В сентябре Малый театр начал новый сезон премьерой спектакля «Большая тройка», рассказывающего о Ялтинской конференции, которая состоялась в феврале 1945 года в Крыму с участием Иосифа Сталина, Франклина Рузвельта и Уинстона Черчилля, и во многом определила вид послевоенного мира. Спектакль поставлен режиссером Андреем Житинкиным по пьесе шведского драматурга Лукаса Свенссона; эта пьеса шла в различных театрах мира – и в Малом театре тоже, в 2015 году.
В новой версии «Большой тройки» Сталина играет Василий Бочкарев, а роль Черчилля делят Борис Невзоров и Валерий Афанасьев. Одну из ролей – президента США Рузвельта – должен был играть народный артист Борис Клюев; он скончался 1 сентября, за несколько дней до премьеры. Эта роль перешла к народному артисту России Владимиру Носику. «АиФ» поговорил с Носиком о Борисе Клюеве, о спектакле, о Рузвельте и о том, как современные кино и театр отличаются от того, что было в советское время.
О спектакле
Игорь Карев, АиФ.ru: – Вы попали в этот спектакль из-за трагических обстоятельств...
Владимир Носик: – Да, Юрий Мефодьевич [Соломин, худрук Малого театра – прим. ред.] очень хотел, чтобы этот спектакль вышел именно ко Дню Победы, но из-за карантина не получилось. И его перенесли на 3 сентября, день окончания Второй мировой войны. А меня позвали в спектакль в середине августа: Борис [Клюев] лег на профилактику, но там ему стало хуже. Я, конечно, согласился, поскольку понимал сложность ситуации, но мы надеялись, что премьеру будет играть именно Клюев. Мы все желали ему выздоровления, но 1 сентября он ушел. Борис Клюев проработал в театре более полувека, он очень много значит для Малого, и можно сказать, что спектакли, в которых он участвовал, осиротели.
– Действительно, спектакль делался в условиях, когда два артиста по разным причинам выпали из спектакля. Замены вводили срочно, с небольшим числом репетиций. Да и пьеса переводная, текст неудобоваримый, пришлось его серьезно перерабатывать, чтобы можно было запомнить, произнести и понять. Но главное – у режиссера было свое видение этой пьесы. Он, конечно, позволял нам проявлять фантазию, прислушивался к нашему мнению, но оставлял лишь то, что укладывалось в его концепцию. Остальное безжалостно отсекал, объясняя, почему поступил именно так.
– Кто, на ваш взгляд, главный герой «Большой тройки»?
– Думаю, главный персонаж спектакля – история. Тогда в Ялте собрались три незаурядных личности, каждая по-своему выдающаяся, которые вершили историю. Но, на мой взгляд, самая сложная роль – Сталина – была у Василия Ивановича Бочкарева. Ведь за прошедшие годы перемололи все поступки Сталина, у него каждая косточка просвечена, так что привнести что-то своё в этого персонажа было сложно. С Черчиллем и Рузвельтом попроще – их не так хорошо знают, и свободы для актера больше, можно показать что-то своё.
О Рузвельте
– Каким вы увидели Рузвельта, когда готовились к этой роли?
– Главное, что я понял – Рузвельт был уникальный человек. Во главу угла он ставил не себя как лидера государства, а народ, для которого внедрял различные социальные пакеты. И народ ему доверял и переизбирал его на пост президента четыре раза. Ещё меня поразило, что он, заболев тяжелой болезнью в самом расцвете лет, очень быстро всё переосмыслил и начал действовать в новых для себя условиях. Развивался сам, занимался благотворительностью, помогал инвалидам. Учился жить в состоянии внутреннего дискомфорта, но с постоянной улыбкой на лице.
Думаю, что если бы Рузвельт прожил до конца своего четвертого срока, все последующие события пошли бы по-другому. С его смертью был выбит один из краеугольных камней, на которых тогда стоял мир, и когда пришел Трумэн, мир стал неустойчивым.
О кино и театре
– Вы полвека прослужили в театрах, много снимались в кино. В чем отличие работы в театре и в кино?
– Знаете, в отличие от спектаклей, в кино многое зависит от режиссера. Я доволен своей работой в кино, но точно знаю, что что-то удалось сделать, а что-то нет – из сыгранных мною ролей я доволен буквально единицами. Неважно, большие там были роли или маленькие, ведь любую роль нужно играть на отлично. Если просто проговаривать текст, то такой подход оставляет неприятный осадок. И, конечно, кино подарило мне встречи с выдающимися режиссерами того времени, а это были морально и духовно сильные, прошедшие войну люди, которые понимали, что главная ценность – жизнь.
– Есть что-то, что вы хотели бы сыграть, но не сыграли?
– А этого я не знаю! (смеется) Есть много интересных несыгранных ролей.
– На ваш взгляд, насколько сильные отличия кинематографа советского времени и того, что снимается сегодня?
– Думаю, тогда было другое кино, его суть заключалась в проповедовании добра, честности и порядочности. Наверное, был идеологический двигатель. От идеологии отказываться нельзя, это как отказ от религии, которая тоже идеология, – не стоит этого делать. А сейчас бал правят деньги, и кино, скорее, напоминает комикс. Не всё, конечно, но комиксов – большинство.
– А театр не пошел в этом направлении?
– База русского драматического театра осталась, она закреплена в литературе, в воспоминаниях, её сложно забыть. Но есть театр переживаний и есть театр представлений. Их нельзя противопоставлять, но только актеры-универсалы могут играть и там и там. И, по моему мнению, Малый театр – это очаг русской театральной культуры, который надо сохранять и беречь как наследие Императорского театра.
– Этой приставки сейчас не хватает?
– Знаете, внешне этой приставки нет, но актеры в Щепкинском училище и Малом театре воспитываются так, чтобы честь и достоинство были у них внутри. Они не имеют права выносить грязь на сцену – это категорически запрещено. И у нас в театре формируется своего рода семья, которая может и поблагодарить за хорошую работу, и отчитать за нарушение каких-то морально-этических норм. И все актеры считают это правильным – необходимо достойно нести флаг драматического театра, созданный Щепкиным.
