В конце ноября 1945 г. начался Нюрнбергский процесс. Нацистов судили, разбирали их дела, потом казнили... А кто-нибудь пытался выяснить, что ими двигало? Почему они стали такими?
Дата 20 ноября 1945 г. находится в центре внимания не только историков, политиков и публицистов. В Музее Победы пройдёт международный форум «Уроки Нюрнберга», во МХАТе им. Горького готовится премьера спектакля «Нюрнбергский вальс». Как известно, одной из важнейших составляющих драматургии является психологизм. И в этом плане Суд народов представляет особенный интерес. Что творилось в душах тех, кто предстал тогда перед трибуналом? Кто пробовал заглянуть в потёмки чужой души или того, что было у нацистов вместо неё? Об этом «АиФ» попросил рассказать автора пьесы «Нюрнбергский вальс», писателя, историка, вице-президента Союза криминалистов и криминологов РФ, с 2000 по 2016 г. зам. Генерального прокурора РФ Александра Звягинцева:
— Я неоднократно беседовал на эту тему с американским прокурором Бенджамином Ференцем — он был обвинителем на так называемых малых Нюрнбергских процессах над нацистами. Вот что он мне сказал: «Во время процесса меня поразило отсутствие у подсудимых и намёка на раскаяние, на сострадание к миллионам убитых и замученных людей... Этого я не забуду никогда».
Однако юристу, каким бы проницательным он ни был, не всегда удаётся проникнуть в потаённые углы души человека. Психологи, психиатры и даже священнослужители это делают порой более успешно.
Кто из них раскаялся?
Во время съёмок докфильма о главном процессе человечества, где я был автором сценария, съёмочной группе удалось пообщаться с американским журналистом Тимом Таунсендом, который занимался расследованием миссии лютеранского пастора Генри Гереке — духовника нацистских преступников.
Гереке приехал в Нюрнберг за три недели до начала трибунала. Это решение далось ему нелегко. Перед отъездом в Нюрнберг он написал сыну: «Боюсь, меня будет тошнить от одного вида их лиц и их дыхания». Причины для этого были — за несколько месяцев до процесса, летом 1945 г., Гереке посетил концлагерь Дахау. Пастор уверял: когда он коснулся одной из стен, на его руках появились пятна крови...
Тем не менее чувство христианского долга возобладало. Гереке вошёл в камеру своего первого подопечного, Рудольфа Гесса, ближайшего соратника Гитлера, фактического соавтора «Майн кампф». Первая же попытка пастора окончилась провалом — Гесс наотрез отказался посещать церковь и беседовать со священником, а под конец заявил, что вовсе не нуждается в искуплении.
Кому отказано в причастии?
Но наиболее показательной была история «наци № 2» Германа Геринга. Он был вежлив, услужлив и даже предложил попытаться вернуть «отказника» Гесса в лоно церкви. К христианству, впрочем, относился скептически: «Я не могу попросить прощения у Господа. Я не могу сказать: „Иисус, спаси меня!“ Для меня он просто ещё один умный еврей». Однако проявлял к вере искренний интерес, подолгу обсуждая с Гереке проблемы теологии. Со стороны могло показаться, что душа этого человека не совсем безнадёжна, что старания пастора могут ещё принести успех. Но финал был неожиданным. Накануне казни Гереке и его коллега-католик обходили своих подопечных. Заключённым не было известно, что им готовит завтрашний день. Священники же об этом знали. Именно тогда Геринг обратился к Гереке с просьбой причастить его. Но священник ответил отказом. Чтобы отказать в такой просьбе человеку, который завтра умрёт, нужно иметь очень веские основания...
Сын Гереке Хэнк рассказал, как много лет спустя они с отцом сидели на крыльце своего дома в Иллинойсе. И Хэнк спросил: «Что эти парни тебе сказали? Они поняли, что сделали нечто ужасное? Готовы ли были принять искупление?» Вокруг не было ни души. Однако Гереке ответил: «Хэнк, ты знаешь, я не могу говорить об этом. Этого я никому никогда не скажу». Возможно, ему удалось разглядеть в душе Геринга и остальных нечто очень страшное. Такое, что могло оправдать отказ в последнем причастии.
Чего добилась наука?
Параллельно с религией эту тайну пыталась разрешить и наука. С подсудимыми работали врачи — психолог Густав Гилберт и психиатр Дуглас Келли. Гилберт был уверен, что у всех нацистов имеются некоторые психологические особенности, но в целом они нормальны. Келли же подозревал, что здоровые люди на подобные преступления не способны и надо докопаться до сути.
Сначала казалось, что правда на стороне Гилберта. Нацистские преступники были признаны вменяемыми. Исключением стал финансовый магнат Густав Крупп, который после трёх инсультов был прикован к постели. Эксперты вынесли ему вердикт — старческая деменция, и его вывели из процесса. Остальные, даже одержимый навязчивой идеей «еврейского заговора» бывший редактор нацистского издания Der Stürmer Юлиус Штрейхер, могли предстать перед судом.
Однако Келли по-прежнему полагал, что с ними не всё так просто, и продолжал исследования. Тест на IQ — оценку коэффициента интеллекта — дал неожиданный результат. 65 баллов и ниже говорили бы о проблемах с интеллектом. Нормой считался зазор между 80 и 119 баллами. 128 и выше были отличными показателями. Максимум в 143 балла получил финансист НСДАП Ялмар Шахт. Минимум в 106 баллов — Юлиус Штрейхер. Но даже этот уложился в норму. Средний же показатель для 21 нациста, прошедшего тест, был равен как раз 128.
Келли был поставлен в затруднительное положение — нацисты оказались не просто вменяемыми, но ещё и не дураками! Тогда он предложил пройти тест Роршаха, который помогает обнаружить наличие психических отклонений, например, склонности к насилию. Но в то же время выявляет воображение и творческий потенциал.
Тут его ожидал конфуз. Все нацисты были нормальны. Склонности к насилию не оказалось ни у кого. Единственное, что выявил тест Роршаха, — отсутствие у них воображения и абсолютный ноль в плане творческого потенциала.
Где корень зла?
Для Келли это было страшным ударом. Вернувшись домой, он оставил психиатрию и посвятил себя криминологии. При этом продолжал мучиться вопросом: «Где та грань, через которую может перейти нормальный, психически здоровый человек в причинении физического вреда другому человеку?»
1 января 1958 г. во время подготовки праздничного обеда он внезапно убежал в свой кабинет. Вышел оттуда со словами: «Я больше не могу. Мне это больше не по силам». Что-то проглотил и упал замертво. В его руке нашли флакон с остатками цианида — тем же ядом отравился его давний подопечный Герман Геринг. После Нюрнберга психолог Гилберт сказал: «Я думаю, что зло — это отсутствие эмпатии, то есть неспособность чувствовать боль другого». Келли же как психиатр обладал особенно обострённым чувством эмпатии и сумел проникнуть в душу Геринга. Но то, что он там увидел, оказалось ему не по силам. Как ни странно, здесь уместно вспомнить Ницше: «Если долго всматриваться в бездну, бездна начнёт всматриваться в тебя». Видимо, это и произошло с Келли — он не смог перенести «взгляда бездны». Бездушности. Пустоты...
Конечно, сегодня, в юбилейные дни, хотелось бы поговорить о том, как принципы Нюрнберга побеждают и стоят на страже мира, — ведь мы за них столько боролись! Но, увы. Как ни прискорбно, приходится констатировать, что в наше время всё чаще открываются свидетельства возрождения нацистской идеологии. Забвение. Искажение истории Второй мировой войны. Неумение или даже нежелание извлечь уроки из прошлого. И, значит, перед нами стоит задача поддерживать огонь этой свечи разума и справедливости, зажжённой 75 лет назад в Нюрнберге. Не только ради сохранения памяти, но и для того, чтобы не допустить повторения страшного нацистского прошлого и связанных с ним трагедий.
