«3 декабря — день памяти древнейшего и сильнейшего русского богатыря Святогора». Обычно так написано в бесчисленных сетевых «календарях памятных дат». Иногда к этому определению прибавят, что Святогор был человеком исполинского роста — таким, что его не могла выдержать «мать — сыра земля».
Однако почти все подобные определения неверны. Дело в том, что Святогор, во-первых, не богатырь, а во-вторых, похоже, что и не человек вовсе.
То есть он, конечно же, богатырь, но только по названию. В самом деле — чем известны те же Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алёша Попович? Прежде всего — подвигами. То есть какими-то реальными свершениями. Победить Соловья-Разбойника, снести головы Тугарину Змею или одолеть Идолище Поганое — это по богатырской части. А чем прославился Святогор?
Богатырь без подвигов?
А он ничего похожего не делает. Просто стоит где-то в горах, и всё. Более того, в былинах русские богатыри, за редчайшим исключением, не умирают. Тот же Илья Муромец, например, получив свою силу, в довесок получает и пророчество: «А и смерть в бою тебе не писана».
Зато Святогор в двух основных древнейших сюжетах только и делает, что умирает. В первом случае пытается поднять «сумочку перемётную», в которой «тяга земная», но сдюжить не может: «Жилы и суставы его распущаются, по лицу уж не пот — кровь течёт». Все его усилия приводят только к тому, что он уходит в землю — сначала по колени, а потом и глубже: «Где Святогор угряз, тут и встать не мог, тут ему было и кончение». Во втором случае он добровольно ложится в гроб, накрывается крышкой, но скинуть её уже не может.
Самое интересное, что трагедии в этом никто не видит — о судьбе Святогора не жалеют. Потому что смерть и окончательный уход из мира живых вполне соответствуют его природе. Он не человек, а великан. Сродни «инеистым великанам» скандинавского эпоса, на что обратил внимание знаменитый собиратель фольклора Александр Афанасьев: «Славяне наравне с другими родственными народами, например кельтами и германцами, почитали горных великанов. В образе Святогора ясны черты глубочайшей древности. Ясно, что эпические сказания о Святогоре стоят в несомненном родстве с песнями и легендами скандинавов».
То есть он изначально не из мира живых. И на Русь со своих гор ему ходить запрещено именно потому, что его, как и прочих персонажей пограничья между Тем светом и этим, «не носит мать — сыра земля». По большому счёту, он сродни и титанам греческой мифологии — рядовым смертным с ним лучше не встречаться. И даже Илья Муромец едва не пострадал, когда Святогор делился с ним своей страшной потусторонней силой. Святогор дважды дышит на Илью, и тот чувствует, что его уже распирает мощь. Примеряется Святогор дохнуть и в третий раз, но Муромец понимает, что дело нечисто: «Мне твоей-то силушки уж не надобно. Если силушки у меня да прибавится, и меня не будет носить мать — сыра земля...»
В общем, Святогор — персонаж из времён доисторических. А вот неразлучная троица русских богатырей и её противники имеют вполне реальных прототипов, которых можно проследить и выявить.
Ilias von Riuzen
Прежде всего это Илья Муромец. Который, впрочем, к городу Муром вряд ли имеет отношение. Самые ранние записи былин знают другого Илью — Муравленина, Муровича, Муровца... Даже в финских отголосках русских былин его прозвище — Muurovitza.
«Моровийск, или Моровск, на реке Десне, откуда, возможно, происходил богатырь Илья “Муравленин”, как называли Илью Муромца ещё в XVI веке. Связь с Муромом, вероятно, позднейшая». Это цитата из труда академика Бориса Рыбакова, виднейшего и авторитетнейшего исследователя ранней истории Руси. Так что место рождения Ильи, судя по всему — Моровск Черниговской области, в окрестностях которого находится урочище Великая Печь, что в точности совпадает с былинным «сидением на печи». Если же к этому добавить сведения историка и литературоведа Василия Келтуялы, то получается ещё хлеще: «На Черниговской земле располагался и город Карачев, в 25 верстах от которого протекает река Смородинная, а на берегу её находится село Девятидубье и “Соловьёв перевоз”».
Словом, полное соответствие былинным реалиям — на месте даже Соловей-разбойник, сидящий «на трёх дубах, на девяти суках». Но тем, кто поспешит записать Илью Муромца в мифические «украинские богатыри», придётся утереться. Если уж разматывать историю Ильи Муромца как следует, то нельзя не обратить внимания на западные источники. А они есть. Южнонемецкая поэма «Ортнит» и норвежская сага о Тидреке Бернском, записанные в XIII веке. И там, и там фигурирует любопытный персонаж. «Муж мирный и приветливый, необыкновенной силы, служивший королю Руси Вальдмару». А зовут его Ilias von Riuzen, то есть Илья Русский. Его тождество с историческим Ильёй Муромцем, похороненным в Киево-Печерской Лавре, доказано давно и пересмотру не подлежит. Характерно, что имя этого Ильи отдельно от прилагательного «русский» на Западе не употребляется вообще.
То же самое можно сказать и о городе Моровск. Он был сожжён ещё во времена Ильи, княжеские усобицы — дело страшное. Но русские не забыли это место. В 1594 году город был восстановлен Москвой под именем Муромск.
Что же до былин, то на территории нынешней Украины они не зафиксированы. Ещё в XII-XIII веков носители преданий попросту бежали от набегов степняков на север и унесли свою культуру с собой. А там, где сейчас находится Украина, о богатырях и вовсе забыли — главный герой тамошних народных песен-дум носит имя Козак Мамай.
Честный Добрыня и коварный Алёша
Зато русские былины удивляют своей точностью и историчностью. Особенно достойно выглядит ближайший товарищ Ильи Муромца — Добрыня Никитич. «Понимал вежество, на 12 языках знал, а ещё разговор птичий», — так описывают его былины. А ещё упоминают: «Да три года жил Добрынюшка да ключником». Попадание стопроцентное. Реальный Добрыня вполне мог так называться — его родная сестра Малуша действительно была ключницей. А ещё — матерью крестителя Руси, князя Владимира Святого. Дружинный воевода, ближний боярин, богатырь — всё сходится. Кроме отчества. Отцом его был Малк Любечанин. Но и тут есть интересный момент. Отец Добрыни владел рядом сёл и городков, среди которых было местечко Низкиничи. Настоящее прозвище богатыря было Добрыня Низкинич.
А вот Алёша Попович — это уже дела более поздних времён. В летописях упоминается уроженец Ростова Великого Александр Попович, заслуживший высокий чин боярина в боях, служивший князю Всеволоду Большое Гнездо, затем отъехавший к киевскому князю Мстиславу Старому, вместе с которым и погиб в 1223 году в битве на Калке. Правда, непонятно, когда этот Алёша Попович успел одолеть и Тугарина Змея, и Идолище Поганое?
Ответ даёт тот же академик Борис Рыбаков. По его мнению, этот Попович слился в народном сознании с другим богатырём — Ольбергом Ратиборовичем, который служил князю Владимиру Мономаху. И успел отличиться в одном щекотливом деле. Именно Ольберг, или, как его ещё называли, «Олёша», в 1095 году застрелил из лука через отверстие в крыше горницы половецкого хана Итларя. В принципе, поступок не то чтобы геройский. Хан Итларь приехал к Владимиру с миром и расположился на ночлег. Но Олёша и его отец Ратибор сказали князю: «Княже, не будет на тебе греха. Половцы всегда дают тебе клятву и всё равно губят Русскую землю, льют кровь христианскую, не лучше ли убить их сейчас, когда они в твоих руках?» Кстати, былинный Алёша Попович тоже неоднократно проявляет и коварство, и хитрость, проходящую на грани фола. Но в случае с Тугариным Змеем всё по-честному.
Половцы, вернее, союз половецких племён, действительно терзали русские земли. А во главе этого союза стояло племя каи, что в переводе — «змея». Всего же племён было семь, что нашло отражение в арабских источниках: «У степной змеи семь голов». Одна из этих «голов» носила имя Тугоркан — половецкий хан, который был близок к полному торжеству над Русью. В 1093-1094 годах он наголову разбил киевского князя Святополка. Правда, двумя годами позднее Владимир Мономах с помощью Ольберга-Олёши разбил уже самого Тугоркана, который погиб в битве. И остался в былинах как ненавистный Тугарин Змей, из логова которого, между прочим, были извлечены «многие полоны русские». Что тоже правда — половцы массово уводили русских людей в плен и продавали их на невольничьих рынках.
