В ночь на 22 апреля 1762 г. в отдалённой части Санкт-Петербурга вспыхнул пожар. Горел деревянный дом камердинера Василия Шкурина. Об этом немедленно донесли императору Петру III, большому любителю пожаров. Он уже готовился ко сну, но такое событие пропустить никак не мог и покинул дворец, чтобы насладиться зрелищем.
И надо же было такому случиться, что именно в этот момент его супруге Екатерине подошло время рожать. Роды завершились благополучно, на свет появился мальчик. Но императору знать об этом не полагалось ни в коем случае, поскольку отцом ребёнка был не он. Более того, пожар был организован специально с одной-единственной целью: удалить из дворца Петра III. Камердинер Екатерины Василий Шкурин пожертвовал ради этого своим домом, но не прогадал: уже через несколько месяцев он получил чин обер-камердинера и гардеробмейстера, 57 тысяч рублей, несколько имений близ Гатчины и 1027 душ крепостных.
Правда, в довесок ко всему этому Шкурину достается и новорожденный. Мать не имеет возможности оставить незаконнорожденного ребенка у себя. К тому же у Екатерины на ближайшие месяцы совсем другие задачи: в июне того же года состоится дворцовый переворот, в результате которого от власти будет отстранен законный муж Екатерины, любитель пожаров Петр III. А одним из главных организаторов и действующих лиц переворота станет отец ребенка: фаворит Екатерины Григорий Орлов.
Новорожденный же пока получит только имя: Алексей. Отчеством «Григорьевич» его наделят год спустя. С фамилией, правда, вышла загвоздка. Первоначально Екатерина решила дать сыну фамилию Сицкий. И только в апреле 1774 года за Алексеем укрепилась фамилия Бобринский. С ней он и его потомство войдут в историю России.
Но все это будет потом. Пока же Шкурин растит и воспитывает ребенка в своей семье, наравне с собственными сыновьями. Разумеется, соблюдая строжайшую тайну относительно его происхождения. Разумеется, эта тайна становится достоянием сплетников. Механизм распространения и бытования слухов со времен предшественницы Екатерины, императрицы Елизаветы Петровны, не изменился ни капельки. «Об этом весь Петербург болтает. И все — под страхом смертной казни», — так о дворцовых тайнах отзывается один из персонажей культового советского телефильма «Гардемарины, вперёд!», сотрудник елизаветинской Тайной канцелярии Василий Лядащев.
Можно только представить, какой восторг у высокопоставленных любителей сплетен вызвало рядовое, в общем-то, событие 1775 года. Произошло тогда вот что. Тринадцатилетний Алексей Григорьевич, к тому времени уже Бобринский, по возвращении из пансиона в Лейпциге, где обучался вместе с сыновьями Василия Шкурина, был передан для дальнейшего воспитания Ивану Бецкому.
Казалось бы, что тут такого? Всё логично. Иван Иванович Бецкой — видный деятель просвещения, автор устава Сухопутного шляхетского корпуса, инициатор создания Смольного института благородных девиц, словом, тот самый человек, которому только и можно доверить воспитание императорского незаконнорожденного отпрыска.
Чтобы разобраться в ситуации, придётся начать с фигуры Ивана Бецкого. Вернее, с фигуры его отца: князя Трубецкого, соратника Петра I.
Князь Иван Юрьевич Трубецкой в 1700 году командовал дивизией. И в этой неудачной для русских кампании попал в плен к шведам. В плену он провёл 18 лет. На родине у него остались жена и две дочери. Чем князь занимался в плену, расскажет мемуарист Василий Нащокин: «Генерал Трубецкой, будучи отвезён в Стокгольм со многими генералами, прижил побочного сына, который и слывёт Иван Иванов сын Бецкой; он воспитан с преизрядным учением». Итак, Иван Бецкой — незаконнорожденный сын князя Трубецкого и шведской баронессы Вреде. Незаконнорожденный, но признанный своим отцом, который дал ему усечённую фамилию.
Бастард Иван Бецкой действительно отличался отменным умом. В России он пошёл по дипломатической линии, часто ездил с разнообразными поручениями в Европу. Так, в 1728 году он оказался в Париже, где, как сообщают, «был представлен герцогине Иоганне-Елизавете Ангальт-Цербстской (матери императрицы Екатерины II), которая и в то время, и впоследствии относилась к нему очень милостиво».
Вот это «очень милостиво» дорогого стоит. Особенно если взглянуть на изображения Ивана Бецкого и Екатерины II. Многие были уверены, что герцогиня относилась к русскому бастарду более чем «очень милостиво». О том, какие разговоры об этом ходили в Петербурге, может поведать литератор Николай Греч, сын обер-прокурора екатерининского Сената: «Во время пребывания её в Париже, в 1728 году, сделался ей известным молодой человек, бывший при русском посольстве, Иван Иванович Бецкий, сын пленника в Швеции князя Трубецкого, прекрасный собой, умный, образованный. Вскоре по принятии его в число гостей княгини Ангальт-Цербстской она отправилась к своему мужу в Штеттин и там, 21 апреля 1729 года, разрешилась от бремени принцессой Софиею Августой: в святом крещении Екатерина Алексеевна. Связь Бецкого с княгинею Ангальт-Цербстской была всем известна. Екатерина II была очень похожа лицом на Бецкого. Государыня обращалась с ним как с отцом, поручила ему все благотворительные и воспитательные заведения…»
А теперь давайте взглянем на ситуацию с Алексеем Бобринским, Иваном Бецким и Екатериной II с точки зрения питерских сплетников того времени. Действительно, чистый восторг. Дико комично и одновременно неприлично: незаконнорожденная императрица отдает незаконнорожденного сына своему отцу, который, между прочим, тоже незаконнорожденный.
