60 лет назад, в ночь с 31 октября на 1 ноября 1961 г., из Мавзолея было вынесено тело Иосифа Сталина. Вынесено для окончательного погребения у Кремлёвской стены.
В эту ночь на Западе отмечается праздник Хэллоуин — канун Дня всех святых. То, что произошло на Красной площади в 1961 г., по иронии судьбы отлично вписалось в контекст англосаксонского праздника. Но придало ему отчётливый русский колорит в полном соответствии с поговоркой: «Хоть святых вон выноси».
Дело в том, что Сталина, несмотря на перманентно продолжающееся с 1956 г. «разоблачение культа личности», многие в стране ещё считали если не святым, то близко к тому. Что было видно и по отношению к телу покойного — если на саркофаг Ленина в Мавзолее покушались неоднократно, то на Сталина — ни единого раза. Высшее руководство отлично об этом знало. Знало оно и о смысле поговорки насчёт выноса святых: «Означает что-либо безобразное, непристойное, нестерпимое».
И потому декорации для этого акта были созданы подобающие. XXII съезд КПСС, проходивший как раз с 17 по 31 октября 1961 г., запомнился современникам двумя мощными информационными атаками. Прежде всего, это, конечно, принятие очередной, Третьей программы КПСС. Как известно, финал Программы, впоследствии из текста изъятый, сулил нечто фантастическое: «Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!»
Вторым номером шло не менее фантастическое усиление десталинизации. Объём разоблачений «чудовищных преступлений времён культа личности» возрос на порядок. Доклад Никиты Хрущёва «О культе личности и его последствиях», зачитанный на XX съезде КПСС 1956 г. всё-таки имел статус закрытого, так сказать, для внутрипартийного пользования. Сейчас же о «чудовищных преступлениях», о пытках и «сталинских палачах» оповещали всех советских граждан — и на страницах газет, и в радиопередачах.
И тот и другой момент воспринимались с впечатляющим энтузиазмом. «Весть о высшем счастье человека стучится во все двери... Читали? Слышали? Мы будем жить при коммунизме!», — эти строки из прессы того времени, судя по всему, вполне соответствуют реальным настроениям людей.
Точно такой же реальностью стал «эффект прозрения» всего общества насчёт «преступлений сталинизма». Размахом разоблачений был, по его собственным словам, потрясён даже такой яростный противник Сталина, как Александр Солженицын. Кстати, этот размах сказался и на его литературной судьбе — дебют Солженицына в журнале «Новый Мир» с повестью «Один день Ивана Денисовича» стал возможен только «в свете решений XXII съезда КПСС».
При этом как бы само собой разумелось, что эти два момента тесно взаимосвязаны — дескать, о воплощении Третьей Программы в жизнь, то есть о коммунизме, не может быть и речи, пока страна не очистится от культа личности и его последствий. Просто по той причине, что новое обязательно должно разрушить старое. Желательно — «до основанья».
Но какое ещё может быть «до основанья», если в Мавзолее лежит главная, ключевая фигура «культа личности»? Обе информационные атаки плавно подводили граждан к простому умозаключению: «Хочешь жить при коммунизме и быть счастливым? Пусть тогда Сталина уберут с глаз долой. И из сердца — вон».
О том, что это понимали если не все поголовно, то многие, свидетельствуют любопытные мемуары генерал-полковника Николая Захарова, который в то время был начальником 9-го управления КГБ и по личному поручению Хрущёва курировал перезахоронение Сталина. Вот как Николай Степанович обрисовал экспозицию, предшествующую XXII съезду и выносу тела Сталина в своей книге «Сквозь годы»: «В целом критике культа личности внимание уделялось, но активность ораторов была уже не такой яркой, как несколько лет назад. Стране необходимо было преодолеть страх возвращения к прошлому. Вопрос о перезахоронении Сталина поднимался неоднократно. Видимо, поэтому на съезде и готовилось решение о выносе саркофага Сталина из Мавзолея и перезахоронении его тела у Кремлевской стены. Как полное и окончательное прощание с „отцом народов“ и его эпохой».
Здесь есть один важный момент. «Окончательное прощание» с эпохой «отца народов» в логике Хрущёва предполагало также и нейтрализацию тех партийных функционеров, для которых Сталин по-прежнему был авторитетом и которые помнили, что сам Хрущёв тоже принимал участие в сталинских репрессиях. На XXII съезде был внезапно открыт огонь на добивание «антипартийной группы Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова», с которой вроде как расправились ещё в 1957 г. Пресса наполнилась критикой в адрес «наследников Сталина» — самой характерной была карикатура из журнала «Крокодил». Там некий деятель, стоя на партийной трибуне, произносит вдохновенную речь, указывая на висящий рядом доклад «О культе личности». А потом тот же деятель в той же позе и столь же вдохновенно стоит на коленях, протягивая руку к портрету Сталина. Картинки имеют соответствующие подписи: «На работе» и «Дома».
В общем и целом нейтрализация удалась. Были подготовлены и срежиссированы выступления первого секретаря Ленинградского обкома партии Ивана Спиридонова, от которого, якобы, исходила инициатива выноса тела Сталина из Мавзолея. А также выступление старой большевички Доры Лазуркиной, которая заявила: «Вчера я советовалась с Ильичом, будто бы он передо мной как живой стоял и сказал: мне неприятно быть рядом со Сталиным, который столько бед принёс партии». Спиритическому сеансу от Лазуркиной рукоплескали чуть ли не громче, чем самому Хрущёву. Голосование по вопросу выноса тела Сталина прошло без сучка и задоринки — все выступили единогласно «за». Другого и быть не могло, поскольку единственного, кто мог бы голосовать не так, как положено, выявили и нейтрализовали заранее. Член Президиума, секретарь ЦК КПСС Нуритдин Мухитдинов, кулуарно высказавшийся против перезахоронения Сталина, в новый состав Президиума избран не был, а на заключительное заседание не явился «по состоянию здоровья».
Решением Политбюро ЦК КПСС была создана комиссия из пяти человек во главе со Николаем Шверником. В неё входили Василий Мжаванадзе — секретарь ЦК компартии Грузии, Гиви Джавахишвили — председатель Совета Министров Грузии, Александр Шелепин — председатель Комитета госбезопасности СССР, Пётр Демичев — Первый секретарь Московского горкома КПСС и Николай Дыгай — председатель Моссовета.
Однако единодушие голосовавших за вынос Сталина и даже членов комиссии по захоронению можно поставить под вопрос. Да, тот же Демичев был настроен решительно: «Оставлять Сталина в Мавзолее было бы кощунством!» Но многие считали кощунством обратное. И, надо сказать, что в комиссии по захоронению их оказалось большинство. Конкретно — трое из пяти: «Сразу после голосования член комиссии Мжаванадзе сел в самолёт и поспешно улетел в Грузию. Поэтому участия в перезахоронении он не принимал... Когда гроб с телом Сталина накрывали крышкой, Шверник и Джавахишвили зарыдали. Потом гроб подняли, и все двинулись к выходу. Расчувствовавшегося Шверника поддерживал телохранитель, за ним шел Джавахишвили. Плакали только эти двое...»
Кто более опасен? Тот, кто искренне горюет по «вождю», или тот, кто уворачивается от неприятной процедуры участия в его перезахоронении? Хрущёв правильных выводов не сделал и поплатился — спустя три года Мжаванадзе примет самое активное участие в смещении Хрущёва.
