Франсуа Модеме, солист Донецкой филармонии, доброволец, ставший на защиту ДНР, настолько любим дончанами, что его называют «наш Франсуа».
Жизнь среди залитых солнцем виноградников родины он променял на кровопролитные сражения в Донбассе и выступления на сценах мятежной горняцкой Республики.
Сама судьба ухмыльнулась нам с Франсуа в день встречи: укрыться от возможного обстрела мы предпочли в недрах ресторанчика под названием «Шато». Выбор пал на него потому, что цокольный этаж давал некую иллюзию безопасности. Именно центр Донецка с особой жестокостью поливают из натовского «дальнобоя» украинцы. Накануне в минуте ходьбы от места нашей встречи от снарядов, выпущенных из французской гаубицы, снова погибли мирные люди, и наш разговор бесконечно прерывал рокот прилетов.
Евгения Мартынова, aif.ru: — Франсуа, что ты чувствуешь, когда твоя страна передает такие «приветы»?
Франсуа Модеме: — Если честно, то очень обидно, потому что официально Франция не участвует в войне против Донбасса, но по факту поставляет оружие Украине. И я считаю, что французское государство прекрасно знает, что здесь происходит на самом деле и что САУ Caesar применяются по гражданской инфраструктуре. С французской стороны наемники тоже участвуют, и наша спецура тренирует украинских солдат.
— Откуда ты об этом знаешь?
— Читаю новости, узнаю об этом от офицеров, и у меня есть некоторые свои источники во французской армии. Это люди, которые четверть века на службе и прекрасно владеют информацией, сколько солдат и инструкторов отправились на Украину. По факту Франция активно поддерживает боевые действия. И это в очередной раз не в ее интересах! Потому что в интересах страны, ее народа и экономики — дружить с Россией. Это позволит получить дешевые газ и нефть и оставаться хорошими экономическими партнерами.
— Как обычные французы воспринимают происходящее и много ли они вообще знают о том, что происходит на Украине?
— Да, они в курсе, что есть такая страна. Но о Донбассе знают меньше. Нас поддерживают многие. Но не могу сказать, что большинство — по той причине, что большинство сейчас просто пытаются выжить, и для них важно просто дотянуть до конца месяца. Последние десятилетия экономика идет на спад.
Люди в основном зарабатывают менее 2 000 евро месяц, а чтоб вы понимали — аренда квартиры — это 1 000, еда — 300, телефон — 50 и бензин — 150. И непонятно, как дожить до весны, оплачивая ЖКХ и налоги.
Пропаганда с украинской стороны настолько грубая, что люди перестают верить в ее нарративы. Они понимают, что что-то явно не так. Тех, кто поддерживает Украину — абсолютное меньшинство, в основном люди к происходящему равнодушны или понимают, что интересы Франции — в сотрудничестве с Россией.
— Ты давно был дома? И не доставила ли тебе проблем твоя гражданская позиция?
— В 2016 году. Тогда люди серьезно не восприняли конфликт в Донбассе, они считали его локальным и не угрожающим Украине, и не способным чем-то навредить Франции.
— Ты ведь сам из Шампани, но как оказался здесь?
— Да. Я, можно сказать, человек простой, из очень красивого региона, где растет виноград. Шампань по размеру как ЛДНР, но населения там около трехсот тысяч. Поля да деревни.
Но каждому человеку нужно что-то, ради чего стоит жить и умереть, понимаете? И здесь я случайно нашел для себя смысл жизни и потом понял, что Бог меня направил сюда, чему я очень рад. В 2014 году с русскими друзьями из Франции, наследниками Белой эмиграции, мы решили посмотреть, что происходит в Донбассе, ведь это ключевые изменения мирового порядка. И я влюбился в менталитет местного народа. Я считаю, что донбасский характер действительно есть!
Он сочетает в себе силу и чувствительность. Что я считаю интересным, уникальным, так это то, что Донбасс — это шахтерский край, и практически у каждого человека есть в роду шахтеры или представители других рабочих профессий. В филармонии или театре вы видите людей, которые происходят из рабочего класса и знают, что такое труд. Люди, которые работают руками, знают цену стараний и как получить красивый результат после долгих мучений. Мне это интересно.
Мои родители из деревни, и этот менталитет мне ближе. Еще лет 50 назад во Франции у каждого крестьянина был скот и птица, но сейчас это нерентабельно. Мои родители занимались пшеницей, у них было порядка 130 гектаров земли. Теперь этого мало для выживания. Парадокс, но рабочий класс во Франции почти исчез, а мелких фермеров почти не осталось. Но я помню свое детство, и эти воспоминания показывают, какой должна быть настоящая жизнь.
— Тогда ты должен был стать фермером, но у тебя престижное военное образование. Как так получилось?
— Я восхищаюсь благородством офицерского ремесла, и в жизни во всем ищу красоту. Я считаю, что занятия музыкой — и военная служба — это одно и то же.
Я очень люблю советскую эстраду, и русскую песню, и классику — романсы и оперу, потому что в них есть уникальное сочетание народной культуры и классических форм. Советская песня — это тоже классическая музыка, ее создали люди с академическим образованием. Меня трогает русская музыка, хотя я даже не могу объяснить, почему, но это так.
Очень сложно играть и петь классическую музыку, но если вы хоть немного этого коснулись, то начинаете понимать, как поет Паваротти, и вы становитесь ближе к Богу. То же самое и с военной службой.
Я окончил Специальную военную школу Сен-Сир, но очень сильно разочаровался во французской армии. Ее присутствие в Сербии, в Косово, в Ливане, Афганистане — против интересов своих и всего человечества. Я не хотел быть частью этой структуры. Некоторые из моих сокурсников потом поставляли оружие ИГИЛ, тренировали их против сирийцев; принимали участие в войне в Афганистане, в восстании в Ливии и помогли убить Муаммара Каддафи, после чего наступил кризис и миллионы мигрантов хлынули во Францию. Я не понимаю, как они могут жить с этим. Я ушел, а если бы остался, то служил бы в пехоте, а потом в администрации. Мои сокурсники сейчас майоры и подполковники.
— Но ты тоже вернулся на фронт с началом спецоперации...
— Да, 24 февраля я пришел в место сбора, чтобы записаться добровольцем в Петровском районе, где прописан.
— Так это же прифронтовая окраина!
— Это отличный район! Я там служил рядовым, и у нас был настоящий шахтерский полк, на 90% — горняки. И мы так хорошо дружили, знаешь...
— Так вы потом еще и в Мариуполе оказались?
— Через неделю нас отправили туда, и сразу мы попали в городские бои. И мы там находились до того момента, когда сдались боевики на «Азовстали». Расход боеприпасов был в три-четыре раза больше, чем в Сталинграде. У нас были артподготовки из десятков пушек и минометов, которые длились 45 минут без перерыва. Я был и в самой «Азовстали», под землей, среди бесконечных комнат и коридоров.
А потом нас перевели в Попасную.
— Ты участвовал в боевых действиях в начале войны и сейчас. Что изменилось?
— Масштаб другой. И сейчас это война беспилотников, без них сейчас невозможно. Есть такое ощущение, что конфликт будет расширяться. События на Кавказе, в Казахстане продемонстрировали то, что есть силы, настроенные бороться с российским влиянием. Это плохо, потому что Россия — гарант стабильности.
Я очень бы хотел сейчас вернуться к музыке и стараюсь развиваться, чтобы доносить людям информацию о том, что происходит не только с точки зрения боевых действий.
Людям нужно отвлекаться, думать о другом, слушать музыку, читать философию. Потому что нынешний поток информации очень влияет на человека.
— Обстрелы тебе не мешают репетировать?
— Музыканту всегда есть чем заняться и расширить репертуар. Мне нужно сдавать летнюю сессию, потому что я учусь в музыкальной академии им. Прокофьева, и готовиться к зимней. Я заканчиваю в этом году факультет академического пения и оперного исполнительства. На зимней сессии нужно будет показать две арии 19 века. Музыка — как война, потому что нет никакой гарантии, что успех будет. Это очень близко к философии Ницше, это «последняя борьба», и, если ты не занимаешься, ты через пять-десять лет не сможешь играть.
Произведение Шостаковича «Ленинградская симфония» появилось и было исполнено в тяжелых условиях, в них же трудились Френкель и Соловьев-Седой. Боевые действия не могут быть «отмазкой», поэзия и музыка рождались и во время Великой Отечественной. Это время, когда есть импульс. А музыкант, профессионал должен уметь делать свое дело в любое время и абстрагироваться от своих проблем, потому что публике эти переживания неинтересны.
— На Украине утверждают, что все интеллигентные люди покинули Донбасс еще в 2014 году. Твое окружение, шахтеры, ополченцы с тобой дискутируют о философии?
— Все зависит от того, что вкладывать в понятие интеллигентного человека. Может быть, шахтер не пойдет на лекцию, я с тобой согласен. Но многие доценты у нас читали Шпенглера и Ницше и авторов, у которых более современное восприятие философии. Но они по жизни ведут себя, будто не знакомы с этими трудами. Зачем это тебе, если ты не применяешь это в жизни?.. А простой рабочий человек может иметь запас знаний меньше, но они обладают мировоззрением и поведением, достойным уважения. Кстати, все военнослужащие много читают, тем более когда нет интернета и связи.
— Ты им рассказываешь про «Закат Европы»?
— Про это они знают и сами!
