В последнее время среди публичных персон стало модным делать громкие заявления на исторические темы. При этом погруженность селебрити в тему, о которой идет речь, как правило, не имеет значения. Главное, чтобы высказывание получилось резким, неизбежно провоцирующим широкий резонанс.
Дмитрий Губерниев обличает
Как правило, ничего нового звезды не говорят, а лишь повторяют многократно разобранные и опровергнутые мифы.
Не стал исключением популярный телекомментатор Дмитрий Губерниев, который решил в интервью Sports.ru коснуться вопроса о том, что происходило в первые дни Великой Отечественной войны.
«Я хочу разобраться в этой войне. Почему? Как? Что за пакт о ненападении? Иногда я слышу, будто бы мы что-то отсрочили, подписавшись с Гитлером. Улыбаться в ответ не приходится, потому что история слишком трагична, но задуматься впору, — заявил Губерниев. — А потом слышу разговоры про товарища Сталина, который выиграл войну. И мне хочется спросить: а где он был в первые три дня? В первые три дня товарищ Сталин зассал и никуда не высовывался».
Если уйти от формулировки и говорить лишь о сути, то господин Губерниев воспроизвел утверждение о том, что советский лидер в первые дни войны фактически потерял контроль над ситуацией и отстранился от управления государством.
Версия Никиты Хрущева
Впервые такую версию озвучил Никита Хрущев в докладе на XX cъезде партии: «Было бы неправильным не сказать о том, что после первых тяжёлых неудач и поражений на фронтах Сталин считал, что наступил конец. В одной из бесед в эти дни он заявил:
— То, что создал Ленин, все это мы безвозвратно растеряли.
После этого он долгое время фактически не руководил военными операциями и вообще не приступал к делам и вернулся к руководству только тогда, когда к нему пришли некоторые члены Политбюро и сказали, что нужно безотлагательно принимать такие-то меры для того, чтобы поправить положение дел на фронте».
Такую же версию Хрущев воспроизвел и в своих «Воспоминаниях»: «Берия рассказал следующее: когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро. Не знаю, все или только определенная группа, которая чаще всего собиралась у Сталина. Сталин морально был совершенно подавлен и сделал такое заявление: „Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его просрали“. Буквально так и выразился. „Я, — говорит, — отказываюсь от руководства“, — и ушёл. Ушел, сел в машину и уехал на Ближнюю дачу».
Важный момент — Хрущев, на момент начала войны являвшийся первым секретарём ЦК КП(б) Украины, не был в этот период в Москве. Впервые в военное время Сталин принял его в качестве члена Военного совета Юго-Западного направления в своем кремлевском кабинете только в декабре 1941 года.
То, что рассказывал Никита Сергеевич, было известно ему с чужих слов. Точнее, якобы со слов Берии, который к этому моменту тоже уже ничего ни опровергнуть, ни подтвердить не мог, так как был расстрелян.
Почему 22 июня 1941 года выступал Молотов, а не Сталин?
Косвенным подтверждением версии Хрущева иногда называют тот факт, что 22 июня 1941 года к советскому народу обращался не Сталин, а глава правительства Вячеслав Молотов.
Вот как объяснял это спустя многие десятилетия сам Молотов в беседе с писателем Феликсом Чуевым: «Почему я, а не Сталин? Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход. Он, как автомат, сразу не мог на всё ответить, это невозможно. Человек ведь. Но не только человек — это не совсем точно. Он и человек, и политик. Как политик он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень чёткая, а сразу сориентироваться, дать чёткий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождёт несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах».
Обращение Сталина прозвучит 3 июля 1941 года. Никаких бравурных тонов в нем не будет. «Прежде всего необходимо, чтобы наши люди, советские люди, поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее время, когда война коренным образом изменила положение. Враг жесток и неумолим, — заявлял советский лидер. — Дело идет, таким образом, о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том, быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение. Нужно, чтобы советские люди поняли это и перестали быть беззаботными, чтобы они мобилизовали себя и перестроили всю свою работу на новый, военный лад, не знающий пощады врагу».
Но что происходило до 3 июля 1941 года?
О чем говорит журнал посещений кабинета Сталина
В 1990-х годах впервые были опубликованы хранившиеся в Архиве президента РФ записи дежурных секретарей приемной Сталина за 1924-1953 годы, в которых каждый день с точностью до минуты фиксировалось время пребывания в кремлевском кабинете Сталина всех его посетителей.
21 июня 1941 года Сталин с 18:27 до 23:00 совещался с Молотовым. В 19:05 к ним присоединились Ворошилов и Берия, которые также находились в кабинете вождя до 23:00. Также в эти часы в кабинете Сталина побывали Тимошенко, Жуков, Маленков, Буденный, Мехлис.
22 июня 1941 года совещание в кабинете Сталина началось в 5:45 утра. Присутствовали Молотов, Берия, Тимошенко, Жуков. Затем прибывали все новые и новые ответственные лица. Последние посетители покинули кабинет в 16:45. Надо отметить, что к этому моменту не было еще четкой картины того, что происходит на фронте.
23 июня — ночное совещание с 3:20 до 6:25. И в тот же день Сталин вел совещание в своем кабинете с 18:25 до 1:25.
Записи свидетельствуют, что Сталин интенсивно работал, совещаясь с членами Политбюро, военными и другими лицами ежедневно вплоть до 28 июня. Если точнее, то последнее совещание завершилось в 0:50 29 июня.
1 июля в 16:40 в кремлевском кабинете началось совещание Сталина с участием Берии и Маленкова, затем к ним стали присоединяться другие участники. Последние посетители вышли из кабинета в 1:30 2 июля.
Таким образом, выпадает период с утра 29 июня до второй половины 1 июля.
Срыв в Наркомате обороны
Это на самом деле не исключительный случай. Например, согласно тем же записям, Сталин не вел прием 13 и 14 июля, а также 22 и 23 июля 1941 года. То есть вождь, которому было уже за 60 лет, брал паузы, находясь на даче. Просто потому, что нужно было, что называется, «перезарядить батарейки».
При этом из процесса управления государством он никак не выпадал, и в июле 1941 года об этом не говорят даже критики Сталина.
Зато именно периоду 29 и 30 июня приписывается острый кризис и нервный срыв. Повод был: 28 июня советские войска оставили Минск.
Георгий Жуков в своих воспоминаниях пишет: «29 июня И. В. Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны, в Ставку Главного Командования, и оба раза крайне резко реагировал на сложившуюся обстановку на западном стратегическом направлении».
Член Политбюро Анастас Микоян так описывал один из визитов Сталина к военным в этот день: «Около получаса поговорили, довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник штаба, который так растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Была полная беспомощность в штабе. Раз нет связи, штаб бессилен руководить. Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек разрыдался, как баба, и выбежал в другую комнату».
А на выходе из Наркомата обороны вождь, по словам Микояна, сказал: «Он такую фразу сказал: Ленин оставил нам великое наследие, мы — его наследники — все это просрали. Мы были поражены высказыванием Сталина. Выходит, что все безвозвратно мы потеряли? Посчитали, что это он сказал в состоянии аффекта».
«Прострация»
Даже если критически отнестись к точности воспроизведения сталинских слов, то понятно, что никакой прострацией тут и не пахнет. Гнев, раздражение — да, но никак не равнодушие.
Только вечером 29 июня Сталин уехал на дачу. А 30 июня члены Политбюро приехали туда, чтобы обсудить с ним создание Государственного комитета обороны. Решение было принято во второй половине дня, обязанности между членами ГКО распределены.
Существует версия, согласно которой вождь встретил соратников настороженно, в его глазах читался испуг и он якобы ожидал ареста.
Впрочем, те же Молотов и Микоян о некоей «прострации» напишут в воспоминаниях уже после доклада Никиты Хрущева на XX съезде.
Но фактически от отъезда Сталина на дачу до совещания по вопросу создания ГКО прошло не более полусуток. Это слишком мало для того, чтобы говорить, что вождь потерял контроль над ситуацией. Даже на полноценный выходной не тянет.
Таким образом, можно подвести итог: в тяжелейшие первые дни войны Сталин никуда не пропадал, что подтверждено документально. Миф о его исчезновении базируется исключительно на версии Хрущева, не являвшегося свидетелем событий, раздутой затем целым рядом историков.
И последнее, касательно того, кто и чего испугался. Когда гитлеровцы подошли к Москве и началась эвакуация правительства, Сталин отказался покидать столицу. Вместо этого он приветствовал уходящие на фронт части с трибуны Мавзолея во время парада 7 ноября 1941 года.
Вряд ли на это мог быть способен человек, который испугался.