Люди были уверены, что Константин Павлович — суворовский офицер и наследник престола — отстранён о власти «зловредным братом Николаем I», потому что «хотел дать волю».
240 лет назад, 8 мая 1779 года, а по старому стилю — 27 апреля, газета «Санкт-Петербургский вестник» вышла с передовицей: «Ея Императорское Высочество Благоверная Государыня Великая Княгиня Мария Федоровна, к неописанной радости Императорского дома и всех Россиян, благополучно разрешилась от бремени Великим Князем, который наречен Константином».
Так в жизнь вошёл человек удивительной судьбы — всё, для чего он был предназначен по праву рождения или по собственной склонности, либо не состоялось вовсе, либо всё-таки произошло, но таким образом, что лучше бы и не надо. Человек, который мог одним своим словом изменить ход отечественной истории, но предпочёл этого не делать, выбрав вместо высшей власти обычную жизнь и службу. Великий князь и вечный Цесаревич. Константин Павлович Романов.
В школьных учебниках его фигура всплывает один-единственный раз, когда речь заходит о восстании декабристов. В принципе, могла бы и не всплывать вообще, но игнорировать глас народа, а в данном случае глас рядовых солдат: «Хотим в императоры Константина и его жену Конституцию!» совершенно невозможно.
Поэтому приходится объяснять, что к чему. Например, что взойти на престол после смерти бездетного императора Александра I действительно должен был его брат, Константин. Что он от престола отказался двумя годами ранее, но отречение держалось в секрете. Что вожди декабристов воспользовались этой неразберихой и сумели внушить солдатам ложную уверенность в своей правоте — дескать, действуем из соображений законности и порядка. И что в отказе Константина от престола действительно важную роль сыграла его жена. Но вовсе не «Конституция», а польская графиня Иоанна Грудзинская, морганатический брак с которой и стал формальным поводом для отречения.
После подобных объяснений фигура Константина Павловича приобретает отчётливо романтический ореол: «Смотрите, вот человек! Он ради любви и семейного счастья отказался от высшей власти!» Что, в свою очередь, становится слишком большим соблазном, устоять перед которым дано не каждому. И жизнеописание Великого князя и несостоявшегося императора рисуют как сплошной поток жён, любовниц и случайных постельных сцен.
Между тем, это история человека, трагедия которого в том, что его таланты так и не были раскрыты в полной мере. Но который, как ни странно, оставил по себе в простом народе на удивление добрую память.
Причём началось это чуть ли не до рождения Константина. Согласно известному «Греческому проекту» его бабки, Екатерины Великой, первый внук, Александр, должен был стать императором России. А вот второму полагался трон, ни много ни мало, а возрождённой Византии. Причём из того, что Россия собирается уничтожить Османскую империю и на её месте воздвигнуть сияющее православное царство, Екатерина тайны не делала. Вот что пишет английский посланник Джеймс Харрис: «Идея, которая господствует сейчас в России, — создание империи на Востоке. Императрица оказалась в такой степени подвержена химерам, что окрестила новорождённого Великого князя Константином, наняла ему в кормилицы гречанку по имени Елена и говорит в своём кругу о том, чтобы посадить его на трон в Константинополе».
А придворный поэт Василий Петров написал на рождение Константина оду, которая была опубликована и прочитана во всей Европе: «Защитник веры, слава Россов, гроза и ужас чалмоносцев, Великий Константин рождён!» Для чего он рождён, указывалось отдельно: «И град, что греками утрачен, от гнусна плена свободить».
Сам же Константин не проявляет ни малейшей склонности к делам управления и заботе о подданных. Что хорошо видно по занятиям. Забавный момент. Вот два брата, Александр и Константин, на уроке «российской словесности». Преподаватель, Михаил Муравьёв, объясняет тему «падежи». И просит просклонять любое существительное, которое придёт в голову. Александр старательно пишет: «Селянин, селянина, селянину...». Константин же выводит: «Солдат, солдата, солдату...». И позже, когда ему ставят в пример старшего брата, запальчиво возражает: «Он царь, а я — солдат! Что мне перенимать у него?» Ну а то, что любимой игрой у маленького Константина были именно солдатики, и говорить не стоит. Они, и только они.
Но платонической любовью дело не ограничилось. В возрасте 20 лет сын императора просится в действующую армию. И попадает к лучшему учителю в зените его карьеры и славы. К Александру Суворову, который начинает свой победоносный Итальянский поход.
Школа отменная. В сражении при Бассиньяно по вине Константина Павловича русские части атакуют преждевременно, и дело кончается скверно — сам Великий князь едва успевает спастись. Вызванный к Суворову для беседы с глазу на глаз, выходит из шатра полководца «весь красный, со следами слёз на щеках». И с того момента как по волшебству превращается почти в идеального и подающего большие надежды офицера. Суворов, обычно скупой на похвалу, в своих письмах отзывается о Константине самым лучшим образом.
Настоящая доблесть и полководческое умение проявляются не столько в ярких победах, сколько в затруднительных ситуациях. И вскоре Константину удалось доказать, каков он в настоящем трудном деле. Итальянский поход Суворова сменился Швейцарским походом. Тем самым, о котором наполеоновский маршал Андре Массена сказал: «Я отдал бы все свои победы за один Швейцарский поход Суворова!». Как там себя проявляет Константин?
«Утопая в скользкой грязи, должно было подниматься против и посреди водопада, низвергавшегося с ревом и низрывавшего с яростию страшные камни и снежные и земляные глыбы, на которых много людей с лошадьми, с величайшим стремлением летели в преисподние пучины, где иные убивалися, а многие спасалися», — так писал Суворов о Швейцарии. А Константин шёл впереди. В авангарде, вместе с князем Петром Багратионом. И не просто шёл. О таких потом напишет Михаил Лермонтов: «Слуга царю, отец солдатам». Выбив из деревни Муттен французов, авангард занял населённый пункт. И Константин на личные деньги, 40 червонцев, покупает несколько гряд картошки — накормить своих солдат.
Отец, император Павел I пишет ему: «Герой, приезжай назад... Вкуси с нами плоды дел твоих». И нимало не кривит душой, когда по окончании Швейцарского похода, нарушив собственный Закон о престолонаследии, дарует Константину титул Цесаревича. То есть наследника престола, наравне со старшим братом, Александром.
Неудивительно, что солдаты его любили. Неудивительно, что так легко в декабре 1825 г. пошли на прямой бунт, ведомые одним именем Константина. И даже потом, когда восстание было подавлено, а Константин окончательно и всенародно отрёкся от престола, продолжали связывать с ним какие-то надежды. Вот что пишет об этом Александр Герцен: «Он был тогда народнее Николая; отчего, не понимаю, но массы, для которых он никакого добра не сделал, и солдаты, для которых он делал один вред, любили его».
Это продолжилось даже после смерти Великого князя. Он умер от холеры в 1831 г. И начали появляться самозванцы. Последние самозванцы в истории Российской империи. Лжеконстантины. Между прочим, немало — целых шесть штук. Все они были из простого народа — как правило, казаки и солдаты. И каждый заявлял, что царь Николай — ненастоящий. А настоящий — именно Константин, который «царь народный, настоящий, и даст людям волю».
