В Донецке проходит референдум о воссоединении с Россией, и в эти дни голосование идет в выездном формате. Обстрелы усилились многократно, счет жертв пошел на десятки, поэтому в целях безопасности гражданам предписали сидеть дома — и ждать прихода избирательной комиссии. Впрочем, дончане настолько хотят проголосовать, что обычно бросаются на поиски людей с урной сами и передают сведения об их нахождении по «сарафанному радио».
Корреспондент aif.ru побывал на окраине Донецка, в прифронтовом Кировском районе, где голосование проходит под рев артиллерии и свист прилетов, и выяснил, почему никакая опасность не останавливает дончан на пути в Россию.
«Голосование!» — громко кричат сотрудники избиркома и стучат в закрытые ворота частных домов.
Комиссия состоит из учителей местной школы и военного, в руках которого урна для бюллетеней. Здесь их поставленные голоса пригодились: попробуй дозовись хозяев подворья, если нет звонка или собаки. Многих жителей преподаватели знают в лицо, да и местные им доверяют, а потому сразу стекаются к импровизированным пунктам голосования.
За домами просматриваются поля, в паре сотен метров — уже блок-посты, и близко, за равниной, фронт, который клокочет днем и ночью. Это то самое злополучное марьинско-угледарское направление, на котором, как утверждают, украинцами готовится стратегический «ударный кулак» с целью захвата юго-запада столицы и трассы на Мариуполь. Действительно, в первый же день референдума нацисты решили усилить нажим — и поливали город огнем. От звуков боев город содрогался почти сутки, были жертвы.
Но даже краткая тишина обманчива — в любую секунду в мирные кварталы может прилететь, и эта ночь тоже не стала исключением: нанесли удары по молокозаводу, многоэтажкам. А вчера команда учителей, ходившая по придомовым территориям, наблюдала разрыв снаряда, отправленного с Марьинки, достаточно близко от себя.
Каски и бронежилеты работникам образования не выдают, и они, как все жители огромного города, полагаются на силу духа и милость провидения.
Поселок разросся на месте бывшего совхоза, в жирные 2000-е тут начали гнездиться и украинские чиновники с нуворишами, а потому сейчас на окраине хижины с дворцами намиксованы в произвольном порядке. Часть «элитных» домов владельцы бросили, некоторые стоят обгоревшие, с проваленными крышами и разбитой облицовкой после прилетов. В хоромах, где остались жильцы, открывать не спешат. Зато хозяева скромных домиков встречают комиссию, как родных.
«У людей праздник, все радуются! — говорят учителя. — Со слезами на глазах!»
Несмотря на то, что предполагается тайна голосования, и комиссия демонстративно отворачивается и прикрывает бюллетень, граждане так же упорно стремятся сделать акт волеизъявления публичным. Для людей открыто поставить галочку «за» воссоединение с Россией в компании единомышленников становится принципиальным. Уж слишком долгим и тяжелым было ожидание этого исторического момента, и велика гордость, что мы дожили.
В дома заходят в случае крайней необходимости — если там немощные старики, например. А так судьбоносная «птичка» появляется на бюллетене, под который подложена папка, книжка; лист кладут на лавочку у двора или капот старенького авто.
Здесь, как и везде, живут «переселенцы» — те, кто не прописан, и все эти люди перед голосованием быстро заполняют бланк заявления.
График передвижений непредсказуем: так, завидев заветную урну, начинают тормозить автомобилисты. Утром остановилась машина, полная военных, и пока все ребята не исполнили гражданский долг, мобильный участок никуда не трогался.
На моих глазах к комиссии причаливает внедорожник, и женщина торопится проголосовать. Дончанка живет в России и сегодня туда уезжает, поэтому очень волновалась, что может не успеть поучаствовать в референдуме. На глазах — слезы.
«Мы очень любим наш город, и мы очень хотим, чтобы скорее наступил мир, — говорит она. — Все этого очень ждут, надеются и верят. Ждем, когда будем полноправными гражданами России. Спасибо, что она защищает нас, и есть надежда, что прекратится спецоперация...»
Практически половину своей жизни 19-летний Данил провел в Донецке, и боевые действия стали его спутником с детства.
«Жду, что после воссоединения с Россией закончится спецоперация, пусть и не за один день. Все происходящее повлияло на меня морально: была ситуация, когда мы с другом купались на пруду — и начали падать снаряды. Спать под прилетами, есть, гулять... Сейчас привык уже, а раньше было страшно».
К дому Надежды Ивановны, которая забыла паспорт, вся избирательная комиссия проделывает дополнительный путь, заходя в узкий тупик улицей выше. В график на этот раз вносит свои коррективы человечность, и мы гуськом идем до самой калитки.
«Я очень рада, что ко мне пришли домой! — рассказывает она. — Хотя я все равно бы искала, где проголосовать. У меня погиб внук, и я хочу, чтобы мы были с Россией вместе, жили нормально и чтобы в нас не стреляли и не убивали детей».
«Есть такие, кто высказался против?» — интересуюсь я риторически у комиссии.
Оказывается, что одна такая женщина за два дня нашлась. Демарш, конечно, в корне противоречит логике свидомого украинства, адепты которого грозятся сжигать голосующих живьем, зато обеспечивает ДНР хоть какой-то обязательный процент «несогласных».
