435 лет назад, 18 ноября 1586 года, в семье первого воеводы Большого царского полка, князя Василия Скопина-Шуйского, представителя старшей ветви Рюриковичей, случилось прибавление. Родился сын. Спустя несколько дней младенца окрестят с именем Михаил. Произойдёт это как раз в один из самых почитаемых на Руси праздников: день Михаила Архангела.
Вообще-то, полное название праздника — Собор архистратига Михаила и прочих небесных сил бесплотных. Именно Михаил стоит во главе небесного воинства. И если верить в то, что имя налагает на человека некоторые обязательства, то данный случай — наиболее яркая иллюстрация. Михаил Скопин-Шуйский — один из лучших, если не лучший русский полководец XVII столетия.
Его воинская карьера была короткой. Началась она осенью 1606 г. и закончилась со смертью полководца весной 1610 г. Итого четыре неполных года. Скорее, даже три с половиной. Но это были годы непрерывных побед. Причём побед, одержанных в чрезвычайно трудной ситуации, которая временами граничила с национальной катастрофой. И всякий раз именно трудами юного князя Скопина-Шуйского эту катастрофу удавалось отсрочить.
Вообще, фигуру Скопина-Шуйского принято рассматривать в тесной связке с фигурой Василия Шуйского, последнего русского царя из династии Рюриковичей. Кстати, юный князь приходился царю четвероюродным племянником. И это единственная правда в том подходе, который демонстрируют учебники. Потому что после констатации родства полководца и царя там начинается кромешный ужас. Дескать, старый царь чуть ли не сразу начал завидовать успехам юного воеводы, а потом, по мере нарастания успеха, и вовсе приказал своего племянника уморить.
В реальности всё было наоборот. Царь изначально возлагал на родственника большие надежды. Можно сказать, что именно Скопин-Шуйский был военным гарантом пребывания царя на престоле, что делало сотрудничество между ними весьма активным и плодотворным.
Скопин-Шуйский свои воинские таланты показал сразу же, в первом серьёзном задании. 1606 год, октябрь. К Москве рвётся армия «крестьянского вождя», а если честно, то одного из воевод уничтоженного Лжедмитрия, — именно так себя именовал Иван Болотников. Он ведёт за собой не столько абстрактных «крестьян», сколько «украинных казаков» и отборный десятитысячный корпус иностранных наёмников: ландскнехтов и артиллерию. Оборонять столицу нечем: к ней ещё нужно подтянуть более-менее солидные силы. Но для этого нужно время. А Болотников взял уж очень хороший темп. По идее Москва должна была пасть.
Но в поле выходит молодой воевода, которому ещё не исполнилось 20 лет, и в битве на Пахре наносит Болотникову крепкий удар. Наступательный порыв мятежников не просто ослабевает, а временно сходит на нет. Болотников вынужден отказаться от плана штурмовать Москву в лоб: ему приходится искать другие пути. Он их находит. Но теряет темп. Царь успевает собрать к столице войска.
Именно в тот момент и складывается успешнейший тандем из дяди и племянника. Тандем, который мог завершить Смуту на несколько лет раньше и не допустить кошмара Семибоярщины, перехода под внешнее управление и фактического демонтажа русской государственности.
Царь отлично понимал нехитрую истину: «Для битвы с драконом нужен дракон». И в том самом 1606 году он принимает важнейшее решение. На русский язык спешно переводится трактат барона Леонгарда Фронспергера «Kriegsbuch». У нас он известен как «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки». Это классика военной науки того времени. Все европейские армии воюют, опираясь на эти теоретические выкладки. С 1608 года так воюет и русская армия.
Но не вся, а только та её часть, которая находится под началом Михаила Скопина-Шуйского. Именно он выступил инициатором перевода теоретического труда и адаптации европейских методов ведения современного боя на русской почве. Причём сделано это было чуть ли не в последний момент. Едва удалось разбить Болотникова, как грянула новая гроза: Лжедмитрий II, он же Тушинский вор. Подкреплённый поляками во главе с Яном Сапегой, двоюродным братом великого канцлера Литовского Льва Сапеги.
Это был опытнейший полководец, даже отчасти военный мыслитель, некогда учившийся в Падуанском университете. Именно на нём лежит ответственность за почти полную блокаду Москвы, осаду Троице-Сергиевой лавры и невероятно жестокие грабежи на подконтрольных Тушинскому вору русских землях. Его знаменитые крылатые гусары, элитная кавалерия Речи Посполитой, раз за разом приносили победы. В России им нечего было противопоставить.
Но лишь до тех пор, пока во главе армии не встал Скопин-Шуйский, поддержанный в самом начале пятитысячным корпусом шведов Якоба Делагарди. Однако после победоносной битвы за Тверь шведы взбунтовались: казна Скопина-Шуйского была пуста, и жалованье наёмникам выплатить не удалось. Так что дальше русские воевали сами: в войске Скопина-Шуйского шведов осталось совсем мало, едва ли с тысячу.
И вот тут оказалось, что русские, за кратчайшие сроки усвоившие новый устав, созданный стараниями царя и его племянника, воюют очень даже неплохо. В бою под Калязином Скопин-Шуйский обратил знаменитых «крылатых гусар» в бегство. Сапега был в ярости: какой-то русский мальчишка выставил его на посмешище. Но это было только начало. Князь Михаил, что называется, вошёл во вкус. Последовательной серией сражений он занимает все ключевые точки, отрезает зарвавшихся поляков от основных сил и деблокирует Троице-Сергиеву лавру. Причём применяет все воинские инновации из европейских теоретических трудов. Но кое-что добавляет и от себя. Так, зимой 1610 года Скопин-Шуйский сформировал летучий отряд лыжников, который, собственно, и решил дело под Москвой: один удар на Дмитров — и всё, блокада снята. Тушинский лагерь распадается, поляки и «украинный сброд» бегут. Если бы Скопин-Шуйский и дальше оставался во главе русской армии, Смута была бы окончена.
Но в мае 1610 года Михаил Васильевич умирает. Скорее всего, он был отравлен. Вину за это принято возлагать на Василия Шуйского. И даже его рыдания над гробом племянника считают крокодиловыми слезами.
На самом деле слёзы были искренними. Хотя бы по той причине, что царь оплакивал не столько родственника, сколько себя. Он отлично понимал, что полководца такого калибра в данный момент на Руси попросту нет. И взять его неоткуда. А с запада идёт новая польская волна, которую нужно остановить. Нет, не было никакой выгоды в том, чтобы ломать последнюю преграду, что отделяет царя от бесславия, позора и смерти.
Судя по всему, гибель Скопина-Шуйского лежит на совести тех, кому не нужен был царь. Тех, кто замыслил «сдать» Василия Шуйского полякам. А потом — самостоятельно «царствовать и всем владети». Боярская элита — вот кто был заинтересован в поражении и вошёл в сговор с врагом.
