50 лет назад, 8 апреля 1970 года, в Бискайском заливе, севернее Азорских островов, началась борьба за живучесть советской атомной подводной лодки К-8 проекта 627А «Кит».
В общем и целом борьба была проиграна — 12 апреля подводный корабль затонул. Однако было выиграно иное. Из 125 членов экипажа удалось спасти 73 человека. Остальные ценой своей жизни спасли своих товарищей и предотвратили радиационную катастрофу впечатляющего масштаба.
В принципе, можно было бы ограничиться и этой информацией. Но дело в другом. История гибели К-8 — это история о преемственности традиций, о русском характере и о специфическом советском паттерне поведения 1940-1960 гг.
Именно в Советском Союзе, несмотря на откровенно атеистический и даже богоборческий характер его идеологии, удалось серьёзно продвинуться в деле формирования особого типа личности, который по факту был максимально приближен к высшим христианским идеалам. «Нет большей той любви, как если кто положит душу свою за други своя», — этот фрагмент из Евангелия от Иоанна идеально подходит для значительной части советского пантеона героев.
Разумеется, почва была подготовлена многими столетиями отечественной истории, а также особенностями характера русского человека с его склонностью к эмпатии, то есть сопереживанию другим. В конце концов, чеканный тезис Александра Суворова из его «Науки побеждать» — «Сам погибай, а товарища выручай» — тоже взялся не на пустом месте. А всем известный сюжет об Иване Сусанине, пожертвовавшем собой ради спасения молодого царя Михаила Романова, официально считался одной из идеологических основ Российской империи.
Советский Союз принял эту эстафету и довёл до невозможного совершенства. Люди, сознательно пожертвовавшие собой не только ради спасения других людей, но и ради неких высших идеалов, были возведены в ранг непререкаемых общенациональных героев, с которых полагалось брать пример в любой затруднительной ситуации. Советский человек 1940-1960-х гг. действительно жертвовал собой, не задумываясь. По той простой причине, что образ действий, скажем, Зои Космодемьянской, Александра Матросова и Николая Гастелло фактически был вшит на уровне подкорки. Так работала идеологическая накачка, начинавшаяся чуть ли не в детском саду. Сейчас это многим кажется смешным, а многим — даже страшным. Но давайте взглянем, как действовали советские люди на гибнущей подводной лодке К-8.
Итак, 8 апреля. Начинается всплытие с глубины 160 м. Время — 22 часа 31 минута. Именно тогда в рубке гидроакустиков внезапно возник пожар. Одновременно командиру корабля, капитану 2 ранга Всеволоду Бессонову поступает доклад о пожаре в 7 отсеке, где загорелись патроны с регенерацией. Это очень серьёзно — температура горения в 3000 градусов, а погасить практически невозможно, поскольку в патронах концентрированный кислород.
Командир корабля даёт приказ увеличить скорость на всплытие с 10 до 16 узлов. В 22:36 лодка всплывает. В эти пять минут в седьмом отсеке заживо сгорают матросы Паньков, Бурцев, Колесников, Мищенко и Фролов, которые обеспечивали работу механизмов расхолаживания реакторов — пост не покинул никто. Но опасность взрыва атомных реакторов всё равно велика. Тогда четыре офицера — Валентин Хаславский, Александр Чудинов, Геннадий Чугунов и Георгий Шостаковский — принимают принципиальное решение пожертвовать собой. Они наглухо задраивают переборки, отлично понимая, что выхода наружу уже не будет. И продолжают глушить реакторы. И успевают. Но — ценой жизни. Вот их последние слова: «Кислорода больше нет. Ребята, прощайте!» Так был предотвращён взрыв реакторов и радиационная катастрофа.
Но пожар продолжался. Восьмой отсек был жилым — там находились лазарет и камбуз. И там тоже становилось жарко. Потом начал поступать угарный газ, а люк для выхода наружу отдраить никак не удавалось. А изолирующих дыхательных аппаратов (ИДА) на всех не хватало. В частности, ИДА старшины 1 статьи Юрия Ильченко остался в другом отсеке. Сам Ильченко лежал в лазарете после полостной операции, сделанной несколько дней назад. Зато ИДА был у врача, начальника медслужбы К-8 Арсения Соловья. Он, воспользовавшись своим служебным положением, заставил больного старшину подключиться к своему ИДА: «Я тебя обязан спасти. Я тебя прооперировал и за тебя в ответе. А за меня не беспокойся». Через несколько минут доктор умер.
Всего к утру 9 апреля от огня и дыма погибло 30 человек. В 14:15 около гибнущей подводной лодки, которая могла отправить сигнал бедствия не дальше чем на 10 миль, показалось судно. С борта К-8 его определили как канадский сухогруз «Clyv de Or», хотя, судя по всему, это был рудовоз «Clyde Ore». В любом случае, это судно на помощь не пришло. Однако после того, как оно описало дугу и скрылось за горизонтом, над К-8 появились разведывательные самолёты НАТО, которые принялись фотографировать беспомощную подводную лодку и сбрасывать вокруг неё радиобуи — видимо, в надежде заполучить лодку как трофей.
И только утром 10 апреля помощь пришла. Болгарский транспорт «Авиор». Причём командовал им русский капитан Рэм Смирнов. Имя экзотическое, составлено из трёх модных некогда слов — «Революция», «Энгельс», «Маркс». Воспитание — советское. Смирнов, получив сигнал бедствия, пришёл сразу. И, невзирая на начинающийся шторм, сумел наладить эвакуацию экипажа К-8. Когда шторм разыгрался уже всерьёз, транспорт, сильно рискуя, оставался рядом и защищал лодку от волн.
В принципе, «Авиор», а также подошедшие в ночь на 11 апреля суда «Комсомолец Литвы», «Касимов» и «Харитон Лаптев» могли принять на борт всех членов экипажа К-8, оставшихся в живых. Но капитан Бессонов оставить свой корабль отказался наотрез. Вместе с ним — ещё 21 человек. Остальных было решено эвакуировать. Но кое-кто от эвакуации отказался. Например, старшина 1 статьи Леонид Чекмарёв, который отдал своё место в шлюпке старшине 2 статьи Кирпиченко: «Пусть он идёт — у него дома жена и маленький сын!»
22 советских моряка в условиях шторма в 8 баллов боролись за живучесть корабля до 12 апреля. Боевая смена ушла вместе с подводной лодкой К-8 на дно в полном составе. Это была первая потеря советского атомного флота. Душу свою за други своя.
