«„Медсестра” — это архаичный термин. Если говорить современным языком, мы средний медперсонал. На выражения „девочки», „сёстры» уже никто не реагирует», — рассказывает медик.
В Международный день медицинской сестры корреспондент «АиФ» поговорила с медбратом о стереотипах, профессиональном выгорании и работе в условиях пандемии.
По бабушкиным стопам
Михаил Кибалов пришёл работать в больницу № 52 в 2014 году. Затем ушёл служить в армию, после чего устроился в кардиореанимацию. С 2018 года Михаил работает медбратом в отделении реанимации ЭКМО.
Полина Зотова, АиФ.ru: Михаил, расскажите, как вы пришли в медицину. Почему выбрали профессию медбрата?
Михаил Кибалов: Это серьёзная и важная для общества работа в любых обстоятельствах. При выборе на меня оказала влияние семья. Обе мои бабушки из медицины: одна — врач, другая — сестра-хозяйка. И после 9 класса я решил пойти в медколледж, о чём ничуть не жалею. Как показало время, мой выбор оказался верным: эта работа мне нравится.
— Чем именно? Что в вашей работе приносит вам радость, отдачу, удовлетворение?
— В реанимации мне нравится работать с тяжёлыми больными. К нам попадают люди без сознания или в искусственной коме, некоторые дышат с помощью аппарата ИВЛ. И после наших совместных действий с врачом — смена за сменой, сутки за сутками — человек приходит в себя, начинает разговаривать. Чувствуется, что мы не зря своё дело делаем. Это очень приятно.
Отдавать себя без остатка
— А что самое тяжёлое в вашей работе?
— Вот мы ухаживаем за больным, зачастую на это уходит не один месяц. Казалось бы, мы пациента вывели, всё получилось: состояние, угрожающее жизни, миновало. И он начинает приходить в себя, восстанавливаться… А потом мы узнаём, что пациента не стало. Например, из-за сопутствующих проблем, которые не имели отношения к нашей работе. Вот это очень горько. И на меня, и на моих коллег это производит очень удручающее, ошеломляющее впечатление.
— Как справляетесь с этим? Как восстанавливаете своё эмоциональное состояние?
— В больнице мы отдаём себя без остатка. Может быть, я не прав, но я считаю, что домой нести работу не надо. Если я буду жить только больницей, у меня не будет личной жизни. Нужно отвлекаться, иначе рискуешь профессионально выгореть. Это может случиться с человеком любой профессии: что-то надламливается внутри. Он перестаёт чувствовать нерв работы, который раньше давал дополнительные силы. И это превращается в обязанность ходить ради зарплаты. Такое, увы, случается, иначе не было бы самого понятия «профессиональное выгорание».
— Чем отличается работа сейчас от работы в «мирное» время, до эпидемии?
— Мало чем. Разница в том, что теперь мы надеваем защиту и проходим в отделение катакомбами. У нас налажена новая логистика: нельзя пользоваться всеми входами и выходами, как прежде. Медики, которые идут на смену, не должны пересекаться с теми, кто выходит из «грязной» зоны. Поначалу было непривычно, сейчас уже нормально.
А рабочий день тот же: приходим, принимаем смену, узнаём у коллег, что случилось за ночь, потом планёрка и работа.
Время тяжёлых пациентов
— Ну а работы-то больше стало?
— В марте был сильный наплыв очень тяжёлых пациентов. В реанимации лёгких не бывает, но тогда были очень тяжёлые больные. В марте всё сошлось: и количество пациентов, и тяжесть их состояния.
Нам на подмогу приходили медики из других отделений: у нас на работе профессиональная взаимовыручка, и это очень приятно. Например, в реанимацию приходят сёстры из хирургии. Это похоже на взаимодействие разных родов войск.
— А средств защиты для работы в «грязной» зоне хватает? Комбинезонов, респираторов и всего прочего.
— Насчёт 52-й больницы ничего плохого сказать не могу, потому что нас обеспечивают абсолютно всем — с головы до пяток. Ещё нас бесплатно кормят обедами, завтраками и ужинами. Мы не голодные и не холодные. Нас ничем не обижают. И выплаты все есть.
— Средний медперсонал проводит с пациентами больше времени, чем врачи. Вы ухаживаете за больными, делаете процедуры. Как вы находите подход к разным людям, которые не всегда адекватно себя ведут из-за стресса?
— Мы же по себе знаем: когда болеем, нам многое не нравится. Стараемся ставить себя на место пациента, войти в его положение. Важно понимать: медбрат пришёл, отработал и ушёл, а пациент продолжает болеть. Надо идти навстречу больному, не замечать его капризов. Если мы не найдём общий язык, от этого никому лучше не станет.
Человека в сознании надо подбодрить. И даже больной на аппарате ИВЛ, если он отлучается от медикаментозного сна, может услышать наши слова, почувствовать наши прикосновения. Это станет для человека знаком, что он не потерян. Лежать в реанимации — это большой стресс. Если рядом есть кто-то, пускай и незнакомый человек, это оказывает целебное воздействие.
— Сформировался стереотип, что медсестра — преимущественно женская профессия. Дескать, женщины от природы наделены эмпатией. Какие черты характера, которые принято считать преимущественно мужскими, помогают вам быть хорошим профессионалом?
— Самое важное качество — это сострадание. Без него тяжело работать, ты просто не проникнешься к человеку. И сама работа пойдёт не так. Допустим, ты делаешь человеку перевязку. Когда делаешь её с заботой, мягко, чтобы человеку не было больно, это же совсем другой результат. Пациент сразу чувствует. И неважно, кто это делает: мужчина или женщина.
Иногда слышим обращения «девочки», «сёстры», а смена мужская. На это уже никто не реагирует. «Медсестра» — это архаичный термин. Если говорить современным языком, это средний медперсонал. Всё это стереотипы, что медсёстрами работают женщины, а врачами — мужчины. «Доктор» — это же слово мужского рода. Но разве врачом не может быть женщина? Поэтому у нас говорят, что медицинский сотрудник — это существо бесполое.
Тем не менее женщины лучше понимают больных женщин. И некоторые пациентки просят, чтобы за ними ухаживала именно медсестра. Почему нет? Глупо на это обижаться. Человек в стрессовом состоянии, к тому же в реанимации люди лежат без одежды, не все чувствуют себя комфортно. Опять же надо входить в положение пациента и помнить, что наша основная задача — вывести его из кризисного состояния.
— Я знаю, что вы учитесь в институте по специальности «Реклама и связи с общественностью». Почему вдруг такой выбор? И как вам удаётся совмещать напряжённую работу с учёбой?
— Я сразу понял, что совмещать работу в реанимации с обучением на врача — это не для меня. Я хочу научиться чему-то ещё. Реклама и связи с общественностью — далёкая от медицины сфера деятельности, но даже у них бывают пересечения. Нас учат, как готовить материалы, чтобы они были интересны журналистам. Вот мы с вами сейчас разговариваем.
В институте меня спрашивают о моей работе. Я стараюсь отвечать сдержанно, без подробностей. Потому-то люди могут по-своему интерпретировать мои слова, надумать что-то. Зачем стращать лишний раз? Я думаю, что предрасположен к общению с разными людьми, поэтому выбрал такую специальность.
