Евгений Ройзман: Расскажу, как это выглядело. Дом в деревне, там живут 13 девчонок. Приезжают 2 автобуса с вооруженными людьми в масках, перепрыгивают через забор, орут в мегафон: «Выходите, дом окружен». Я вообще считаю, что в масках нельзя это делать, в масках могут быть только палачи. Люди, которые делают доброе дело, лица не скрывают. Потом стали выносить кувалдой дверь. Для чего СОБРу штурмовать женский реабилитационный центр?
Придите со всеми основаниями, вас и так пустят. Только с адвокатом, потому что могут в ходе обыска что-то подкинуть. Мы знаем, как это бывает. Но у нас ничего не нашли, даже отчитаться нечем.
Когда все это началось, я приехал в реабилитационный центр и сказал: сейчас каждый из вас держит свою судьбу в своих собственных руках. От того, какое вы сейчас примите решение, будет зависеть ваша дальнейшая жизнь. Каждый может сейчас отойти в одну сторону и сказать: «Я ухожу» или в другую сторону «Я хочу остаться». К тем, кто уйдет, никаких претензий. Тот, кто останется, будет принимать личное участие в судьбе каждого из вас. В одном центре из 100 человек ушло 20, в другом – 25. Потом приехали полицейские, посты выставили, постоянные проверки, поставили машину с автоматчиками. И люди стали постепенно люди уходить. Мы не препятствуем, но надо понимать, что тот, кто ушел, начинает колоться, кто-то попадает в милицию и дает любые показания, какие от них требуют, с наркоманами же это просто. Все это понимают. Вся система реабилитации нарушена.
Aif.ru: Как Вы будете выходить из сложившейся ситуации и решать этот конфликт?
Евгений Ройзман: Сегодня очень много юристов предлагают свою помощь. Но для нас этот обыск – полдела! Нас одновременно по всем фронтам проверяют, прокуратура запросила ряд документов, хотят попробовать приостановить деятельность Фонда.
Там какие-то личные амбиции некоторых людей, мы сумели сделать так, что федеральная власть была вынуждена вмешаться. Кстати федералы проявили себя достойно в отличие от местных правоохранительных органов. А в общем продолжаем работать. Люди идут, так что будем открывать еще реабилитационные центры.
Aif.ru: Почему такое внимание именно к фонду «Город без наркотиков»?
Евгений Ройзман: Я думаю, что единственная причина конфликта – это то, что к нам пришли московские коррумпированные силовики. Они же в Москве привыкли – все расписано, тарифицировано, а здесь другой город. Они попытались обложить данью наркоторговцев, мало того, начали давить на оперативников и предлагать им получать от наркоторговцев деньги для руководства. В этот момент мы уже вошли в серьезный конфликт и сказали, что в нашем городе такого не будет.
Нашим понятых никто не может перекупить, дела, по которым мы работаем, всегда доходят до суда, мы отслеживаем наркоторговцев и после суда тоже. Мы умеем создавать общественное давление и умеем противостоять наркоторговцам, наших понятых и свидетелей невозможно запугать, дела же по наркотикам валятся элементарно. Все следователи, которые честно работают, очень рады, когда в деле участвует Фонд, потому что у нас всегда есть съемки, есть свидетели. Любой следователь, который за деньги готов развалить дело, Фонд ненавидит, потому что мы не даем это сделать. У нас огромная переписка с прокуратурой, со всеми правоохранительными органами, мы любое неправосудное решение суда в отношении наркоторговцев сразу же выносим на суд общественности, каждый может посмотреть, что за судья вынес такой приговор, и инициируем со своей стороны проверки, чтобы вмешалась прокуратура. Мы работаем тринадцатый год, через нас тысячи людей прошли. Мы никуда особо не лезем, но оставляем за собой право говорить то, что думаем и писать то, что думаем.
«Город без наркотиков! существует тринадцатый год. Мы сами это придумали, это было восстание против наркоторговцев. Мы начинали, когда в регионе была наркокатастрофа: парни 1976-1980 года рождения не играли ни в футбол, ни в хоккей, были районы в городе, где половина парней были наркоманами, машину на 3 минуты на улице оставлять нельзя было, тут же выбивали стекла и все из машины выносили, люди в подъездах по шприцам ходили, в центре города был огромный цыганский поселок, все службы ездили и с цыган деньги получали, торговали наркотиками в каждом доме, в гаражах находили по 6-8 замерзших трупов, скорые ездили с обочин трупы собирали. Сейчас уже забывают, как это было. Мы детскую смертность к 0 свели, у нас с 2002 года от наркотиков не умер ни один ребенок. У Фонда более 5 тысяч успешных операций против наркоторговцев, причем очень серьезные операции у нас были с УВД Свердловской области, с транспортной полицией. В городе к нам относятся с уважением, многие подходят, здороваются, предлагают помощь и поддержку.
Aif.ru: Почему другие фонды, которые тоже помогают в реабилитации наркозависимых по всей России, не так успешны и малоизвестны?
Понятно, что мы отличаемся от других фондов, потому что мы не зарабатываем на этом денег. Во главе у нас оперативная работа. Реабилитацию мы создали, потому что деться было некуда – к нам шли родители по 30-50 человек в день с мольбами о помощи. Мы не от хорошей жизни это сделали. Потом у нас стало получаться, поэтому и везут со всей страны. Мы были самым большим реабилитационным центром страны. Сейчас все снова надо будет начинать.
У нас единовременно иногда находится до 300 человек. Никто не может себе такого позволить. Мы держим людей год. Из тех, кто пробыл у нас год, не колется половина. В любом случае, даже если он потом начнет колоться, он год не употреблял наркотики, год не грабил, не загонял своих родителей в больницы, не покупал наркотики, не торговал ими. Кроме того, нам дают информацию о том. где брали, у кого сколько, мы такие справки по всем городам делаем. И конечно нас бояться все коррумпированные сотрудники правоохранительных органов.
Aif.ru: Реабилитация наркозависимых в фонде отличается от стандартного лечения?
Евгений Ройзман: У нас не медицинская реабилитация, мы – не медики. У нас реабилитация организована по принципу Макаренко. Фонд не обещает никаких чудес. Единственное, что мы гарантируем, это то, что не будет доступа к наркотикам. У наркоманов главная проблема в том, что героин не оставляет паузы, голова не успевает включиться. «Крокодил» колется еще чаще, чем героиновый наркоман. Если у героиновых наркоманов промежуток может быть 8-10 часов, то у крокодиловых – 1,5-2 часа максимум. Они вообще не успевают опомниться! И. как только человек выдергивается из среды, у него возникает пауза и наша задача, чтобы у него не было наркотиков, как в государственных клиниках. Мы просто даем человеку шанс. Каждый день, проведенный без наркотиков, что-то к этому шансу добавляет. Кроме этого, они вынуждены обрабатывать сами себя. Надо приготовить еду на 120 человек 3 раза в день, территория большая, хозяйство большое. Попадают парни лет 25, которые начали колоться в 12 лет и тяжелее шприца ничего в руках не держал все это время. Для него удивительно, что нужно заправлять постель, за собой нужно ухаживать. У нас все сделано своими руками в реабилитационных центрах: спортзал, кухня, баня, церковь деревянная. Мы все делаем сами, своими руками. У нас самые большие реабилитационные центры в России, поэтому процесс выверенный, очень сложный. Пусть кто-нибудь попробует, каково это удерживать в равновесии 120-150 человек одновременно, половина из которых судима.
К нам везут самых тяжелых, когда уже наркологи не знают, что делать, а мы берем всех. Когда что-то происходит извне, малейшее вмешательство, начинается шатание.
Aif.ru: ФСКН заявляла, что уже разработан законопроект, который предполагает уголовную ответственность до 2-х лет за употребление наркотиков, это будет работать в России и изменит ситуацию?
Евгений Ройзман: Уголовная ответственность за употребление – это очень важный и нужный шаг. Она существовала до 1993 года, потом эту норму отменили как неконституционную и с ужасом все увидели, что количество наркоманов увеличилось в сотни раз, потому что только что было нельзя и вдруг стало можно. Все поняли, что это был очень мощный барьер. Одно дело ты просто кайфуешь, другое дело – ты совершаешь уголовное преступление. Эта норма отсекала от употребления много молодых, много начинающих. То, что предложила ФСКН, это хорошая норма, все поняли, что надо возвращаться, но все страны выходили из наркокатастрофы следующим образом (а у нас сейчас именно наркокатастрофа, 126 тысяч человек погибло за 2010 год, по 2011 данных еще нет, думаю, что больше, и это молодые люди до 30 лет, как правило): создавалось мощнейшее полицейское давление на наркозависимых, вплоть до уголовной ответственности за употребление, с одной стороны плюс негативный фон СМИ, а на другом конце открывались широкие ворота в медико-социальную реабилитацию. И под таким давлением люди шли лечиться. Это оказалось очень выгодным, когда за этим стояли мощные государственные программы. Но для того, чтобы это получилось в России, нужно создавать системы по типу ЛТП современные мощные реабилитационные центры и принимать закон о принудительном лечении. Без этого закона ни у кого ничего не получится.
Наркомана никак не загонишь лечиться, если нет нормативной базы. Американцы применили практику наркосудов: попадаешь за незначительное преступление с наркотиками, у тебя есть выбор – идти в тюрьму или идти лечиться. В такой ситуации все идут лечиться. Если сумеют альтернативу у нас создать, первый-то шаг сделан, то куда идти лечиться? Нет у нас государственных наркологических реабилитационных центров. Считается, что их 4 в России, но я ни одного не знаю. Реабилитация возможна только в закрытых помещениях и в зоне, свободной от наркотиков, то есть доступ наркотиков должен быть жесточайшим образом пресечен. Там, где наркоман по собственному желанию приходит и уходит, ничего не получается, поэтому наркологи к нам отправляют. Мы каждый день работаем по притонам и каждый день находим в притонах 7-8 человек до 30 лет, которые вот-вот сгниют. Понятно, что надо что-то делать и как-то спасать этих людей, но государство этим не занимается.
Aif.ru: А после принятия закона Вы думаете будут улучшения?
Евгений Ройзман: Могу сказать, что когда я работал в Комиссии при Правительстве Российской Федерации по борьбе с наркотиками. То в августе 2005 года было дано указание заинтересованным ведомствам в кратчайшее время разработать закон о принудительном лечении. Я два года занимался разработкой закона и все наработки я отдал, но ведомства ничем не занимались.
Количество наркоманов за это время увеличилось, один руководитель называл цифру в 2,5 миллиона, другой – уже 6 миллионов, пошел вал дезоморфиновой «крокодиловой» наркомании, курительных смесей, помолодела очень сильно наркомания, а с места ничего не тронулось. Я считаю, что задача любой власти – сохранение своего населения, все остальное – это уже дело десятое.
