905 лет назад, 15 мая 1115 года, в городе Вышгород, что в 16 верстах от Киева, состоялось масштабное торжество, во многом определившее русское понимание святости и власти. Отчасти даже — святости власти. Из старой Борисоглебской церкви в новую Борисоглебскую церковь были перенесены мощи соответствующих святых — Бориса и Глеба.
Это дело было приурочено к столетию убийства братьев-князей Бориса и Глеба — они пали в ходе княжеской междоусобицы в 1015 году от рук подосланных убийц. Заказчиком политического убийства выступал князь Святополк, получивший за расправу с братьями прозвище «Окаянный», с которым навсегда вошёл в отечественную историю. Убитые братья, наоборот, были канонизированы в чине страстотерпцев и стали «заступниками Всей Русской Земли», а также покровителями князей и их дружин.
Примерно такие слова можно найти в любом справочнике. Их пробегаешь как что-то само собой разумеющееся. Разве что найдутся более любознательные, которых заинтересует причина канонизации. Дело в том, что братья-князья ничего не совершили — согласно всем источникам, они просто не желали вступать в борьбу за престол и позволили себя убить. Впрочем, церковь довольно-таки разумно объясняет эту странность. Дескать, в том и есть смысл подвига братьев — они отказались от царства земного, поскольку искали Царствия Небесного. Смерть их — как бы смерть «в доследование Христу», а значит, они задали высший идеал самоотверженности, жертвенности и святости.
Оспорить это трудно, да и не нужно, по большому-то счёту. Планка действительно высока. Другое дело, что этот самый идеал не был востребован Русью на протяжении как раз ста лет. А потом вдруг понадобился. Причём в высших эшелонах власти. Его извлекли, отреставрировали и окончательно утвердили, придав нужную направленность.
Потому что прежнее почитание Бориса и Глеба этой нужной направленностью как раз не обладало. Братьев чтили не как мучеников или страстотерпцев, а как чудотворцев, у мест погребения которых происходили разного рода чудеса, в основном исцеления. Причём почитал их простой народ — церковные иерархи долгое время отмахивались от святых. Митрополит Георгий, например, согласно свидетельствам, «не твёрдо верил в них». Меньше прочих верили князья — им такие святые были не нужны и даже опасны.
Причина проста. Поведение Бориса и Глеба, которое привело их к смерти, резко противоречило издавна сложившейся схеме отношений между князем и его главной опорой — дружиной. Особенно хорошо это видно на примере Бориса.
Все источники передают канву событий примерно одинаково. Вот в Киеве княжит престарелый Владимир Красно Солнышко. У него много сыновей от разных жён. Некоторые поднимают против него восстания. Например, Святополк, пока ещё не Окаянный, вроде как желает отвратить Русь от Византийского обряда и предать её Римскому папе. Окопавшийся в Новгороде Ярослав, пока ещё не Мудрый, и вовсе перестал платить в метрополию налоги. Но есть и любимый сын, Борис. Которому отец доверяет настолько, что посылает против печенегов со своей дружиной.
Тот отправляется в поход. Никаких печенегов не находит. И собирается возвращаться. Тут выясняется, что отец умер, а на престоле сидит Святополк, который после смерти отца легко вышел из узилища, и его поддержали бояре. Ну, потому что он старше прочих братьев, и всё вроде по закону.
И вот здесь начинается самое интересное. Бояре могут поддержать кого угодно — сила не за ними, а за княжеской дружиной. Которая у Бориса. И прямо говорит ему: «Иди в Киев и займи престол отца — мы все за тебя!»
Вот ответ князя: «Руку на старшего брата не подниму. Он теперь мне вместо отца».
После чего воины бросают князя. Расходятся, открыв тем самым путь убийцам, которые в противном случае сами были бы перебиты верной дружиной. То есть воины фактически предают князя.
Однако по меркам того времени всё было ровным счётом наоборот. Ответ князя Бориса — это ответ не просто идиота, это ответ ещё и предателя, который посягнул на вековой принцип. Принцип этот, к слову, отлично показывает, что Русь и Россия — это Европа, и никак иначе.
Вот что писал Тацит о германском обществе периода военной демократии: «Вожди сражаются ради победы. Дружинники сражаются за своего вождя». Этот принцип был незыблем на протяжении столетий. Его исповедовали все европейские общества, где сложилась дружинная структура — и германские племена, включая Скандинавию, и западные славяне, и, разумеется, славяне восточные.
Что происходит между князем Борисом и дружиной его отца? Во-первых, дружина оказывает ему высшую честь — признаёт его своим законным вождём. Во-вторых, предлагает победу — высшую на тот момент. Занять трон в главном городе Руси.
Чем отвечает Борис? Он отказывается и от дружины, и от победы. Да что это за вождь? Стоит ли служить тому, кто тебя оскорбил? Стоит ли сражаться за того, кому не нужна победа? Конечно, не стоит.
А можно ли признать такого князя святым? То есть человеком, с которого, по идее, надлежит брать пример? С точки зрения современников, да и ближайших потомков — ни в коем случае. Князья сильны своей дружиной, и точка. Кто думает иначе — идиот и предатель, который может пустить под откос всю систему.
Но почему тогда через сто лет его всё-таки признали святым, причём не кто-нибудь, а князья, включая самого влиятельного, Владимира Мономаха, который превыше всех прочих почитал именно Бориса?
У Мономаха были веские причины. Он понимал, что принципы военной демократии, когда дружина может рулить вождём — это опасный рудимент, от которого надо избавляться. Взамен он педалирует принцип вассалитета. Когда есть старший князь, а все остальные — его подчинённые, вассалы. И когда это утверждено раз и навсегда, что бы там ни говорила дружина. Поднять руку на старшего князя немыслимо, об этом даже и подумать должно быть страшно и грешно.
И вот тут срочно понадобились Борис и Глеб.
