Россия начала поставку продовольствия в Китай. Одновременно власти ряда китайских приграничных районов выделили десятки миллионов долларов на строительство дорог в Россию. О том, что значит Китай для России, чему стоит у него учиться и как победить огромного, загадочного и слишком сильного соседа, рассказал АиФ.ru востоковед, руководитель Школы востоковедения НИУ «Высшая школа экономики» и шаолиньский послушник Алексей Маслов.
Открытие Китая
Алексей Чеботарёв, «АиФ.ru»: Алексей Александрович, чем вас так Китай зацепил, что вы ему практически всю жизнь отдали?
Алексей Маслов: Началось, конечно же, с видеофильмов про кунг-фу и Шаолинь. Но окончательно я «заболел Китаем» в Монголии, где жил с родителями, находившимися там в командировке в качестве советских специалистов. Там я занимался каратэ, а заодно и кунг-фу (на самом деле само боевое искусство правильнее называть «ушу», а «кунг-фу», точнее, «гунфу» — это обобщённое название любого вида мастерства), у китайца, который в своей обычной жизни торговал овощами на рынке. Понятно, что уровень торговца овощами был крайне невысоким. Но какие-то приёмы я изучил, и, самое главное, узнал, где искать тех самых знаменитых шаолиньских монахов (напомню, что тогда даже простейший поиск в интернете был недоступен), получил даже рекомендательные письма к китайским мастерам ушу.
Первый раз я отправился в Китай в 1989 году, уже будучи дипломированным китаистом и зная китайский язык (под «китайским языком» подразумевается, по сути, несколько «языков»: северный или «мандарин», на основе которого и создан официальный «всеобщий» язык «путунхуа», кантонский, фуцзяньский и многие другие, все они значительно друг от друга отличаются, хотя почему-то называются диалектами, жители Пекина и Шанхая говорят практически на разных языках). Деньги на поездку я заработал, кстати, издав одну из первых тогда в России книжек по истории боевых искусств. Их хватило, правда, лишь на авиабилет до Пекина, после чего осталось всего 15 долларов. Но я легкомысленно считал, что этого хватит. Ещё у меня была абсолютная уверенность, что, как только я приеду в Шаолинь и постучусь в ворота, меня тут же возьмут в ученики. Благодаря адресам, оставленным китайским наставником из Монголии, я связался с одним из китайских мастеров в Пекине, который и помог добраться мне до Шаолиня, где, к моему удивлению, меня никто не встретил с радостью и в ученики не позвал. В тот момент я повстречал нескольких американцев и канадцев которые считали, что если заплатить побольше, то их в шаолиньские ученики обязательно возьмут. Китайцы с удовольствием взяли деньги как пожертвование, а в ученики не приняли никого. И я с облегчением понял, что дело не в деньгах.
Шаолиньский монастырь в ту пору представлял собой несколько полуразрушенных строений, обнесённых старой стеной. Многие постройки сгорели ещё при грандиозном пожаре 1928 года, а в 1966 году в Китае началась «культурная революция», в результате которой многих буддистских монахов разогнали. Вернуться им стало возможным только в конце семидесятых годов, но кто-то уже умер в изгнании, кто-то поселился в других районах.
В итоге в Шаолинь вернулось около 15 монахов старого поколения. Они были воспитаны в старых жёстких традициях, например, считалось, что монах мог иметь ровно столько имущества, сколько умещается в его сумку, получив милостыню, он должен был потратить все деньги до захода солнца. Питаться он мог только постной едой. И нельзя было передавать знания непосвящённым и вообще наставлять, если к тебе лично не обратились за наставлением. Но тогда же начиналось и создание массовых коммерческих школ ушу вокруг монастыря, и старые монахи сильно переживали.
Этот процесс закончился победой бизнеса: Шаолиньский монастырь как духовная обитель прекратил своё существование. Монахов старых традиций осталось мало, а люди в жёлтых одеждах с бритыми головами чаще всего — это либо члены показательной команды, либо молодые послушники. Сам монастырь зарегистрирован как общество с ограниченной ответственностью, и нынешний настоятель Шаолиня входит в число десяти ведущих менеджеров Китая. Шаолиньский монастырь ежегодно приносит сотни тысяч долларов. И вокруг него есть десятки школ, где за 100-120 долларов в день с проживанием иностранцев обучают современному шаолиньскому искусству. Причём диплом могут выдать уже после 2-3 дней занятий. Потом, кстати, эти люди разъезжаются по всему миру и открывают свои школы. У них ведь есть «диплом Шаолиня». Таков «предприимчивый» дух нынешнего времени, но, к счастью, всё же пока ещё сохранились старые носители традиций.
Но тогда в ученики я не попал, пришлось уехать. Вернулся я в Шаолинь только через год, в 1990.
Как стать своим в Китае?
— Насколько китайцы — закрытый народ?
— Когда-то давно китайцы называли иностранцев «заморские дьяволы», сейчас же значительно мягче: «лаовай», то есть «старина, что приехал извне». И это не оскорбление, это обиходное название, которое разделяет мир на «свой» и «внешний», говорит об отношении. При этом они ни в какой степени не расисты: имеет значение только знание культуры и языка, а также продолжительность времени общения, чтобы к тебе привыкли. Как минимум надо 4-5 лет методичного общения на одной волне. Впрочем, чтобы стать своим, потребуется порой и 10 лет. Это по-прежнему очень традиционное, очень закрытое общество.
Китай почти не допускает вглубь себя исследователей и не очень хочет, чтобы его «изучали». Когда российские съёмочные бригады хотят что‑то снять в КНР, китайцы отвечают: вы скажите, что снять, мы снимем и отправим вам. Китай до сих пор — абсолютно закрытая страна. И лишь широкий туризм создаёт иллюзию того, что в Китае без труда всё можно открыть для себя.
— А то, из какой страны гость, имеет значение?
— Конечно. Считается, что малайцы, сингапурцы, корейцы лучше понимают китайцев, просто у них некоторые традиции иные, но они когда-то были вовлечены в орбиту китайской культуры. А Запад во многом противоположен, он не хочет понимать китайцев, и с ним сложно договориться. А поэтому надо ему очень долго и по многу раз всё объяснять или просто «перекупить» за счёт какого-нибудь грандиозного проекта. Хуже всего отношение к японцам: слово «японец» в китайском языке может иногда звучать почти как ругательное, это связано со многими историческим конфликтами.
Китайцы очень внимательно изучают опыт Советского Союза: учатся на его ошибках, как им не надо делать. Много конференций, докладов, обсуждаются и реформы А. Косыгина, и горбачёвская политика (а Горбачёв, насколько я знаю, между прочим, до сих пор «невъездной» в Китай). Китайцы изучают, к чему может привести поспешное разрушение идеологии.
И Россия — это не основная точка притяжения для китайцев. В Россию едут студенты, которые не поступили ни в американские, ни в европейские вузы. Хорошие китайские инженеры и технологи, к сожалению, едут не в Россию, а в США и Западную Европу. Впрочем, и откровенных неудачников к нам едет всё меньше.
— Как вам удалось стать своим в Шаолине?
— В свой второй и последующие приезды я опять словно наткнулся на стену: мимо проходили монахи и мастера, не замечая меня. Но мне повезло: я приехал на внутреннюю китайскую конференцию, которая проходила неподалёку от остатков Южного Шаолиньского монастыря в провинции Фуцзянь. И там в кафе я познакомился с монахом, тоже участником конференции. Это был Дэцянь, тогда самый молодой из последнего поколения старых монахов. Он оказался очень открытым и доброжелательным человеком и сказал: «Будет время — приезжай ко мне». Я работал тогда в Институте Дальнего Востока РАН, получал немного, но накопил какую-то сумму и через год приехал уже к этому монаху персонально. В Шаолинь. Он не удивился и разрешил мне пожить у него, и я поселился недалеко от Шаолиня, прямо в домике учителя.
Сейчас в Шаолине живут в современных домиках, возведённых в задней части монастыря, а в моё время многие спали в кельях ХVII века. В комнате — соломенная кушетка, столик и стул, часто сыро, отопления не было. По причине влажности не было и обычных подушек: я подкладывал под шею кусок мыльного камня, сверху бросал полотенце и так спал.
Монахи иногда встают в 4 утра: считается, что с 4 до 6 в мире царит самая мощная энергетика, благоприятная для медитаций. Потом — обязательные занятия гимнастикой цигун и тренировки. После этого — завтрак из рисовой похлёбки либо из красных бобов. Кроме того, в распорядке дня были обязательные работы по монастырю, обучение медицине и беседы об истории буддизма.
Сначала меня ничему не учили, а только беседовали со мной. Порой проходили дни, и мне никто ничего существенного вообще не говорил. Моей обязанностью было подметать двор, и я к тому же мог тренироваться с остальными учениками. Так началась моя учёба и дружба с великим Дэцянем. О его величии я тогда не подозревал, порой он казался мне даже смешным и несуразным. Бывало, что Дэцянь велит мне прийти в 5 утра, я прихожу, а он говорит: «Посиди, сейчас начнём заниматься». И уходит. Я час сижу, два, изучаю стену... В конце концов выхожу наружу — там ученики. Спрашиваю: «Где он?» «Часа два назад ушёл на молитву в монастырь, — отвечают. — Придёт к обеду». Мастера живут понятиями вечности. Впереди вечность, позади вечность. Куда спешить?
Как проломить головой плиту
— А в чём величие?
— Он великий учитель: он умеет учить, не наставляя. Я как-то узнал, что в шаолиньском монастыре жил наставник, который спал сидя и умел стоять на одном пальце в вертикальной стойке. Спрашиваю: «Учитель, правду говорят, что Хайдэн мог на одном пальце стоять? — И что с того?» Дэцянь чистил картошку, но отложил нож, картофелину, вытер руки и сделал стойку на двух пальцах! Постоял, потом встал на ноги и говорит: «Тебе это что-нибудь дало?» «Нет», — отвечаю. «Вот и мне не дало! Надо чистить картошку, потому что скоро обед».
Я видел монахов, которые могли спиной, без помощи рук, взбираться по абсолютно гладкой стене монастыря. Некоторые перетирали в ладонях гранит в крошку, особо не напрягаясь. Я видел, как трескались камни, после того как эти люди просто прикладывали к ним руку. Монахи, которых я знал, могли без вреда для себя согнуть копьё, которое упиралось им в горло. Монахи легко разбивали головой каменные плиты и с удовольствием это демонстрировали. Первые месяцы я обучался только ради того, чтобы достигнуть таких высот, потом, уже после посвящения, понял: отнюдь не это самое важное. Более того, это как раз может отвлечь от самого важного. Секрет всех этих «чудес» в общей тренированности тела, правильной концентрации энергии и спокойном, чистом состоянии сознания.
В конце концов Дэцянь провёл полный ритуал посвящения в 1994 году. Я был, по его словам, первым иностранным послушником Шаолиня. В честь этого на территории Шаолиньского монастыря через несколько лет даже установили стелу.
Я учился у Дэцяня до самой его кончины в 2008 году, но и сейчас часто приезжаю в Китай, продолжаю учиться и сам преподаю традиционные знания в местных школах ушу. Ещё раньше скончался другой мой учитель, Суси, тогдашний настоятель монастыря. Когда меня ему представили, Суси был уже очень стар и неподвижно сидел в небольшой келье. Помню, как от него шёл свет, настоящий, физически ощутимый! Он долго смотрел на меня, молчал, а потом сказал: «Ты ко мне приходи». Мне объяснили, что это означало готовность давать личные наставления. Дэцянь обучал меня практике ушу и медицины, а Суси — буддийским премудростям. Суси, когда-то великий боец, в ту пору уже не мог обучать ушу: в шестидесятые хунвейбины перебили ему руку и повредили позвоночник.
— Почему Китаю удалось сохраниться, несмотря на красный террор?
— В КНР не было уничтожения общественных групп, целиком, как в России, поэтому традиционное общество сохранилось.
Для Китая вся история страны позитивна. Когда им надо было принять решение насчёт роли Мао Цзэдуна, 80 % его поступков были объявлены позитивными, лишь 20 % — негативными. Мы во время перестройки, которая шла под лозунгами вестернизации, пытались скопировать у Запада всё, что могли: социальные институты, систему образования, технику, общественные отношения, культурные матрицы. И во многом толком не понимали, что именно копируем. А вот китайская перестройка шла под национальными лозунгами. Никто там не ставил себе цели воссоздать западный образ жизни. Напротив, всё было заточено под возрождение именно Китая.
Культ Мао Цзэдуна. Китайская «культурная революция» в фотографиях
Чему учиться у Китая?
— Как же им удалось не только возрождение, но и рывок?
— Это делалось планомерно, последовательно и в несколько этапов. Сначала, в восьмидесятые-девяностые годы, китайцы выдвинули свой знаменитый лозунг «рынок в обмен на технологии». Они пригласили иностранные компании, которые тут же открыли в КНР современные на тот момент производства. Для этих фирм предъявлялись только два важнейших условия: использовать китайскую рабочую силу и произведённые товары продавать не на территории Китая, а вывозить за границу, возвращая в страну валюту. В итоге КНР получила и деньги, и современные технологии, обученных инженеров, рабочих и менеджеров. При этом иностранные инвестиции защищались китайским государством.
После этого Китай приступил к созданию собственных инновационных производств. И преуспел в этом. За последние годы Китай, например, создал свою собственную операционную систему, на которую уже переведены все государственные компьютеры. Есть в КНР и свои компьютеры, созданные исключительно на базе собственной элементной базы, в том числе и суперкомпьютеры, свои соцсети и мессенджеры, которые куда мощнее и удобнее для китайцев, чем Facebook или Twitter. Есть своё производство станков, оборудования, спутников и ракет, собственное автомобилестроение. Сейчас Китаю, в отличие от нас, уже не нужно запрещать ввоз чего-либо, чтобы поддержать своих производителей. Напротив, многие заграничные товары оказались неконкурентоспособными по сравнению с китайскими.
— У вас есть хорошая книжка под названием «Как победить Китай?». Если в двух словах, не пересказывая всю книгу — как?
— Название издатели дали вопреки моей воле. Не надо Китай «побеждать», надо научиться жить с ним рядом, не обжигаясь. Китай не противник, он может быть надёжным партнёром, если с ним правильно вести диалог, но не стоит допускать его глубоко в страну. Китай будет всегда пытаться проникнуть как можно глубже в зарубежную экономику, политику или культуру, тем самым он обеспечивает свою устойчивость. И здесь нужно грамотно и вежливо ставить барьеры.
— А чему Россия может научиться у Китая?
— Китай может научить, во-первых, очень устойчивой политической культуре: у страны могут быть и взлёты, и падения, но при этом идёт постоянный диалог правителя с народом. Китайское государство всегда было социально ориентированной монархией. И неизменно главной задачей было реальное улучшение жизни народа, что и сейчас продолжается, поэтому народ в целом доверяет власти. И в этом залог устойчивости Китая. Власть действительно стремится к тому, чтобы народу жилось как минимум спокойно: борется с коррупцией в высших эшелонах, повышает пенсии, улучшает медицинское обслуживание. И всегда ставит интересы государства выше интересов отдельных финансовых групп
Во-вторых, Китай никогда не начинал внешнюю экономическую или политическую экспансию, пока внутри страны была сложная социально-экономическая ситуация. Принцип простой: сначала укрепляемся внутри, наводим порядок, используем западные достижения для развития китайской экономики, а потом, скажем, возвращаем территории или проводим военные операции. Сначала — внутренние дела и забота о народе.
В-третьих, Китай никогда не скатывается при обсуждении своего прошлого или настоящего ни в болезненную рефлексию, ни в горячечный восторг и пафос. А в России — либо восторг, либо терзания. Надо учиться спокойному и достойному принятию себя.
