Начавшийся 4 июня 1916 г. Брусиловский прорыв — яркое пятно на тусклом фоне участия России в Первой мировой войне. Но, подсчитав наши потери в ходе этого наступления, впору вспомнить царя Пирра: «Еще одна такая победа, и я останусь без войска».
Между трусом и предателем
Генерал-адъютант Алексей Алексеевич Брусилов был назначен командовать Юго-Западным фронтом в марте 1916 г. На всей линии соприкосновения с немецкими и австро-венгерскими войсками он расценивался как второстепенный. Более важным считался Северо-Западный (генерал Куропаткин) и Западный (генерал Эверт) фронты. 1 апреля в Могилеве, где располагалась императорская ставка, прошел военный совет, на котором были намечены планы боевых действий на 1916 г.
В книге воспоминаний, которая так и называется «Воспоминания», Брусилов писал о ходе мероприятия: «Куропаткин заявил, что на успех его фронта рассчитывать очень трудно и что, по его мнению, прорыв фронта немцев совершенно невероятен, ибо их укрепленные полосы сильно укреплены… Затем было предоставлено слово Эверту. Он в свою очередь сказал, что всецело присоединяется к мнению Куропаткина, в успех не верит и полагает, что лучше было бы продолжать держаться оборонительного образа действий до тех пор, пока мы не будем обладать тяжелой артиллерией, по крайней мере в том же размере, как наш противник».
Короче говоря, Куропаткина в мемуарах Брусилов вывел трусом, а Эверта — трусом и предателем. Весь в белом — один он, Алексей Алексеевич. Когда начштаба Верховного главнокомандующего генерал Михаил Алексеев спросил его о планах, он ответил: «Юго-Западный фронт, по моему убеждению, не только может, но и должен наступать, и полагаю, что у нас есть все шансы для успеха, в котором я лично убежден… На это генерал Алексеев мне ответил, что в принципе у него никаких возражений нет, но он считает долгом предупредить, что я ничего не получу вдобавок к имеющимся у меня войскам».
Ответить Брусилову никто не смог. Эверта убили чекисты в 1917-м, Алексеев умер в 1918-м, Куропаткин — в 1925-м. Мемуаров ни один из них не оставил.
Третий путь
Первая мировая война к тому моменту уже давно приобрела позиционный характер. Русская, Германская и Австро-Венгерская армии зарылись в блиндажи и траншеи, опутали всю линию фронта колючей проволокой. Прорыв неприятельской обороны требовал многодневной работы тяжелой артиллерии, огромных людских жертв и концентрации всех сил в одном месте.
Выход из позиционного тупика искали то в отравляющих газах, то в применении танков. Брусилов, по его словам, предложил третий путь: «Я приказал не в одной, а во всех армиях вверенного мне фронта подготовить по одному ударному участку, а кроме того, в некоторых корпусах выбрать каждому свой ударный участок и на всех этих участках немедленно начать земляные работы для сближения с противником. Благодаря этому на вверенном мне фронте противник увидит такие земляные работы в 20-30 местах».
И грянул гром
Наступление по просьбам «соседа справа» генерала Эверта несколько раз переносилось, но с рассветом 22 мая Юго-Западный фронт пошел на прорыв.
«Должен признать, — писал Брусилов в “Воспоминаниях”, — что везде наша артиллерийская атака увенчалась полным успехом. В большинстве случаев проходы были сделаны в достаточном количестве и основательно, а первая укрепленная полоса совершенно сметалась и вместе со своими защитниками обращалась в груду обломков и растерзанных тел».
В последних числах июня Западный фронт предпринял наступление на Барановичи, которое закончилось провалом и большими потерями. Войска Эверта придерживались стратегии концентрации сил на одном участке прорыва и проиграли. Скрыть подготовку к наступлению не удалось, и противник подготовился заранее. В оправдание Эветра можно сказать то, что ему противостояли немцы, а Брусилову — в основном австрийцы, венгры, хорваты, чехи... У них было хуже с артиллерией, а о моральном духе прекрасно написал Ярослав Гашек. Кстати, бравый солдат Швейк попал в русский плен именно к войскам Юго-Западного фронта.
«В конце октября, в сущности, военные действия 1916 года закончились, — Писал Брусилов. — Со дня наступления 20 мая по 1 ноября Юго-Западным фронтом было взято в плен свыше 450 000 офицеров и солдат… За это же время противник потерял свыше 1 500 000 убитыми и ранеными».
Политические последствия Брусиловского прорыва были таковы: Австро-Венгрия не смогла разгромить Италию, а Румыния вступила в войну на стороне Антанты. Русские войска освободили часть Восточной Галиции и всю Буковину.
Ложка дегтя
В советские времена Брусиловский прорыв был одним из немногих событий Первой мировой войны, который охотно освещали историки. Отчасти из-за того, что на общем безрадостном фоне участия России в той войне это на самом деле был успех. Отчасти из-за того, что после Октябрьской революции Брусилов перешел на сторону красных и предусмотрительно не дожил до репрессий, умерев в 1926 г. Однако нетрудно заметить, что все хвалебные отзывы о Брусиловском прорыве советские историки черпали из мемуаров самого Брусилова. Более современные труды вносят в этот благостный образ довольно существенные коррективы.
Историк Сергей Нелипович, сотрудник ИРИ РАН, писал в 90-х годах, что Брусиловский прорыв был во многом мифологизирован, его успех преувеличен, а потери русской армии преуменьшены. Действительно, в большинстве источников говорится о том, что к 13 июня 1916 г. Юго-Западный фронт потерял всего 497 тыс. бойцов против миллионных потерь противника к концу года. Однако операция продолжала развиваться, так что к осени русские потери достигли 1,5 млн солдат и офицеров.
«Русские войска, — писал Нелипович, — благодаря “методу Брусилова” (наносить разнонаправленные удары по всей линии фронта — АиФ) захлебнулись собственной кровью… Ковель, который притягивал все внимание Брусилова, как Селена лунатика, так и не был взят, несмотря на чудовищные потери трех армий, тщетно его штурмовавших. Не случайно многие авторы связывали разложение русской армии с крахом надежд на развитие успеха в результате наступления Брусилова».
