420 лет назад, 3 сентября 1604 года, началось то, что через какие-то неполные десять лет поставит Русское Царство на грань гибели.
Или даже за грань — на некоторое время государство, которое совсем недавно стояло крепко и наводило ужас на соседей, прекратило существование. А территория его превратилось в проходной двор, в Дикое Поле, где хозяйничали все, кому не лень. Именно к такому печальному итогу привела Смута, старт которой дал Лжедмитрий.
Вообще-то, с формальной точки зрения, его поход на Москву начался 25 августа 1604 года. В принципе, это верно, но есть один нюанс. С теми силами, которые вышли 25 августа из польского города Самбор, Самозванцу не светило ничего. То есть абсолютно. Стараниями польского магната Юрия Мнишека, своего будущего тестя, Лжедмитрий сумел набрать около 580 гусар и до 500 человек пехоты. Даже самая захудалая порубежная крепостца была им не по зубам — русские при виде этой «грозной силы» просто расхохотались бы со стен. А потом разогнали бы явившийся сброд картечью.
Так что до 3 сентября поход Лжедмитрия на Москву не может считаться сколько-нибудь серьёзным предприятием. Это даже не авантюра, это просто пшик. Самое любопытное, что на данном этапе скептически к затейке Лжедмитрия относилась и Польша. Мы привыкли считать, что польские элиты спали и видели, как бы расшатать и уничтожить Русское Царство, а, стало быть, вся полнота ответственности за Смутное время лежит на них. Насчёт первого всё так и есть — спали и видели. А вот насчёт ответственности — тут бабушка надвое сказала.
Киевский старт
Подавляющее большинство польских магнатов войны с Россией не хотело. По сути, в авантюру Лжедмитрия вложился один-единственный магнат — Юрий Мнишек. Позицию остальных огласил Ян Замойский, занимавший сразу две ключевые должности — Великого канцлера коронного (министр внешней политики) и Великого гетмана коронного (военный министр). Пан Замойский просто и без обиняков, и, главное, во всеуслышание, объявил Лжедмитрия самозванцем. Король Сигизмунд III мог бы, конечно, убедить магнатов вложиться в авантюру. Но он этого не сделал, предпочитая вообще не замечать, что там затевается.
При таких раскладах поход Лжедмитрия мог бы закончиться, толком не начавшись. Но 3 сентября произошёл неожиданный поворот. К Самозванцу явилась реальная сила. Более 2000 «украинных казаков» присягнули ему на верность. И это было только начало. Очень скоро, уже к октябрю, численность «украинных казаков», присоединявшихся к Лжедмитрию по мере продвижения того к Днепру, достигла 5000 человек.
Киев устроил Самозванцу поистине грандиозный приём. Общенародное ликование выражалось не только на словах. Воеводой в Киеве был тогда Василий Острожский — польский подданный, но по происхождению русский, а по вере — православный. Он и его сын Ян были чуть ли не единственными, кто намеревался помешать Лжедмитрию продолжить поход в Русское Царство. Во всяком случае, известно, что именно по их указанию с днепровских переправ угнали и спрятали в надёжных местах все лодки и плоты. Войско Лжедмитрия топталось на берегах Днепра недели две, не зная, что делать дальше. Но потом всё же переправилось через реку. Откуда же пришла помощь?
Ответ дал сам Лжедмитрий, подписавший благодарственную грамоту: «Для перевозу войска нашего через реку Днепр тые же мещане киевские коштом и накладом своим перевоз зготоваше». Грубо говоря, «украинные люди» за свой счёт переправили войско Самозванца, на две трети состоявшее из «украинных казаков», через Днепр.
Родная кровь?
А к декабрю 1604-го года можно уже совершенно спокойно говорить, что почти всё войско, вторгшееся в пределы Русского Царства, состояло из «украинных людей» — к Лжедмитрию присоединилось ещё около 12 тыс. запорожских казаков.
Поляки и Литва подтянулись уже следом, когда стало ясно, что «украинные люди», поддержавшие заведомого авантюриста, выступили своего рода ледоколом, пробившим брешь в обороне Русского Царства. И не только в чисто военном плане. Смута потому так и называется, что разум у людей смутился — многие в России морально дрогнули и поддались соблазну.
Отрезвление пришло, когда стало ясно, что представляют собой эти самые «украинные казаки» и «украинные люди». Дело в том, что в России помнили о родстве с ними — и об этническом, и о языковом, и о конфессиональном. То есть и говорят почти по-нашенски, и вроде как православные, то есть свои. Да, к тому же, по слухам, ещё и натерпевшиеся от католиков...
Художества поляков по части оскорбления православия, грабежа церковных ценностей, убийства монахов и священнослужителей, изумления не вызывали — в католиках совершенно справедливо видели неприятелей. Но когда всё то же самое начали проделывать «украинные люди», изумление было громадным. Как же так? Вы же тоже православные! Мы же свои! Что же вы творите?
За общую веру
А творили они побольше поляков. Просто в силу того, что и было их больше. В разные периоды Смуты в пределы Русского Царства вторгались армии, весьма пёстрые по этническому составу. Сравнительно монолитными были шведы, но и в их частях присутствовали немецкие, шотландские и прочие европейские наёмники. А вот в том, что называют «польско-литовскими войсками», «украинных людей» никогда не было менее половины. Но чаще всего соотношение было примерно как в октябре 1618-го года, когда польский королевич Владислав атаковал Москву. В составе его армии было 8 тысяч поляков и европейских наёмников. А ещё — 20 тысяч «украинных казаков» во главе с гетманом Петром Сагайдачным.
Благо, отрезвление всё же пришло. В грамотах патриарха Гермогена «украинные люди» назывались так: «Губители и мучители христиан, отступившие от Бога и от православной веры». Дошло до того, что в обращениях к народам Русского Царства значилось: «И вы бы, князья и мурзы, и татары служилые, и чуваши, и черемисы, памятуя Бога и свой закон, на чём нам клялись, встали бы на защиту, и разорять бы землю не давали».
По сути, это был призыв бороться и сражаться за «общую веру». И, хотя вера у русских и у татар была разная, никакого парадокса здесь нет. Свои мусульмане оказались ближе, чем формальные «единоверцы», пришедшие с юго-запада. В войсках Второго ополчения, которое привели к Москве Козьма Минин и Дмитрий Пожарский, на рассвете одни служили молебен, другие творили намаз. И все сражались за Россию. А противостояли им те, что ещё вчера казались братьями. И с которых, по большому счёту, и начались беды Смутного времени.
