Тему этого расследования нам предложили читатели, попросив рассказать, сколько заводов-гигантов было уничтожено в перестройку. В 1990-е российской промышленности, корни которой уходят в 1700-е годы, был нанесён урон больший, чем за годы войны. В чьих интересах это делалось тогда? И сколько теперь займёт процесс её возрождения?
Как рождалась российская промышленность?
«Заводы, яко детище малое, непрестанного требуют к себе доброго надзирания».
Эти строки из письма промышленника Акинфия Демидова Александру Меншикову были не более чем попыткой объяснить неявку на разбирательство его конфликта в суде. Но суть схвачена верно и на века. Если оставить заводы и вообще промышленность без надзора и попечения, то очень скоро всё пойдёт прахом.
315 лет назад, 4 июня 1705 г., Пётр I разрешил отцу Акинфия, Никите Демидову, строить на Урале металлургические заводы. Эту дату многие считают днём рождения отечественной тяжёлой промышленности. С формальной точки зрения они неправы — за несколько лет до того на Урале было выстроено и худо-бедно функционировало пять казённых металлургических заводов.
Но именно что «худо-бедно». Настоящее рождение тяжёлой промышленности справедливо связывают с именем Никиты Демидова. Именно ему в 1702 г. был передан один из пяти казённых заводов — Невьянский. По большому счёту, это был рискованный эксперимент. Демидов заявил, что может поставлять в казну оружие по цене в 10 раз ниже обычной. Царь согласился и отдал один завод — посмотреть, что из этого получится.
Это была первая в нашей истории приватизация промышленности. Но в отличие от памятных нам приватизационных скандалов 90-х Невьянский завод обрёл настоящего хозяина, нацеленного не на воровство, а на серьёзную работу. Да и воровать там было особо нечего. К моменту передачи штат предприятия составлял 27 человек. Заводскую плотину дважды прорывало, из-за нехватки угля постоянно вставала единственная доменная печь. А царь требовал невероятного да ещё и угрожал: «Отлить указанные 200 пушек раньше сроку, не то будет тебе разорение прожитков безо всякой пощады».
Однако Демидов работал с умом, без рывков и авралов, без истощения ресурсов и сил. В числе прочего думал об экологической перспективе — лес на уголь вокруг завода вырубался не сплошняком, как это было принято, а по секторам: «Чтоб то место, запустя, опять заросло, и мочно было б снова рубить годов через 30».
Убедившись в том, что эксперимент удался, царь разрешил Демидову строить новые заводы. И не прогадал. Казна получила целую линейку оружия — от ружей и пистолетов до пушек по цене в 8–12 раз ниже импортных. Заводы Демидова давали две трети отечественного металла. Россия вытеснила с международного металлургического рынка фаворитов — Швецию и Англию, — сохраняя лидерство до конца XVIII столетия.
На первый взгляд идеальное подтверждение тезиса об эффективности именно частного владения предприятием или даже целой отраслью. Но есть один важный нюанс.
Как раз полновластным хозяином Демидов поначалу и не был. Передавая первый завод «Никитке», Пётр специально оговорил в грамоте: «И ту его великую царскую милость памятуя, не столько своих, сколько Его Величества Государя искать прибылей ты должен». Завод Демидову передавали на определённых условиях и под контролем воеводы. Над ним постоянно висела угроза отчуждения: «Коли не учинишь скорой отправки пушек, мортир, ядер и бомбов, заводы взяты будут на Великого Государя и иному отданы».
Демидов лез из кожи вон, чтобы сохранить предприятия, — перевыполнял план, удерживал низкие цены. А за это требовал всё новых и новых привилегий. В конце концов он всё же добился статуса полновластного хозяина и монополиста. И вот тут оказалось, что частное владение не так уж эффективно. К тому же наносит урон государству. Следователь по делу Демидова, Вильгельм де Геннин, писал царю: «Ему не очень мило, что Вашего величества заводы станут здесь цвесть, для того, что он мог больше своего железа продавать и цену положить, как хотел, и работники б вольные все к нему на заводы шли, а не на ваши». Пётр наложил на Демидова гигантский по тем временам штраф в 30 тыс. руб. и нарушил его монополию, вернувшись к старой схеме конкуренции между частниками и казёнными предприятиями.
Остались лишь воспоминания
Когда-то эти предприятия были гордостью если не всей страны, то своего региона точно.
Куда уехал «Школьник»
Автомобильный завод им. Молотова, будущий автогигант ГАЗ, начал работать в Горьком в 1932 г., а в 1940-м один из его цехов, выпускавший запчасти и предметы ширпотреба (к примеру, детские автомобили с педалями), выделился в особое предприятие.
В 1956 г. из цеха вышла мечта многих поколений советских подростков — велосипед «Школьник». 40 лет он был вне конкуренции (ещё и потому, что других вариантов для детей практически не делали). У велика (по тем временам довольно недешёвого) были высокий руль, открытая рама, седло с прочным жёстким каркасом. Люди постарше помнят, как громко звучал у «Школьника» звонок, — эти звуки наполняли советские дворы всё лето.
В 1990-е проблемы начались даже у головного автогиганта — что говорить про завод детских велосипедов? «Школьник» вытесняли с рынка китайские производители — их велики были современнее и дешевле.
«Нижегородский велозавод пытался менять изделия, выпускать титановые рамы, но китайцы были непобедимы», — вспоминает депутат Заксобрания Нижегородской обл., в 1990-х гг. — директор департамента поддержки и развития предпринимательства региона Владимир Буланов. В 2002 г. предприятие прекратило закупки сырья, а после 2004-го производство закрыли. Временные управляющие распродавали станки и другое имущество, чтобы закрыть долги перед трудовым коллективом.
Сейчас от цехов, где собирали легендарный «Школьник», остались лишь стены с оконными проёмами, смотрящими на международный аэропорт. На руинах завода можно снимать фильмы катастроф... А раритетный «Школьник» любители старой техники, говорят, покупают с рук и доводят до ума.
«Живём одним днём»
В середине 70-х гг. только в Липецке работало 18 крупных и средних заводов — тракторный завод, трубный «Свободный сокол», станкостроительный завод, «Центролит», выпускавший чугунное и цветное литьё, и др. «Центролит» поставлял свою продукцию в США, Великобританию, Японию, Швейцарию и другие страны, — рассказывает автор книги о промышленности и экономике Липецка Юрий Марчевский. — А по выпуску станков мы занимали третье место в мире! Сегодня большая часть промпредприятий уничтожена. К примеру, на территории Липецкого станкозавода, когда-то одного из лучших в стране, сделали торгово-развлекательный центр«.
Закат липецкой промышленности начался в 90-е. Но процесс умирания растянулся на два десятилетия. Одним из последних приказал долго жить завод «Железобетон» — в 2016 г. предприятие официально признали банкротом.
«В итоге из 18 заводов осталось только 8, и назвать их „теми самыми“ можно с большой натяжкой, — продолжает Марчевский. — ЛТК „Свободный сокол“ — лишь бледная тень того легендарного завода, который работал в СССР. От тракторного завода осталась только вывеска: предприятие несколько раз переходило из рук в руки, а де-факто производство стремилось к нулю».
Некоторые предприятия, чтобы выжить, перепрофилировались. Так, ОАО «Боринское» от ремонта сельхозтехники перешло к выпуску газового отопительного оборудования. «Советское время мы вспоминаем как сладкий сон, потому что была плановая система производства. А сейчас мы не знаем, сколько потребуется оборудования завтра, сколько — послезавтра. Живём сегодняшним днём, точнее, не живём — выживаем, — говорит гендиректор предприятия Вячеслав Ишутин. — Налоги растут как грибы — сначала увеличили на 2% НДС, потом стали брать налог на утилизацию. А это несколько миллионов рублей, которые можно было бы потратить на развитие. Цены на металл выросли в два раза. Кредит в банке взять очень сложно. Несколько раз мы пытались войти в госпрограммы, чтобы получить поддержку. Но их условия оказались настолько жёсткими, что мы просто не прошли отбор. Сейчас в регионах развивают особые экономические зоны, привлекают иностранных инвесторов, которые строят заводы, где работают 10–20 человек. А у меня 300 рабочих мест, плюс я содержу спорткомплекс, где бесплатно занимаются дети. Почему бы государству не поддержать таких, как я?»
Как затухала «Заря»
Часы «Заря» были одним из брендов советского времени, а Пензенский часовой завод — одним из крупнейших в области предприятий. В центре Пензы до сих пор есть остановка, которую в народе называют «Часовой завод». Вот только найти само предприятие трудно.
Правительственное постановление о создании в городе производства по изготовлению часов вышло в 1935 г. Начали строиться корпуса, руководитель ПЧЗ поехал на практику во Францию. «Заря» быстро стала одной из самых любимых марок часов, и не только в СССР. В конце 70-х более половины продукции завода отправлялось на экспорт. К Олимпиаде-80 пензенские часовщики подготовили для судей секундомеры, отвечавшие мировым стандартам качества.
90-е годы свели на нет все успехи и достижения. В 1999-м советский гигант был обанкрочен. Потом были арбитражи, конкурсные управляющие, новые владельцы, задержки зарплаты. Завод менял названия, площадь цехов сокращалась. Сейчас в цехах ПЧЗ разместились энергетическая компания, мебельное производство, банк и даже пекарня. От могучего завода осталось микропредприятие, на нём работают 20 человек. «Производственные мощности» ПКФ «Заря» умещаются на 400 кв. м. На сайте завода указано несколько марок часов. «Полного цикла производства нет, ведём только сборку, механизмы стараемся закупать в Японии, — рассказывает руководитель фирмы Иван Перетятько. — Много раз просили поддержать нашу отрасль, но несколько лет назад власти, наоборот, обнулили пошлины на ввоз — и на российский рынок хлынули дешёвые китайские товары. А как будем после пандемии выживать, ещё больший вопрос».
Кто погиб, а кто смог выжить?
78 тыс. заводов и фабрик закрылись в России, утверждают публикации в интернете. Насколько точны эти цифры? Каким фактам о развале российской промышленности можно верить, а каким нет? «АиФ» спросил об этом экспертов.
Масштаб беды
«В РСФСР в 1990 г. насчитывалось всего 25 240 промышленных предприятий, — свидетельствует бывший директор НИИ Росстата Василий Симчера. — Поэтому шокирующая статистика о крахе советской промышленности, которая часто звучит, завышена. Она на самом деле включает в себя не только заводы и фабрики, но и агропромышленные, транспортные, строительные и другие производственные организации. По моим оценкам, число промпредприятий сократилось более чем наполовину. Об этом можно судить по тому, что в промышленности РСФСР работали 22,5 млн чел., а теперь — только 10,5 млн».
«Глубоких исследований на тему, сколько заводов закрылось, не было. Но можно считать потери не по заводам, а по выпускавшейся ими продукции. И то, что в нашей стране исчезло производство целого ряда товаров, — это не преувеличение, — рассказывает завлабораторией анализа и прогнозирования развития промышленности Института народно-хозяйственного прогнозирования РАН Владимир Сальников. — По нашим исследованиям, к 2015 г. в РФ до нуля упал выпуск гусеничных тракторов, ткацких станков, бытовых пылесосов, до 4% от прежнего уровня сократился выпуск бульдозеров, мужских пальто и полупальто. Список этот довольно длинный. Больше всего пострадали лёгкая промышленность, где физический объём производства за 25 лет упал на 86%, промышленность стройматериалов (—53%) и лесобумажная промышленность (—47%). Велики потери в машиностроении: в денежном выражении его доля в промышленности упала более чем в 2 раза. В целом заметна тенденция: с наибольшими трудностями в постсоветское время столкнулись сложные производства, а выжили главным образом производители сырья и материалов, расположенные в начале технологических цепочек. Произошло сильное упрощение, даже примитивизация промышленности».
История болезни
Что убило заводы? Двух мнений на этот счёт уже нет: шоковая терапия начала 1990-х гг. и непродуманная приватизация. «Политики, руководившие Россией после развала СССР, решали сиюминутные экономические задачи. Они не просчитывали долгосрочный негативный эффект, который может принести стремительное вхождение страны в рыночную экономику, — вспоминает директор Центра стратегических исследований Михаил Бочаров, в 1990–1991 гг. руководивший Высшим экономическим советом при Президиуме Верховного Совета РСФСР. — После открытия торговых границ в нашу страну хлынули товары со всего мира, но правительство оставило отечественных производителей один на один с сильными зарубежными конкурентами. В большинстве отраслей никаких ограничений для иностранного бизнеса не было. Одновременно стремительно росли инфляция, транспортные и энергетические тарифы, дорожали банковские кредиты и рвались связи с постсоветскими странами, откуда многие предприятия получали комплектующие и сырьё. Ответные поставки в бывшие республики СССР, на которые был сильно завязан сбыт, тоже упали. Возник денежный голод. Но государство никакой помощи заводам и фабрикам, находившимся уже в частных руках, не оказывало».
Началась цепная реакция: нарастание проблем на одном предприятии ухудшало положение на других. А затем случились и громкие банкротства. Одними из первых не выдержали предприятия приборостроения. Те, кто трудился для населения, не смогли конкурировать с японскими, корейскими телевизорами и радиоприёмниками. Так, в 1996 г. прекратился выпуск знаменитых телевизоров «Рекорд» и началось умирание одноимённого завода в Александрове Владимирской обл. Тех, кто работал на армию, подкосило исчезновение госзаказа. Из-за этого в 1998 г. закрылся Оренбургский аппаратный завод, создававший электронику для зенитно-ракетных комплексов.
Но самая мощная волна банкротств поднялась уже в нулевые годы. «До начала 2000-х многие предприятия как-то выкручивались: работали в долг, создавали СП с иностранцами, — продолжает М. Бочаров. — Однако накапливалось технологическое отставание, уходили на пенсию директора, работавшие с советских времён. Приватизированные заводы переходили из рук в руки. У новых владельцев и руководителей часто не было никакого производственного опыта, они ориентировались на сиюминутную прибыль. Им проще было сдать заводские корпуса в аренду, чем вдохнуть в них новую жизнь».
Кто вышел из кризиса?
Случалось, что из состава предприятия выделялось наиболее жизнеспособное подразделение, которое уходило на более перспективный рынок. Так, на базе конструкторского бюро Красноярского завода телевизоров была создана группа компаний «Искра», входящая теперь в число крупнейших операторов спутниковой связи. Иногда на старых производственных площадках возникало новое похожее производство. Например, на базе судостроительного завода «Авангард» в Петрозаводске был организован центр по постройке экранопланов для ФСБ. Но восстановиться до прежних масштабов к сегодняшнему дню смогли немногие отрасли. «Примерно на том же уровне, как в 1990 г., сегодня металлургия и чуть выше — пищевая промышленность, — говорит В. Сальников. — Продолжить развитие смогли предприятия, на чью продукцию был стабильный спрос в самой России и за рубежом».
В последние 10 лет благодаря крупным программам по перевооружению армии получили шанс на будущее приборостроительные и машиностроительные предприятия, связанные с ВПК. Достигнут советский уровень выпуска легковых автомобилей, но уже за счёт новых заводов, построенных в России иностранными автоконцернами. И активнее, чем даже при СССР, развивается химия. «Раньше эта отрасль выпускала совсем уж простую продукцию, и мы — стыдно сказать — до сих пор импортируем полиэтилен. Но доля импорта постепенно уменьшается: в 2019 г. его начал выпускать новый завод „Запсибнефтехим“ в Тобольске, ведётся строительство целого ряда заводов по глубокой переработке нефтегазового сырья», — обращает внимание В. Сальников. Одно из таких высокотехнологичных производств с нуля создаётся в Волгограде на площадке завода «Химпром», увы, тоже не пережившего рыночные реформы.
Курс – на восстановление
Как сегодня ликвидировать последствия постперестроечного развала промышленности?
Анатолий Лукьянов, замгендиректора ЗАО «Липецкий станкозавод «Возрождение», почётный машиностроитель РФ.
Начался тот развал в 1988-м. Однако точка невозврата настала в 1994–1995 гг., когда разбежались специалисты: кого-то уволили, кто-то сам ушёл. Ведь любое, а тем более высокотехнологичное производство держится на людях, на их опыте, знаниях. Чтобы из вчерашнего студента вырастить грамотного конструктора, надо минимум пять лет. То же самое касается и станочника, и слесаря. А после 1995 г. пошёл уже необратимый процесс деградации производства: уменьшалось количество заказов, уходили кадры, разворовывались и распродавались оборудование, производственные объекты. В итоге мы потеряли, наверное, 90% того, что имели. СССР занимал третье место в мире по производству станков после Германии и США, а сейчас мы плетёмся где-то в третьем десятке рядом с Бразилией. Сейчас что-то возрождается, как на нашем предприятии. Но это не тот уровень, который позволяет стране называться высокоразвитой промышленной державой. Разница между тем, что было, и тем, что стало, колоссальна. Например, в 80-е годы Липецкий станкозавод выпускал в месяц (!) 220–230 станков, а сейчас всего 3–4. Если мы хотим иметь в стране высокий уровень жизни, нужно развивать производство. Оно потянет за собой и науку, и образование. Считается, что один работник в станкостроении обеспечивает работой 11 человек в смежных отраслях, а фактически – больше. Производство должно быть своим! Можно ли его восстановить? Можно. Но для этого нужна комплексная программа. Нужно готовить кадры, менять систему закупок, поддерживать производителей с помощью государственных дотаций. Как, например, на Тайване: там стоит организации заявить о том, что она хочет открыть производство, ей дают безвозмездную субсидию. На неё создаётся производство, подбираются кадры, закупается оборудование. Да, этот процесс занимает не один год, но ведь это государство уже в первой пятёрке передовых стран станкостроения. А где мы?
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
