Наш мальчик лежит в гробу, наш мальчик утонул где-то на Канарских островах, но родители не могут его — мерзкое слово — транспортировать на Родину, у них нет шести тысяч евро, страховая компания отбояривается, посольство разводит руками, и наш мальчик лежит там, а вы спорите, надо ли проводить гей-парады и где проводить матчи Лиги Чемпионов, полей нормальных нет, и я не знаю, почему у меня еще не разорвалось сердце. Будь мы все прокляты.
То немногое, что у нас осталось, это мы, мы есть друг у друга, но все делают вид, что нет. Все любят читать красивые истории про чужое благородство, но своего никто не обнаружит; больше и гаже того, будут спрашивать до исступления долг с мертвого нашего мальчика Вадима Лучкина.
Меры мы ни в чём не знаем и не хотим, даже в равнодушии, хотя вот телемарафон на Первом принёс полмиллиарда рублей, это здорово, но это меньше, чем потратил «Зенит» на покупку двух заморских орлов, один из которых — фифа, а от второго ноль толку.
Американцы, над которыми мы специально громко потешаемся, подняли бы уже тарарам на весь белый свет, вы можете сколько угодно твердить, что у них бизнес даже спасение человеческой жизни, и что с того? За труп ребенка, ставший предметом торга, они б напалмом выжгли всю местную богадельню, всю местность, отравили бы жизни всем, кто повинен, начинали бы заседания у президента с этого имени и со слова «сатисфакция».
А нам близка заборная тональность в разговорах друг с другом, и вся эта история-ре-диез алмаза, режущего стекло.
Сегодня серый день, Вадим Лучкин по-прежнему там, его еще не выкупили, и кажется, что солнца не будет больше никогда.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
