В нашей стране фобии в какой-то степени усиливались строжайшей секретностью отрасли. Даже слово «уран» когда-то запрещалось употреблять не только в печати, но и в правительственных документах. Соответственно главный центр добычи сырья для атомной отрасли был абсолютно закрытым городом, обраставшим оттого самыми невероятными легендами. В эти дни Краснокаменск празднует полувековой юбилей, а «АиФ» развенчивает устоявшиеся стереотипы.
Только самолётом можно долететь
Этот город в даурской степи появился только потому, что здесь оказалось богатое ураном месторождение, где было решено строить добывающее предприятие, ныне Приаргунское производственное горно-химическое объединение (ППГХО). Оно старше города на год, и здесь работает 21% горожан. В прошлом году ему присвоено имя легендарного министра среднего машиностроения СССР Ефима Славского.
Китайцы радиации не боятся
Краснокаменск многим стал известен как место, где сидел олигарх Ходорковский. Он из тех наших городов, куда «только самолётом можно долететь». По сей день. Есть, правда, поезд, но это сложная история, поскольку ветка тупиковая и неэлектрифицированная.
Авиасообщение здесь открыли ещё до начала строительства горно-обогатительного комбината. «Самолёт Ан-24 из Читы уже через час садился на грунтовой площадке около посёлка рядом с небольшим деревянным домиком. Весь персонал этого «аэропорта» состоял из начальника, кассира и трёх сторожей, работавших посменно. Начальник аэропорта Юрий Иннокентьевич Шильников перед посадкой самолёта на своём мотоцикле разгонял коров, забредших на лётное поле», – вспоминал в своей книге «Пятьдесят лет на урановых рудниках» первый главный геолог ППГХО Борис Хоментовский.
Долгое время попасть сюда было сложно не только по причине труднодоступности, но потому что билеты продавали по наличию в паспорте штампика о прописке или по пропуску-вызову на работу. А вот с 1998 г. полёты вообще прекратились, и в 2008-м аэропорт исключили из госреестра.
Только в 2013 г. «Росатом» смог восстановить авиасообщение, подписав предварительно соглашение о сотрудничестве с Забайкальским краем, по которому увеличивались налоговые поступления в бюджет региона с условием направления большей их части на развитие Краснокаменска. И теперь перелёты в Читу выполняются два раза в неделю и дотируются за счёт налогов ППГХО.
Этот город ближе к Китаю, чем к административному центру Забайкалья. До Читы 550 км, а до границы 60. И теперь, когда он открыт, китайские туристы здесь постоянные гости. За два летних месяца их в Краснокаменске побывало 10 тыс. Они, в отличие от жителей России, радиации не боятся.
«Светятся» ли шахтёры?
Итак, радиация. Первая легенда, связанная с урановой добычей, гласит, что все люди здесь «светятся». Между тем над входом на предприятие, слева от его орденов, висит монитор, где в режиме реального времени показываются температура воздуха, влажность, давление и уровень радиации. В 18.48 8 августа было 14 микрорентген в час, а вообще среднесуточное колебание – от 13 до 18.
Отдельно скажем о персонале группы «А» – это те, кто с ураном в постоянном контакте. «Конечно, в горе, под землёй, на километровой глубине, где добывается уран, особые меры защиты, – рассказывает генеральный директор Приаргунского производственного горно-химического объединения Иван Киселёв. – Одно из основных правил – постоянное проветривание рабочего места, качественная вентиляция, потому что радиация становится опасной, если с пылью или газом попадёт внутрь организма, в том числе в лёгкие».
Благодаря вентиляции ещё и разжижаются продукты распада газа радона. Плюс проветривание даёт возможность избавиться от продуктов взрывов, ведь добыча ведётся буровзрывным способом.
«Вентилятор главного проветривания – вдумайтесь только! – нагнетает 500 кубов в секунду воздуха в шахту, – поясняет первый заместитель гендиректора уранового холдинга «Атомредметзолото» Виктор Святецкий. – Температурный режим тоже устанавливается с помощью вентиляции. Тем самым в шахте создаётся комфортная для человека атмосфера».
Но при всём при том горнякам предписано работать только в респираторах – «Лепестках». Выполнение правил использования индивидуальных средств защиты, к которым относятся ещё и одежда, обувь, каска, ведётся строго.
Новые технологии добычи повышают безопасность. Современные буровые установки позволяют работать на значительном расстоянии от источника излучения и сократить время контакта с ним.
Но, какой бы ни была защита, индивидуальный дозиметрический контроль обязателен. У каждого шахтёра есть свой дозиметр. «Специально обученные люди периодически снимают информацию. И если они видят, что доза подходит к контрольному уровню, эти люди ротируются – переводятся на другие должности, на более «чистые» рабочие места», – разъясняет Святецкий.
Но это теоретически, потому что ни одного переоблучённого работника за последние 10 лет на предприятии не было.
«По нормам радиационной безопасности у персонала группы «А» допустимая нагрузка 20 миллизивертов в год, у нас – 3,38», – говорит гендиректор.
Дают ли им красное вино?
Слёзных историй о мужиках, служивших на подлодках или добывавших уран, у которых радиация «забрала» их мужскую силу, гуляет немало, и все уверены: только так и бывает. Но в Краснокаменске по этому поводу лишь смеются. Ведь это молодой город, средний возраст жителей 40 лет. Из 52,5 тыс. населения каждый пятый ребёнок. В 2017 г. родились 540 малышей, в 2018-м – 551.
Порасспросив шахтёров, мы узнали, что у каждого в семье по два-три ребёнка. Опрос руководителей добывающих предприятий уранового холдинга (а они все весьма молоды) дал те же результаты.
Пьют ли они при этом красное вино? Регулярно – нет. И вообще, говорят, теория о том, что оно выводит радиацию, уже подвергается сомнениям. Как она действует на организм, никто не знает. Одни, «нахватавшись», умирают, а другие живут много дольше 80. Но все как один краснокаменцы обязательно добавят: «А в малых дозах радиация даже полезна». 
Работали ли в шахтах зэки?
Ещё одна легенда гласит, что центр нашей урановой добычи и его моногород строили зэки, в шахтах работают они же или алкоголики, потому что нормальный человек туда не полезет.
О том, кто строил предприятие и город, в своей книге внятно рассказал Борис Хоментовский: «Прибывали новые подразделения военных строителей. Численность их достигала трёх полков…»
На добыче зэки работали, но только не уголовники, а политические. И не здесь, а в Мраморном ущелье, где объёмы были небольшими. И задолго до появления комбината и города – в 1940-х. В Приаргунской же степи начинали крупное производство. Здесь добыча – дело сложное, требующее хорошей подготовки и высокой производственной дисциплины. Уголовники для этого не кадры. Разве что варежки шахтёрам краснокаменские сидельцы шили, и на этом их сопричастность урану заканчивалась.
Горняки проходят медицинские осмотры перед спуском в шахту и после подъёма. Они проводятся не только с целью определить общее физическое состояние, но и не допустить на рабочее место человека в алкогольном или наркотическом опьянении. В годы безвременья, после распада СССР, такие проблемы были, говорят. И по этой причине люди погибали. Но сейчас – исключено.
Как часто бывают аварии?
Аварии и ЧП в шахте, увечья шахтёров – дело обычное, тем более на уране, судачат злые языки. Между тем в Приаргунском объединении никаких аварий и происшествий не было уже больше 4 тыс. дней, то есть 10 лет.
«У нас есть уникальная система прогнозирования и контроля горных ударов (внезапного быстропротекающего разрушения предельно напряжённой части массива породы, прилегающей к подземной горной выработке. – Ред.), опасность которых есть на глубоких горизонтах. Благодаря ей мы заранее знаем, куда не надо ходить», – рассказывает гендиректор.
Другая система, «умный рудник», позволяет менеджерам отследить, сколько человек работают в шахте, на каком горизонте, где именно находятся. Но всё же важно, чтобы сами горняки относились к безопасности ответственно.
«Наша главная задача – достучаться до каждого рабочего и сформировать у него в голове ту самую красную черту, за которую переступать нельзя, – говорит Виктор Святецкий. – Она должна быть в голове всегда, как только он перешагнул порог предприятия. Незримо».
Конечно, регулярно проводятся инструктажи и аттестации по технике безопасности, но и перед сменой идёт «настройка». Каждый горняк получает наряд-задание, и начинается он не с вида и объёмов работы, а с безопасности. Затем облачённые в спецодежду шахтёры собираются «в стайку» и кричат речёвки: «Будь осторожен, страхуй напарника!», «Не стой в ковше – убьёт!»
А ещё: «Обери закол!» Обрушение кусков горной массы – на языке горняков «закола» – очень опасно. Первое, что должен сделать шахтёр, прибыв на рабочее место, – обследовать состояние горного массива слева-справа от себя, над головой, под ногами. И, обнаружив закол, который может упасть и травмировать, контролируемо уронить его – обобрать.
Почему они не боятся радиации?
Те, для кого соприкосновение с радиацией стало частью жизни, говорят, что научились понимать её. А когда понимаешь, не боишься. «Что для вас лично радиация?» – этот вопрос мы задали некоторым из них.
Горнорабочий очистного забоя участка № 7 подземного рудника № 1 ППГХО Александр Симонов:
– На предприятии работаю 20 лет, и радиация для меня – это данность, как температура воздуха или давление. Для меня она совсем не страшна, потому что я знаю: чтобы не пострадать от радиации, нужно всего лишь элементарно соблюдать правила безопасности и обязательно использовать средства индивидуальной защиты.
А вообще, работа в шахте – это проверка на прочность каждый день, пройти её способны немногие. Но у меня пример родителей, которые трудились там по 30 лет каждый. Сейчас они на пенсии.
Горнорабочий очистного забоя участка № 3 подземного рудника № 8 Дмитрий Тибаев:
– Вернулся из армии и сразу пошёл работать в шахту – по стопам отца. И вот уже 15 лет. Брат тоже на руднике. Радиация, конечно, – дело неприятное. Но, если соблюдать правила радиационной безопасности и личную гигиену, она не страшна. «Лепестки» – это самое важное и обязательное. (Респиратор, который выдают шахтёру, официально называется средством индивидуальной защиты «Лепесток». – Ред.) А так… Лаборатория радиационной безопасности контролирует состояние рабочих мест, дозиметр у меня есть, свою дозу по итогам месяца знаю – ничего страшного.
Генеральный директор уранового холдинга «Атомредметзолото» Владимир Верховцев:
– С радиацией я работаю с 17 лет – так сложилось. Да и все в нашем холдинге такие же. Это любимое наше занятие. Ясно, что если не иметь голову, то вредно всё. А если работать с умом и по всем правилам, которые ещё до тебя написали несколько поколений людей, то всё нормально. Конечно, это штука опасная. Однако, если соблюдать меры безопасности, ничего страшного нет. С радиацией нужно на «вы», без шалостей. Тема эта серьёзная, поэтому в ней и работают серьёзные люди.
Я никак не могу сказать, что радиация – это такая страшная вещь. А вот продукты питания, которые активно навязывают нам рекламой, – по-моему, страшны. Что мы едим, неизвестно. Недавно вот выяснилось, что даже воду в бутылках на 80% фальсифицируют…
Близ уранового рудника
Краснокаменск строился параллельно с комбинатом и, несмотря на малую возможность архитектурного творчества, в далёкой забайкальской степи старался обрести своё лицо.
Почему город получил это название? Считается, что была здесь скала, становившаяся красной на закате. Однако геолог Владимир Зенченко пишет: «Когда открыли первое месторождение, вокруг была безводная степь. И лежал примечательный камень с лимонитовыми натёками, который в лучах заходящего солнца становился красноватым. Поэтому я взял и написал на колышке карандашом: «п. Краснокаменск». Так и закрепилось это название».
Но закрепилось оно не совсем так. По воспоминаниям Хоментовского, пока город строился, во ВНИПИпромтехнологии объявили конкурс на лучшее название. Что-то стали придумывать, но 1-й секретарь Читинского обкома партии А. Смирнов сказал: «Нечего здесь мудрить. Есть хорошее название: Краснокаменск».
«Город проектировался из расчёта его застройки типовыми панельными домами, выпускаемыми Ангарским домостроительным комбинатом, – рассказал в своей книге Хоментовский. – Дома были все одинаковыми, и, чтобы как-то разнообразить их внешний вид, архитекторы изменяли положение балконов, окрашивали их в разные цвета. Желая разнообразить облик города, дома располагали среди микрорайонов в различных вариантах».
Действительно, панельные пятиэтажки рассредоточены здесь творчески: то лесенками, то меж двух длинных домов поставлен один небольшой, то квадратная коробка из четырёх домов развёрнута до ромба. Это, по его словам, создавало неудобство при подъезде. Но одновременно дало городу своё лицо. Разнообразят облик вкраплённые в панельную застройку кирпичные девятиэтажки, здания администрации города, дворец культуры «Даурия», дом культуры «Строитель» и др.
«Кроме пятиэтажек все здания строились по индивидуальным проектам, в том числе дома, школы и детские сады, – уточняет Розалия Дубинская, которая проработала в Краснокаменске с 1971 по 1985 г. и была главным архитектором проекта. – Детские сады какие изумительные – с зимними садами, бассейнами! Я таких больше никогда нигде не видела. И весь город строился благоустроенным. Не было ни одной временной постройки».
Большинство проектов застройки делалось в Москве, во ВНИПИпромтехнологии, но 6-й микрорайон проектировала Дубинская на месте. Она приехала, когда здесь был лишь один микрорайон, и говорит, что поначалу всё время плакала, потому что каждое утро пылесосила квартиру: подоконник был покрыт пылью в 4 см, и далее она конусом сходила до середины комнаты. Такие тут были пыльные бури. На дорогах бетонное покрытие ещё не появилось, но подстилающий слой из гальки уложен. И когда она шла по улице, по морозу и ветру без снега, эта галька нещадно била по ногам до коленок.
Но очень скоро Дубинская заразилась воодушевляющим духом: строим новый город! Это окрыляло всех. Она с теплотой отзывается о своих заказчиках: общение с директором ПГХК Сталем Покровским и начальником треста «Приаргунскстрой» Юрием Васиным было, по её словам, удовольствием. С восторгом вспоминает приезд Славского, имя которого теперь носит комбинат. И говорит, что это были лучшие годы её жизни.
Чтобы противостоять пыльным бурям, все жители высаживали деревья – самые неприхотливые, которые могли прижиться в степи, где зимой –40°С с ветром. И сегодня город очень зелёный. В прошлом году реконструировали Сквер шахтёров, большую часть средств на это выделило ППГХО. В нём появился напольный струйный фонтан с подсветкой – освежающие струи горожанам очень нравятся, особенно когда солнышко пригревает. Есть здесь и детский игровой городок. Тротуары, плитка, скамейки – всё ухожено.
За последнее время построили несколько новых домов для молодых специалистов градообразующего предприятия на средства, полученные Забайкальем по уже упомянутому соглашению с «Росатомом», – 4 млрд руб. Правда, на них регион должен был ещё отремонтировать водовод и очистные сооружения города, но своих обязательств не выполнил, а губернатора, который их давал, давно уж нет.
Два музея, которые возникли на предприятии стараниями его работников – палеонтологический и минералогический, – недавно сменили дислокацию. Теперь в них легко попасть, потому что находятся они во дворце культуры «Даурия». Здесь собрано 1,5 тыс. минералов – коллекция агатов, цветных, чёрных и драгоценных металлов, кварца, ювелирных камней и др. Музеи сразу стали очень популярны у многочисленных китайских туристов.
Влечёт экскурсантов и музей военно-патриотического клуба «Зарница» первичной профорганизации ППГХО, а также православный храм Образа Спаса Нерукотворного. А в магазинах города они скупают алкоголь, шоколад, колбасу, молочные изделия – говорят, что таких натуральных и вкусных продуктов в их Поднебесной нет.
Краснокаменцы тоже рады стараться – встречают соседей на парапете «Даурии» красавицы в сарафанах и кокошниках, с песнями, забавами и хлебом-солью. А юные актёры театральной студии «Эклектика» предлагают им попробовать ходули. Всем китайцам нравится эта русская забава, а кое у кого даже получается.
Сколько в России урана?
Говорят, что запасы урана в России иссякли, что рудники в Забайкалье вот-вот закроются. Откуда будем брать сырьё для нашей большой атомной отрасли?
Е. Кузнецов, Самара
Отвечает генеральный директор уранового холдинга «Атомредметзолото» Владимир Верховцев:
– Россия ураном обеспечена, как никто другой в мире. Эльконский горно-металлургический комбинат в Якутии располагает запасами в 357 тыс. тонн. Это второе по запасам месторождение в мире. Пока мы его не разрабатываем, потому что добыча горным способом там дороговата – дороже, чем в Краснокаменске. А у нас есть «Хиагда» в Бурятии, «Далур» в Курганской области, где она гораздо дешевле, т. к. ведётся методом выщелачивания.
Такой потенциал позволяет «Росатому» делать иностранным партнёрам пакетные предложения – не просто построить АЭС, но и гарантировать её обеспеченность российским топливом. 
Что касается Краснокаменска – да, комбинат выбрал свой ресурс: горнорудные предприятия работают обычно по 25–30 лет. Поэтому мы сейчас там строим и собираемся ввести новый, 6-й рудник, который даст возможность работать ещё 25–30 лет.
Основная задача – оставить город на этих рубежах, чтоб он стоял там вечно! Для этого там создана ТОСЭР. Она даёт большие льготы: на 10 лет предприятие, размещённое там, освобождается от всех налогов. Электроэнергия дешёвая, потому что в городе своя ТЭЦ с избыточными мощностями, – это ещё при строительстве комбината было предусмотрено. У ТОСЭР уже есть резиденты: два цементных завода и гидрометаллургический, птицеводческое хозяйство, медицинский центр. Ждём, что народ ещё подтянется, приведёт бизнес – появятся дополнительные рабочие места, что важно для развития города.
«Взвесьте килограмм мозгов». Как Индия смогла стать «силиконовой долиной» 
Жизнь на Дальнем Востоке. Как не дать региону стать белым пятном на карте? 
Что изменилось в бывших советских республиках: Молдавия сегодня 
Миллиардеры из трущоб. Как Индия сумела выбраться из нищеты? 
Сергей Иванов: «Россия остаётся экологическим донором планеты» 
