Маленькая женщина была настроена жёстко, пообещав, что добьётся возмещения ущерба, нанесённого природе. И добилась. Помимо мероприятий по очистке, проводимых за счёт «Норникеля», его «дочка» «Норильско-Таймырская энергетическая компания» выплатила 146,2 млрд руб. Никогда раньше таких сумм с бизнеса не взыскивали.
Руководитель Федеральной службы по надзору в сфере природопользования (Росприроднадзора) Светлана Радионова рассказала «АиФ», что гордится этой победой.
В бою не страшно
— Вы, наверное, тогда не поверили мне, как и миллионы людей. Нам было очень тяжело. Это и большая физическая нагрузка, когда работали там после аварии, и холод, и у нас к тому же все ребята заболели ковидом (мы тогда об этом не рассказывали). Вы видели меня — в перчатках, масках. Я в них просто жила — летала, работала, спала.
Но сейчас есть результат. И теперь все понимают, что это не про какую-то далёкую страну — хорошую, но не нашу. Нет, это мы живём в обществе, где справедливость может восторжествовать. Для меня это очень важное слово в жизни: справедливость.
Конечно, мы действуем в рамках закона и за него не выйдем. Но делаем своё дело, понимая, что это не только по закону, но и по справедливости. Ну, а чувство правоты и эмоции, возникающие при победе, — это, пожалуй, самые светлые и красивые ощущения после любви.
— Светлана Геннадиевна, тогда, глядя на вас, такую маленькую женщину рядом с такими большими мужчинами, думалось: откуда эта боевитость?
— Видимо, на контрасте моего маленького роста (ну, не дал Бог — смеётся ) с нашими задачами и решениями кажется, что это боевитость. Просто я верю в то, что делаю. У меня есть плохая черта: я не умею презентации представлять хорошо, делать публичные доклады. В поле, в палатке с мужиками ощущаю себя увереннее, и там всё становится понятнее.
Боевитость? Наверное, есть такое... И это, видимо, от веры, что мы всё делаем правильно, и от веры в людей. Я очень надеюсь на людей, которые со мной вместе работают.
— Мужество тоже требуется в такой работе. Как способны вести себя большие мужчины, когда дело касается их интересов (это уже не о «Норникеле»), мы понимаем. Вам бывает страшно?
— Да, страшно бывает, я же блондинка... (смеётся) Но вы знаете, я так боюсь бояться, что ненавижу это состояние. Если в помещении темно, входя в него, первым делом найду выключатель и включу свет — чтобы не было страшно. Ну, а в работе я знаю, что будет сильно страшнее, если не сделать. Будет хуже, если остановиться. Поэтому нельзя останавливаться.
Все знают девиз десантников: «Никто, кроме нас». Вот и к нашей работе он вполне себе применим. Страшно чаще всего бывает потом. Когда ты в бою, то не страшно.
Знаете, меня один очень богатый человек как-то спрашивал: «Ну что ты так стараешься?» Я отвечала, что, работая здесь, делаю свою работу хорошо. Буду работать в другом месте — буду стараться там. Я считаю, что нас государство наняло, чтобы мы хорошо делали свою работу.
— Что вы испытываете, когда на вас давят?
— Давят на нас часто. Пытаются, по крайней мере, давить. Первое чувство в таких ситуациях — отвращение. Второе — желание дать отпор. Это тоже, наверное, от того, что я не люблю бояться.
Я собираю бегемотов и многое про них знаю. Есть такое выражение: «У бегемота плохое зрение, но при его весе это не его проблема». Кажется, что бегемот бежит агрессивно. На самом деле не агрессивно, а от того, что он пугливый. Именно потому, что пугается, он бежит на источник опасности.
Генеральная уборка
— Вы много лет проработали в Ростехнадзоре. Это совсем иной надзор. Трудно ли было погрузиться в специфику предельно допустимых концентраций?
— Первое, что я сделала, когда пришла сюда, — посмотрела на списки поднадзорных и сказала: «И снова здравствуйте!» То есть я работаю практически со всей промышленностью, но и в Ростехнадзоре работала с ней и очень хорошо знаю промышленность.
Но здесь стала вспоминать моменты, на которые тогда не обращала внимания, т. к. они были не в моей компетенции. Видела, допустим, загрязнённый участок, но это была не моя работа. А теперь припоминаю, с каким пренебрежением нам говорили: «Тут экологи пришли — не обращайте внимания, мы с ними разберёмся». И это коробит. Может, конечно, такое же пренебрежение было и к нам, только мы этого не видели — в лицо же тебе никто не скажет.
В Росприроднадзор я пришла не одна — с целой командой. Первые полгода раньше чем в 2:30 ночи мы отсюда не уходили. Много-много-много вникали, изучали, анализировали, смотрели, погружались. Что-то до сих пор изучаем, но где-то и своё видение привнесли.
Очень много встречались и встречаемся с бизнесом. Мы никому не враги, кто не вредит природе. Сформировали научно-технический совет, потому что понимаем, что никто не самый умный, и часто нужна компетентная экспертная оценка.
— Сергей Кужегетович, полетав над Арктикой, так был впечатлён следами хозяйственной деятельности, что объявил генеральную уборку этой территории. Вы три года возглавляете ведомство. Очевидно, что объездили уже всю страну. Что можете сказать о нашей ситуации в целом?
— Конечно, по стране поездила. А потом вместе с нами поездила и вице-премьер. Ей тоже не всё равно, что происходит с нашей природой. Виктория Валериевна Абрамченко пришла после наших поездок к председателю правительства, рассказала ситуацию. Мишустин объявил экономику закрытого цикла, а в стратегию социально-экономического развития, которую сейчас обсуждает правительство, заложен большой раздел о генеральной уборке. Это помимо нацпроекте «Экология». На мой взгляд, сделаны шаги огромной важности.
Воздух, почвы и вода
— От каких отраслей промышленности исходят самые серьёзные угрозы природе?
— Если мы говорим о реках — это, безусловно, состояние водоканалов и всё, что связано с очистными сооружениями и промливнёвкой. Больше 60% загрязнений водных объектов — от водоканалов. Сейчас и у Минприроды, и у Министерства строительства и ЖКХ большие программы по реконструкции очистных сооружений. Мы наконец начинаем строить их на морях, что меня лично очень радует. Почему мы до сих пор не имеем чистых морей — мне не понятно.
У бизнеса, конечно, всегда возникает желание сначала ввести 2-3 очереди какой-нибудь птицефабрики, а уже потом, когда деньги заработают, поставить очистные. Потому что не хотят сразу тратиться. А это катастрофа для территории.
Что касается воздуха, то основные загрязнители — это металлурги. В 12 самых грязных городов России работают «Норникель» и «Русал», Новолипецкий металлургический завод, Медногорский медно-серный комбинат... Кроме того, сильно загрязняют воздух угольные котельные.
Почве ущерб наносит варварское поведение некоторых недропользователей, кто дичайшим способом использует природные ресурсы, не желая модернизировать технологии. Это всё равно, что взять арбуз — вырезать из него серединку и остальное выбросить гнить на солнце.
А второй серьёзный источник загрязнения почвы — это наши общие отходы, которых мы производим очень много и у которых уже совершенно другой компонентный состав, чем он был 20-30 лет назад.
— Многие индустриальные гиганты сообщают, что модернизируют производства, ставят суперфильтры, строят новые очистные, что экологический вред от их деятельности остался в прошлом. Что вы можете сказать: действительно ли владельцы стали ответственно относиться к вопросам воздействия производств на природу?
— Эти заявления в основном не соответствуют действительности. Всем нашим владельцам промышленных предприятий есть куда стремиться в этом отношении.
Большинство предприятий занимается модернизацией совсем не из экологических побуждений, а с целью снижения издержек. Меньше расходуют воды — меньше платят. Меньше берут электричества — меньше платят. То есть они считают деньги.
Не будем возвращаться к металлургам, но поговорите с людьми, живущими поблизости от наших животноводческих гигантов. Там не только запахи, но и прямая порча земель сельхозназначения. Отходы животноводства вывозят просто в поле. Причём сами они считают, что это нормально, мол, всегда отходы коров везли на поля. Да, но только такого огромного стада в 10 тыс. голов никогда не было, и коровки раньше на лугах паслись — травку ели, а не то, что едят сейчас.
Те территории и предприятия, что вошли сейчас в генеральную уборку, — там большой накопленный вред. Откуда он? От явного нежелания что-то делать для очистки. Это и «Усолье-Сибирское», и Волгоградский химзавод, и «Алтайский химпром», и «Уфахимпром».
Мы сейчас работаем с законодателями и объясняем, что нельзя давать возможности бизнесу бесконечно множить объекты, где они размещают свои отходы. К примеру, один шламонакопитель закончился — второй поставят, затем третий, пятый... Страна большая, места хватит. А потом предприятие умерло — и вообще некому будет заниматься?
— Государство за свой счёт будет рекультивировать...
— Нет счёта у государства. Платим мы с вами — налогоплательщики.
Но, с другой стороны, глупо замучить штрафами предприятие, если оно показывает динамику улучшений. Мы понимаем, что за один день невозможно кардинально изменить ситуацию. И понимаем, что выходить из диалога нельзя — нужно поддерживать стремление к изменениям. Это как с ребёнком. Если я буду своему ребёнку говорить, что у него ничего не получается, он это бросит. Но я говорю: «Ну вот, у тебя уже что-то получилось, молодец! Давай попробуем ещё». И у него появляется стимул дальше этим заниматься.
Прямое общение
— Вы активны в соцсетях. Прежде ведомство не стремилось оглашать результаты своих проверок до завершения судебных процессов. А теперь вы оглашаете текущие выводы, даже вступаете в публичные дискуссии.
— Это мой ужас. Я периодически думаю: может, закрыть Инстаграм? Я же в нём сама общаюсь (когда в машине еду — другого времени нет), и это очень тяжело.
Подписчиков у меня на самом деле немного. Я не блогер. Мне нечего демонстрировать, кроме формы и каких-то экологических загрязнений.
Чтобы вести аккаунт, было несколько мотивов. Во-первых, хотела понять, что действительно думают люди и насколько они готовы тратить своё время, чтобы общаться на эти темы. Второе — хотелось рассказать о том, что ведомство меняется. Ну, и третье — мы живём в XXI веке, и я считаю, что не пользоваться данными нам технологиями коммуникации — это атавизм. Не хочу быть динозавром. Поэтому и несу эту персональную нагрузку. Мне много пишут и неприятного...
— Бизнес препирается.
— О, да! Но бизнес — это ладно. А вот бывает, что оценивают мою внешность или говорят, что я букву «р» не выговариваю. Однако есть и очень адекватные люди, которые разбираются в ситуации, знают, где посмотреть какие-то документы, с кем пообщаться. Ради них и продолжаю вести аккаунт. Присутствую и в Телеграм каналах — там, где можно в комментариях отвечать. Отвечаю в основном людям в регионах — что вот эту проблему мы увидели, вот эту.
Волонтёры-помощники
— Институт общественных инспекторов ведомства, который вы сейчас развиваете, формируется спонтанно или была в этом определённая нацеленность? Кто эти люди?
— Он был ещё до нас, но, наверное, не такой активный. Хотя и сейчас ещё, на мой взгляд, активности не достаточно. Общественные инспекторы — это волонтёры. И хотелось бы, чтобы какие-то волонтёрские организации обратили на нас внимание.
Нас 3 тыс. человек на всю страну — мы не можем заглянуть в каждый уголок. Поэтому ждём помощников — не ангажированных, не оголтелых, не таких злобных людей, которые говорят, что всё плохо и хорошо никогда не будет. Нам нужны люди, настроенные на позитив, которые видят, что плохо, но хотят вместе с нами добиться, чтобы стало хорошо.
— Много ли подсказок со стороны таких людей было?
— Немного, но есть очень сутевые. Мы закрыли, к примеру, один угольный порт — это на основании настоятельного сбора информации нашим общественным инспектором. Он и в суде выступал как свидетель.
На Северном Кавказе есть активные и толковые люди. Я общаюсь с целой группой по Кавминводам.
— О чём общаетесь?
— О земле, о загрязнении источников, о незаконных рубках и незаконном строительстве. Ведь это же не просто строительство — оно меняет ландшафт, оказывает антропогенную нагрузку на подземные водообъекты. Чем больше давление на склон или на гору, тем больше вода мигрирует в другие горизонты. Всё взаимосвязано. Природа — единый живой организм. Как мы с вами. Если у нас одна рука не работает, вторая получит большую нагрузку. Если проблемы с кровеносной системой, то будет плохая координация — в результате можно удариться и расшибить коленки.
— Как вы оцениваете потенциал наших людей, их готовность бережно относиться в природе?
— Я верю, что 85% готовы. Думаю, что потенциал высок, но пока мы его не раскрыли даже наполовину. Верю, что через 10 лет общество будет кардинально другим. Выкинуть мусор в лесу, оставить после себя грязь или выполнить незаконный приказ по отключению фильтров — это будет равноценно тому, что сегодня ударить ребёнка. Менталитет поменяется.
Экология — дело каждого. И каждый должен это понимать и помнить. А ещё напишите, пожалуйста, что экология — это не модный тренд. Это на-всег-да.
