«Русскими нас делает не столько прописка в пространстве от Берингова пролива до Балтики, сколько библиотека: Пушкин, Чехов, Есенин, Твардовский, Бажов», — уверен доктор филологических наук, профессор УрФУ Леонид Быков.
Факультет невест
Алексей Смирнов, «АиФ»: — Леонид Петрович, до начала подачи документов в вузы осталось лишь несколько недель. Филфак когда-то называли «факультетом невест». Ситуация не изменилась, девушки по-прежнему в большинстве?
Леонид Быков: — Так было всегда. Академик Лихачёв век назад учился в Петроградском университете на славянском отделении ФОНа (факультет общественных наук). Эта аббревиатура в обиходе расшифровывалась как «факультет ожидающих невест». Ситуация за столетие не изменилась — к счастью для тех юношей, которые идут на филфак. Причём в отличие от ВГИКа или ГИТИСа многие студентки филфака радуют не только своей внешностью, но и тем, что книжки читают не только из перечня школьной программы. А ребята, сюда поступающие, как правило, не без творческих амбиций. Годы студенчества, конечно, эту амбициозность серьёзно экзаменуют, но те, кто эти экзамены, равно как и по учебным дисциплинам, выдерживает, становятся заметными величинами в культуре.
— ЕГЭ сильно сказался на уровне абитуриентов последних лет? В этом плане есть какие-то претензии к подрастающему поколению?
— Претензии у меня не к подрастающему поколению, а к тем, кто гораздо старше. К тем, кто, пользуясь положением и статусом, формирует общественные приоритеты. В Госдуме учителей и писателей должно быть больше, нежели спортсменов и актёров. Ведь народ — это прежде всего язык. Русскими нас делает не столько прописка в пространстве от Берингова пролива до Балтики, сколько библиотека: Пушкин, Чехов, Есенин, Твардовский, Бажов... В школьных дневниках, когда они были ещё не электронными, на одной из начальных страниц шёл перечень наших учителей — и он, помните, начинался фамилиями преподавателей русского языка и литературы! К сожалению, ныне образовательная политика гуманитариев совсем не жалует. Укоренившийся в школе ЕГЭ закрепляет знания, а гуманитарные дисциплины развивают понимание, проверять которое тестами — нелепость и глупость. Кто главный герой «романа в стихах»: Евгений Онегин? Татьяна? Сам Пушкин? Русский язык? А в результате «егэизации» любому начальнику стал нужен пресс-секретарь: сам-то и двух слов порой связать не может или отвечает мимо вопроса.
— Сегодня абитуриенты выбирают будущую профессию не столько по велению души, сколько из соображений престижа. В каких сферах могут проявить себя дипломированные филологи?
— Филолог Максим Галкин, не дописавший диссертацию о русских переводах «Фауста», блистает на эстраде. Захар Прилепин в бытность Евгением Лавлинским написал диплом о Мариенгофе. Василию Уткину хватило четырёх курсов филфака, чтобы стать лучшим комментатором футбола. Мой однокурсник Владимир Цыпнятов почти четверть века был главой Среднеуральска. Другая однокурсница — Сорвалось с языка — более трёх десятилетий руководила Музеем-заповедником П. И. Чайковского в Клину. А какие прекрасные из филологинь получаются жёны! Мир — это текст, и уметь читать тексты и подтексты желательно каждому.
Первая роль «второго пола»
— Когда-то считалось, что образованный человек обязан разбираться в классической литературе, уметь грамотно писать. Сегодня эти требования актуальны?
— Да не времена — это мы изменились. И не скажу, что в лучшую сторону. Потому что перестали ценить слово. И слово поэта, и собственное. А ведь лучшее, что есть у народа, — это его язык. Не зря ведь понятия эти синонимичны. И когда родная речь обесценивается трескотнёй на трибунах и руганью на телеэкранах — это страшнее девальвации рубля. Это свидетельство того, что мы сами себя не ценим. 
— Как бы вы лично определили понятие «интеллигентный человек»?
— Помню, как этот вопрос заставил задуматься Дмитрия Сергеевича Лихачёва, который был олицетворением интеллигентности. Он тогда ответил «от обратного», сказав, что можно притвориться добрым, смелым, умным даже, а вот интеллигентным — нельзя: им надо быть. Об интеллигентности человека свидетельствует, считаю, высокое равновесие ума, души и вкуса. Так что когда кто-либо из известных особ начинает стыдиться такой характеристики, он, верно, подсознательно чувствует свою в этом отношении несостоятельность.
— Последние годы читатели массово переходят на электронные книги. Вы что предпочитаете — гаджет или традиционный бумажный вариант?
— Альтернативность (по принципу «или — или») обедняет жизневосприятие. Более того, соперничество разных форм «упаковки» текста акцентирует выгоды каждой из них. Электронный вариант демократичнее, дешевле, книжный — аристократичнее, душевнее. Книга способна с человеком сродниться — на время, а то и на жизнь. Из ридера удобно черпать информацию, а книгу радостно перечитывать.
— Бытует мнение, что женщины в литературе (русской и мировой) играют второстепенную роль. Согласны?
— Как же можно говорить о второстепенности, когда сама литература женского рода! Как, впрочем, и жизнь, и Россия. В сугубо мужском мире (позволим такое абсурдное допущение) литературы, пожалуй, и не было бы. Поэзии уж точно. А ныне «Второй пол» (это название книги Симоны де Бовуар) претендует — и не без оснований! — на первые роли в книжном мире.
Вопрос, который некогда отважно формулировал Отто Вейнингер («Человек ли она, или животное, или растение?»), получил в нынешнем столетии и такой ответ: она — писательница и читательница. Не бывает женской науки или живописи (как, впрочем, и мужской), а вот «женская проза» есть. Восходящая истоками к временам Вербицкой и Чарской, ныне эта разновидность книжной индустрии стала едва ли не самой популярной. По своему типу это типографский фастфуд, к искусству слова относящийся так же, как Стас Михайлов — к филармоническому вокалу. А вот для книг Людмилы Петрушевской, Ольги Славниковой, Людмилы Улицкой, Татьяны Толстой ярлык «женскости» был бы оскорбительным.
— Стоит ждать наплыва художественных произведений на тему пандемии?
— На тему пандемии если и пишутся, то именно «одноразовые» книги, где всё исчерпывается событийным рядом. А литература создаётся всегда на тему жизни и смерти. И потому настоящий роман о коронавирусе в России написан тремя годами раньше, чем мы узнали столь нервирующее мир словцо. Это роман екатеринбуржца Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него».
