25 лет назад, 23 ноября 1993 г. было опубликовано распоряжение мэра Москвы № 674-РМ. Начиналось оно так: «В целях сохранения исторической преемственности и восстановления утраченных традиций города созданной для этого рабочей группой проведена работа по воссозданию Герба города Москвы». Словом, в отечественную геральдику вернулся Георгий Победоносец.
Это был классический, привычный, канонический вариант. Тот самый, насчёт которого забавлялись русские лубки XIX столетия:
Свят Георгий во бою
На белом сидит коню.
Держит в руце копие
Колет змия в жопие.
Некоторые сомнения в этом стишке вызывает только последнее слово. Нынешний геральдический Георгий уязвляет змия всё-таки не в задницу, а в пасть. Что до остального, то логическая связка «Москва — это Георгий Победоносец», сомнений ни у кого не вызывает вот уже несколько столетий. Собственно, об этом писал Иван Шмелёв: «Москва Егорьев день особо празднует. Святой Егорий сторожит щитом и копием Москву нашу, потому на Москве и писан. Святой Егорий наш, стало быть, московский. С Москвы во всю Россию пошёл».
На самом деле «Во всю Россию» могли бы пойти совершенно другие фигуры. Более того — по сути, уже начинали идти. За право стать символом Москвы боролись лев, единорог и ездец.
Лев
Сейчас лев в короне и с крестом красуется на гербе города Владимира. Но фокус в том, что к городу как таковому этот символ имеет очень опосредованное отношение.
Впервые «лев леопардовый, восстающий, смотрящий впрям» — именно так называется эта геральдическая фигура — появляется как личный знак Владимиро-суздальских князей ближе к концу XII столетия. Причём внезапно и без видимых предпосылок. Начал князь Андрей Боголюбский, а уж его младший брат, Всеволод Большое Гнездо, уже пользовался им вовсю. И тому была довольно веская фамильная причина.
Оба этих князя были сыновьями основателя Москвы Юрия Долгорукого. Тот, в свою очередь, был сыном Владимира Мономаха и принцессы Гиты Уэссекской — дочери последнего англосаксонского короля Гарольда, что пал в битве при Гастингсе.
Словом, на британского льва у князей Владимирских были весьма и весьма серьёзные права. По большому счёту, они использовали бабкино наследство.
Но при чём тут Москва?
При том, что престол князей Владимирских к середине XIV столетия оказался в руках Московского княжеского дома. Городом и высшей властью они овладели с помощью силы. Но имели права и на семейную символику. Родоначальник Московского дома, князь Даниил, был младшим сыном Александра Невского. Тот, в свою очередь, был внуком Всеволода Большое Гнездо. Того самого, что окончательно сделал льва своим символом.
Забавно, что лев присутствует на некоторых печатях князя Ивана III Великого. Ещё забавнее, что в нескольких вариантах тот лев терзает и убивает змея — прямо как нынешний Георгий. Это изображение запросто могло стать московским гербом.
Единорог
Это мифического животное пришло к нам в качестве византийского наследства. Восточная Римская Империя делилась на четыре префектуры, символами которых были соответственно грифон, орёл, лев и единорог. Последний небезуспешно пробовался на роль главного символа Великого Княжество Московского. Во всяком случае, в период с 1470 по 1490-е гг. Иван III Великий выпустил серию корабельников — золотых монет. На одной стороне был изображён князь с мечом и щитом. На другой — четыре единорога.
Более того. Единорог присутствовал на государственных печатях Ивана Грозного, его сына Фёдора и Бориса Годунова. Заметим — вместо всадника, поражающего змея. Но в качестве основного государственного символа он годился не вполне. По той причине, что был всё-таки «слишком животным» — даже зверем. Агрессором: «Инрог-зверь пожирает народы, враждебные ему, раздробляет кости их и стрелами своими разит врага». Так что единорог перекочевал на боевые знамёна — сначала дружины Ермака, а потом и стяги солдатских полков XVII столетия.
Ездец
Единорога и льва вытеснил ездец. Сначала — именно что ездец, то есть всадник. Необязательно с копьём — бывал он и с мечом, и даже с охотничьим соколом. Необязательно поражающий змея — иной раз скакал просто так.
Словом, изначально это был не столько святой, сколько князь. Часто его изображали даже без нимба над головой. Распространён он был очень широко — символ простой, понятный, использовался всеми.
Стать Георгием и «поселиться» на Москве ему помог князь, которого вспоминают редко. А зря. Старший брат знаменитого Ивана Калиты, князь Юрий Московский. Он не имел никаких прав на великокняжеский престол, и всё же добыл его. Не столько силой, сколько личным обаянием. В 1317 г. он женился на монгольской девушке Кончаке — сестре хана Золотой Орды Узбека. Гурган — зять Чингизидов — титул очень и очень высокий. Фактически, брат «повелителя полумира».
Вот тогда Юрий Московский и делает печать с изображением своего небесного покровителя — святого Георгия. И первым связывает это имя с Москвой. Но окончательно ездеца-змееборца признает Георгием только Пётр Великий в 1710-е гг.