Небольшой внутренний дворик Бахрушинского музея оказался переполнен: на встречу с Николаем Цискаридзе пришли не только представители прессы, но и его многочисленные друзья и поклонники. Сам артист явился в белой одежде и сразу, улыбаясь, заявил, что не будет отвечать на провокационные вопросы.
— Господа, я вообще не понимаю, зачем все это, — сказал Цискаридзе, глядя на толпу с фотоаппаратами и диктофонами. — Надеюсь, вы не будете делать из этой встречи никаких сенсаций. Это не пресс-конференция, просто меня попросили встретиться с людьми, которые хорошо ко мне относятся. Разоблачать мне некого, жаловаться мне не на что, у меня все хорошо в жизни.
Общение Николая с присутствующими складывалось, в основном, через записки с вопросами, которые пачками передавали артисту из «зала». Однако, хотя Цискаридзе многие из них, в которых содержались провокационные или просто неприятные ему лично вопросы, откладывал в сторону без ответа, темы увольнения из Большого театра в беседе он все-таки коснулся.
Николай, как настоящий артист, обыграл ее к полному восторгу поклонников так, что все вопросы о его мнении по этому поводу отпали сами собой. Так, например, на вопрос о том, правда ли, что Большой театр построен на месте старого чумного кладбища, Николай заметил:
— Вообще это правда. Причем, как показывают последние события, очень чумного...
И процитировал содержание записки дальше: «Правда ли, что в таких зданиях водятся призраки и прочая нечисть, которая мешает жизни людей». Здесь Николай прервался и под смех собравшихся сказал:
— Ноу комментс. А вообще, конечно, не все так просто в этом заведении, там сосредоточие большого количества талантов и большого количества нечисти, как во всяком старом театральном здании.
По поводу присвоения ему звания народного артиста Осетии Цискаридзе заметил, что это было для него сюрпризом, но ему приятно, что теперь у него есть и такая награда.
Артист был настроен очень позитивно, много шутил, отвечал не только на вопросы о проблемах театрального образования и своих личных неурядицах, но и на те, что касались его жизни в целом: какие книги читает, какие партии считает любимыми и почему не любит играть на пианино.
А вот про планы и новое место работы Цискаридзе категорически отказывался говорить:
— Да что вы все про планы? Нет у меня никаких планов, не хочу я никакой школы открывать, я может, вообще не хочу работать! — сказал Николай. — Я в отпуске, я отдыхаю!
И тут же на вопрос, как ему отдыхается первые три для после увольнения, ответил:
— Шикарно!
Но, говоря о том, будет ли он продолжать заниматься со своими учениками, Цискаридзе все-таки заметил, что сейчас многие артисты Большого театра приписывают себе некоторые его педагогические заслуги, а само обучение проходило не всегда так, как ему хотелось бы.
Несмотря на легкость беседы, чувствовалось, что увольнение Цискаридзе задело: говоря о ситуации в современном театре, он процитировал Фаину Раневскую, которая как-то заявила, что «играть в нашем театре все равно, что плавать в унитазе брассом».
Вспомнили и Анастасию Волочкову — поклонников артиста интересовало, что он думает о том, как она его поддерживает.
— Вообще-то, это я обычно ее поддерживал, — заметил Цискаридзе, намекая на их совместную работу в спектакле. — Но я давно дружу с Настей и, конечно, благодарен ей за все. Десять лет назад, когда она была точно в такой же ситуации, я сказал слова, оказавшиеся пророческими: «На ее месте может быть каждый из нас».
Помимо прочего Николай попросил своих поклонников не писать никаких петиций в его поддержку и не отправлять их руководителям российских и зарубежных театров.
— Не надо этого делать, — сказал Цискаридзе. — Я сам умею говорить. Я был готов к увольнению и, кстати, никому о нем не рассказал. О нем знали только те, кто был рядом, когда мне вручили эту бумагу. Так что не знаю, зачем этот скандал был нужен Большому театру. Да еще в день премьеры оперы «Князь Игорь». Понятно, что они внимание от постановки отвлечь пытались. Я не жертва, не пострадавший. Я знал, на что иду, и с кем имею дело. Но смотреть, как талантливых людей уничтожают, а на сцену выходят «люди с веслом» я не могу больше. Пусть они теперь сами как-нибудь, без меня.
