Зимой 1919 года на Принцевых островах в Мраморном море должна была состояться конференция, которая, по задумке западных держав, положила бы конец Гражданской войне в России и выстроила бы новые правила существования бывшей империи.
По примеру Римской империи
Стартовавшая в январе 1919 года Парижская мирная конференция проходила без участия России — ее не было ни среди победителей, ни среди проигравших. Попытки добиться статуса полноценных участников, предпринимавшиеся представителями антибольшевистского движения, успеха не имели.
Тем не менее «русский вопрос» чрезвычайно занимал политиков Великобритании, Франции, США, намеренных распространить «новый мировой порядок» и на российские территории.
Первоначально премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж предложил фактически вызвать русских в Париж с докладом, «подобно тому, как Римская империя приглашала военачальников плативших ей дань государств, для того, чтобы они давали отчёт в своих действиях».
Глава британского кабинета исходил из того, что большевики, вызывавшие отторжение у Запада, сами пойдут на бойкот такого предложения, а российские группировки, ориентирующиеся на «демократический мир», сумеют прийти к общему знаменателю.
«Установить чаяния всех групп российского народа»
Но тут в дело вмешался президент Соединенных Штатов Вудро Вильсон, постепенно осваивавшийся в новой для себя роли «лидера свободного мира». Он предложил провести совещание по «Русскому вопросу» на Принцевых островах: «Чтобы установить чаяния всех групп российского народа и прийти, если возможно, к какому-либо пониманию и соглашению, посредством которого Россия сможет осуществить свои собственные цели и в то же время установить отношения доброго сотрудничества между своим народом и другими народами мира».
Запад предполагал для себя стать арбитром в российских делах, объединив антибольшевистские силы на своих принципах. После чего, по задумке авторов предложения, оказавшиеся в изоляции большевики должны были потерпеть поражение от объединенных сил, поддержанных Антантой.
«Большевики, вероятно, откажутся принять такие условия и тем самым поставят себя в невыгодное положение», — говорил министр иностранных дел Великобритании Артур Бальфур.
На территории России находились английские, французские, американские и японские войска, поддержка, оказываемая Белому движению, была весьма существенна, и западные политики были убеждены — сокрушить большевиков не так уж сложно.
А далее Запад, сумевший примирить Россию, на своих условиях выстроит политическую систему страны — ведь предполагаемые победители будут ей обязаны во всем.
Большевики согласны, остальные — нет
Вот только все пошло не так. Единственное согласие, полученное западными державами, пришло из ... Москвы. Советское правительство выразило готовность обсуждать вопросы, касающиеся завершения боевых действий.
А вот многочисленные правительства белых, а также Русское политическое совещание за рубежом объявили: никаких переговоров с большевиками не будет.
Дальше всех пошло правительство Колчака, заявившее, что на Принцевых островах следует собраться для проведения «первого Суда Наций над большевизмом».
Вильсон и Ллойд Джордж недоумевали — все получилось наоборот. Переговоры устраивали только большевиков. Правда, изучив документ, западные дипломаты обнаружили, что и правительство Ленина желает договариваться исключительно о нормализации отношений с иностранными государствами — но никак не с теми, кто ведет войну на их деньги.
В итоге от роли «третейского судьи» Запад перешел к обсуждению того, каким образом закрыть «русский вопрос».
Война, «санитарный кордон», эволюция
Большевики пугали абсолютно всех, и далеко не своей кровожадностью — колониальные державы знали толк в массовых убийствах и понимали, что революционеры по этой части далеко не чемпионы.
А вот распространение коммунистических идей в Европе политикам категорически не нравилось, тем более они действительно обретали популярность со скоростью пожара.
Существовало три варианта действий — первый, за который ратовали французский маршал Фердинанд Фош и тогдашний военный министр Великобритании Уинстон Черчилль, предполагал прямое военное вторжение. Второй основывался на создании «санитарного кордона» из держав-сателлитов Великобритании и Франции, которые должны были поставить барьер распространению коммунистических идей, а также вести то, что сейчас назвали бы «прокси-войнами».
Третий вариант окончательно оформился после военных неудач Белого движения в 1919 году. Стало ясно, что внутреннее поражение большевиков маловероятно, а значит, следует отойти от жестких методов, дабы добиться изменений в их режиме эволюционными путем. При этом политики, ориентировавшиеся на этот вариант, брали за пример Великую Французскую революцию, которая после якобинской диктатуры стала стремительно отходить от своих наиболее радикальных постулатов.
Ни один из западных политиков не верил в то, что большевистский режим просуществует десятилетия. Считалось, что он нежизнеспособен как в политическом, так и в экономическом плане.
Формула страха
В 1920 году английский фантаст Герберт Уэллс, проехав по России и поговорив с Лениным, навесил на него ярлык «кремлевского мечтателя», будучи уверенным, что стремительный рывок невозможен «в этой огромной равнинной, покрытой лесами стране, населённой неграмотными крестьянами, лишённой источников водной энергии, не имеющей технически грамотных людей, в которой почти угасли торговля и промышленность».
Так почему же при столь жесткой оценке возможностей страны не состоялась пресловутая интервенция?
Как ни парадоксально, полномасштабную интервенцию в Россию, за которую боролся Уинстон Черчилль, предотвратил... страх большевизма. Британские и французские офицеры отмечали, что в подразделениях, находящихся в России, среди солдат начинается брожение. У людей, измученных многолетней войной, идеи борьбы с капиталистами-угнетателями находили живой отклик. Существовал риск, что отправленные в Советскую Россию части подвергнутся разложению или, того хуже, перейдут на сторону Красной Армии.
О чем говорить, если поставки оружия Белой армии, осуществлявшиеся Британией, сталкивались с форменным саботажем со стороны английских рабочих.
Черчиллю прямо говорили его оппоненты — попытка развязать новую войну в России с участием британской армии приведет к тому, что Лондон получит свою революцию.
Эволюция большевизма состоялась. Но не такая, какую хотел Запад
Европа была сыта войной по горло, у США хватало внутренних проблем, а Белое движение разочаровало западных спонсоров. Адмирал Колчак, видевший «Суд Наций над большевизмом», получил вместо этого суд над собой — скорый и жестокий, как и водилось в годы Гражданской войны. Другим отказникам от переговоров на Принцевых островах повезло чуть больше — они, проиграв борьбу, оказались в эмиграции.
В чем оказались правы сторонники эволюционного варианта, так это в том, что большевизм действительно пережил трансформацию. Вот только вместо государства в прозападном стиле получилось то, что затем назвали «Красной империей», с которой впоследствии пришлось не только считаться, но и просить у нее помощи.
Через сто с лишним лет Запад находится все там же — он мнит Россию отсталой страной, убежден в ее слабости и хочет кроить ее по своей мерке.
