Дончанин Иван Ревяков, оказавшись год назад на переднем крае спецоперации, получил позывной «Профессор». Можно сказать, его «повысили в звании»: до мобилизации Иван Сергеевич преподавал в Донецком национальном университете на кафедре мировой и отечественной культуры, и его знают как главного государственного судебного эксперта, члена Союза писателей и донецкого философского общества.
«Когда пришла повестка, я как честный человек пошел в военкомат», — улыбается Иван.
Очень скоро преподаватель, которого украинцы занесли на «Миротворец» еще в 2014 году, оказался в Херсонской области, откуда потеснили нацистов. Окапываться пришлось в чистом поле подручными средствами, и в самом начале «замеса» компенсировать перебои со снабжением охотой на дичь. Спустя год службы «Профессор», прослуживший командиром отделения, о такой школе не жалеет.
Евгения Мартынова, aif.ru: — Иван, что ощущал, когда зимой высадился под Херсоном? Тебе же украинцы, казалось, запретили туда ездить навсегда?
Иван Ревяков: — На самом деле это была неожиданная ситуация для меня. Я не ожидал, что нас туда забросят! Но это тоже наша территория, российская, и люди там наши, которых нужно освобождать. Когда мы в 2014 году в Донбассе поднялись против Майдана, то этого и хотели — вернуться в родную гавань, как Крым.
— Мы-то хотели, а вот местное население как отнеслось к происходящему?
— Встречали нас хорошо. Нас там ждали и были рады. С сентября мы стояли в одном из сел на правом берегу и по просьбе председателя сельского совета еще и поддерживали порядок. То есть исполняли функцию комендатуры. Наша рота распределилась по брошенным домам, откуда бежали атошники. От них там остались только проукраинские магнитики на холодильниках...
Украинские солдаты в этом селе занимались мародерством и противоправными действиями в отношении местных, поэтому чувства к ним там были соответствующие... У нас проблем с контактом с местным населением не было. Разговаривают здесь, кстати, на суржике, но люди там наши.
— Чем пришлось заниматься на службе?
— Я был командиром отделения, но освоил и специальность связиста. У нас существовала опасность захода ДРГ, и мы охраняли стратегическую трассу, по которой шли колонны. Весь этот отрезок был разделен блок-постами. Товарищам доводилось задерживать диверсантов, а мы постоянно меняли частоты на рациях, чтобы помешать противнику.
— Твоими товарищами по службе стали бывшие программисты, инженеры и прочите мирные люди. Кто вас учил всему?
— Мне повезло с командирами, потому что мой ротный Сармат — человек, который пошел воевать добровольцем еще в 2014 году и капитанское звание получил в те времена. Мой взводный имеет звание заслуженного металлурга СССР. В 90-х годах он служил на Байконуре, а потом ему пришлось принять участие в боевых действиях, когда происходил развал Союза. Его родина послала в Таджикистан. И у человека был боевой опыт. Надо отдать должное — командиры всегда стремились к сохранению личного состава. За что им низкий поклон.
Постоянно у нас шла учеба. У меня, как у командира отделения, был автомат Калашникова с подстволом, но на стрельбах я научился обращаться с мосинкой, ДШК, РПГ.
Вначале мы стояли на правом берегу, в чистом поле, и рыли себе блиндажи. В апреле у нас появились трофейные палатки и баня. До этого обитали в окопах, закрытых сухостоем. Иногда питались «подножным кормом». Мне очень пригодился опыт походов, и ничего удивительного в жизни под открытым небом не было. Главное — что мы живы!
— Как не пасть духом, когда гибнут ребята?
— Утраты переживаются тяжело, особенно, когда ты с человеком рядом круглые сутки, а потом его убивают. Некоторые мои товарищи погибли, от этого не застрахован никто, к сожалению. Но они честно выполнили свой долг. Живешь надеждой, что мы победим — и все это закончится.
Трудно было всем, но это самое главное — не терять бодрости духа, оптимизма. Самое важное — это братство, взаимовыручка, когда люди делятся последним. У нас были случаи поначалу, когда выкуривали одну оставшуюся сигарету на восьмерых. Но присутствовало чувство локтя.
— Твое гуманитарное образование удивительным образом пригодилось: ты читал увлекательные лекции бойцам у костра, и это принесло свои плоды...
— Да, когда наш взвод холодными ночами стоял среди чистого поля, то товарищи, слушая меня, не спали. И это спасало им здоровье. В моем взводе не было ни единого случая обморожения!
— Иван Сергеевич, а вот зачем из-под Херсона привез в Донецк дикую собаку? Что это за трофей такой?
— Когда мы зашли в село на правом берегу в сентябре, нас встретил один маленький рыжий пес. Я его три дня бубликами прикармливал, он был перепуганный. Артиллерии не боялся, но стрелковое оружие вызывало в нем панику, и чужим людям он не доверяет до сих пор. Там у нас стояла скирда соломы, он постоянно прятался в ней. Он рыжий — и попробуй его там обнаружь! И вот я его привез не только на левый берег, напротив Херсона, но и в Донецк. И вот теперь он живет у меня дома.
Привязался я к нему! Он постоянно со мной, каждую ночь стоял на посту, помогая дежурить. Собачка — это звоночек. Собаке нужно не очень большое количество времени, чтобы свыкнуться теми, кто живет на той или иной территории. И когда идут чужие, животное всегда услышит и предупредит об опасности.
У нас была пекинес Чапа, и они вместе с моим Рыжиком почувствовали, что будет прилет — мы все вовремя успели спрятаться и сохранить свои жизни. Так, кстати, получилось, что у моего пса на лбу белые шерстинки образуют букву V, или «стрелку навигатора».
— Так понимаю, что многие бойцы вернулись домой не одни...
— Из соседней роты везли бульдога, наши везли кошку, которая к нам приютилась. Родила восьмерых котят, всех разобрали по домам.
— Как ты полагаешь, был бы смысл в освобождении Киева?
— Осенью 2014 года, когда в Донецк приезжал писатель Александр Проханов, я на встрече с ним выступил с программной речью, опубликованной потом журналом «Изборского клуба»: «Почему Новороссии быть?». Тогда многие разочаровались в этом проекте, говоря о том, что нам хотя бы сохранить те территории, которые есть. Впрочем, крот истории роет медленно, но верно. И Новороссия, как историческая область России, должна состояться. В Херсонской и Запорожской областях живут русские люди, которые хотят освобождения территорий. Мне кажется, что стратегически важно освободить и Херсон, и Николаев, и Запорожье... Выйти на Приднестровскую дугу. Если посмотреть на геополитическую ситуацию в мире, то есть опасность, что в Молдавии антироссийский, прозападный режим устроит массовую провокацию в Приднестровье. А там такие же русские люди, как и мы.
Киев — это колыбель русского православия, мать городов русских. И то, что происходит с православными храмами на территории Украины, монастырями, Лаврой, которые захватывают раскольники, очень серьезно. Нельзя их оставлять на поругание. Наша историческая миссия — спасти их. И землю, их которой вышли великие представители русской культуры — Булгаков, Бердяев, тоже нельзя отдать на поругание. Это — часть нашей истории!
— А что делать с теми, кто на украинской стороне поддерживает современный фашизм?
— Это вопрос не ко мне, а, скорее, к психиатру. Потому что формы крайние национализма — особенно украинского, это, на мой взгляд, форма социальной шизофрении. Но я не врач и однозначно о возможности излечения говорить не могу...
Донецк вновь под огнем
Донецк вновь под огнем
