В Москве – как и во многих других мегаполисах и столицах – жестокие дискуссии о том, местный ты или «понаехал», ведутся веками.
Мои предки приехали в столицу три поколения назад. Бабушки и дедушки жили в центре, самом центре – Улановский, Староконюшенный. Я – дитя окраин. И я люблю свою Москву – люблю цитадель «понаехавших» в 60-е - Новые Черёмушки, люблю кусок Лосиного острова. Мои места детства, мои московские ассоциации. Ведь для того, чтобы «по-настоящему ощущать себя москвичом», как показывают данные самодеятельных опросов, надо иметь какую-то ниточку, которая связывает город и твое детство.
Хотя временами я думаю, в неё ли, златоглавую, ведет та нитка? Каждую субботу-воскресенье мы проводили на ВДНХ – несколько остановок на автобусе. Счастье, когда мне разрешали покататься на вертящихся «чашках», и горе, если родителям приходила фантазия прогуляться куда-нибудь в сторону дальнего павильона «Свиноводство»: железными ботиночками от «Красного богатыря» я непременно стирала пятки.
Но, согласитесь, ВДНХ, этот дворцовый комплекс имени дружбы советских народов, - не совсем Москва. Настоящую Москву – то, что я считаю настоящей Москвой, - я узнала намного позже, уже после школы, когда пришла в «АиФ» и работала здесь курьером. За тот первый год мне пришлось снова сбить ноги, чтобы не головой, но животом выучить все повороты и тупики от Сивцева Вражека до Нового Арбата, от Пречистинской набережной до Остоженки, от Цветного до Малой Бронной (где тогда, в старорежимной пятиэтажке и располагалась редакция) и, конечно, Чистые пруды. Вот это была Москва - самая что ни на есть Московская Москва, самая столичная столица. Невозможно было даже вообразить, что здесь, в центре, люди не только рождаются, но и просто живут: каждый день выходят с ячеистой сеткой за молоком, принимают ванну под высокими обветшалыми потолками, по очереди с соседями моют лестницу в подъезде.
Дух перехватывало от того, что я учусь в здании на Моховой: повернешь голову во время лекции, а в окне Красная площадь. И потом много лет, каждый вечер, возвращаясь с работы домой по Кремлёвской набережной, я смотрела через жгучий закат на полный «набор туриста»: Балчуг, дом политзаключенного, Храм Христа-Спасителя, Кремль. И как никогда чувствовала, что этот город – мой, а я – его. Какой же шок должны были испытывать иностранцы веке в шестнадцатом, когда подъезжали к крепостным стенам, рассматривали статные, ни на что не похожие башни, растворяющуюся в воздухе колокольню Ивана Великого! И надо было знать, какой обескураживающей новостью стало, что московский Кремль – калька снятая с миланского замка Сфорцеско…
Не надо быть допущенной в ночные клубы с безжалостным московским фейсконтролем или получать приглашения на ТЭФИ или частный концерт Элтона Джона, чтобы знать, что я владею «карточкой москвича», и она определенно VIP. Потому что я не просто пользуюсь своим куском города я им наслаждаюсь. А если что, могу съесть кремовую розочку с его серединки или выковырять пару орехов из соседнего куска.
И в то же время я знаю, многие из тех, кто считает себя москвичами, мигрируют по столице, не поднимая головы, не замечая города, не пропуская его сквозь себя. Они родились или приехали - и живут в спальных районах, иногда симпатичных, иногда безликих, иногда уродливых. И для них Москва то, что никогда не было Москвой – апокалипсический лес новостроек Марьино, провинциальные пятиэтажки Филей или нарезанные ножом лабиринты Парковых улиц, непроходимая слякоть Проектируемых проездов и особенно холодные злые ветра на Амурской, Уральской и Байкальской…
Будет ли им занозой в сердце новая «плаза» синего или зеленого стекла, как прыщ вскочившая где-то между Сретенкой и Цветным? Заметят ли они, что где-то снесли особняк XVIII века, потому что он был неказист, не представлял художественной ценности и Грибоедов ни разу не читал в нем своей дальней родственнице страницу черновика?
Или, может быть, они встретят родню из Хабаровска и провезут по столице на корейской иномарке, приговаривая: «Вон, как Москва изменилась! Вон, какой домище отгрохали, тут метр – по 30 тысяч баксов!»
И всё же сегодняшняя Москва – для немосквичей, для приезжих. Но поверьте, именно они еще могут показать тем, кто гордо предъявит милиционеру паспорт с регистрацией, где здесь Пушкинский музей, Третьяковка и как попасть в Алмазный фонд – хотя бы на экскурсию. Они помнят имена великих архитекторов прошлого и могут отличить модерн от московского классицизма, как учил экскурсовод. Это хорошо. И это грустно. Потому что в Москве так много людей, которым кажется, что у них есть чувство этого города. А на самом деле есть лишь привычные маршруты, их каждый раз приходится преодолевать на пределе скорости. Мы – москвичи, мы всегда торопимся. Быть москвичом – это быть подчинённым ритму бесконечной суеты и спешки.
Но суета завораживает, как завораживают все великие города. Я помню, как первый раз увидела Нью-Йорк и совершила предательство.
Казалось бы, до этого я миллион раз видела его в кино и заранее могла ориентироваться без карты. Однако, стоило башням Манхеттена выплыть из сизой утренней мороси, стать реальными, большими, еще больше, огромными, - как я забыла всё, что знала, видела и читала раньше. Я превратилась в вампира, который за два квартала слышит, как сердечная мышца будущей жертвы толкает кровь по венам. И мне казалось, я так же слышу большое железное сердце этого чужого города, брутального и загадочного, как мужской силуэт в конце тёмной улицы… Через 15 минут на Бродвее я уже задыхалась от испарений метро, испарений такси, испарений асфальта, а более всего от того, что небо приходится искать - здесь его не давали бесплатным бонусом. А на шестнадцатой минуте я предала Москву и подумала, что хочу здесь жить...
Из всего Нью-Йорка я влюбилась в один Манхэттен, и знать не знала, в какой стороне Квинс, в какой Бруклин, а в какой Бронкс. Так девочка из Норильска, что выходит из метро на Маяковке, смотрит вниз, смотрит вверх и влюбляется в Тверскую со всеми Ямскими, Столешниковым и Камергерским, Садовым в обе стороны, и понятия не имеет о столичных «гетто» Бирюлёво и Капотне. Она еще не сдала экзамены на свой филфак и ей еще не выделили угол в ДАСе, но она уже имеет право любить Москву любовью туристки. И кто сказал, что это не может быть крепче любви с пропиской?
