Прогресса у нас нет
Сергей Грачёв, «АиФ»: Захар, в аннотации к вашей новой книге рассказов, которая выходит в ближайшее время, написано: «Семь жизней» (именно так называется сборник. — Ред.) — как тот сад расходящихся тропок, когда человек встаёт на одну тропку, а мог бы сделать шаг влево или шаг вправо и прийти... куда-то совсем в другую жизнь«. Но вы согласны, что, на какую бы тропку на своём историческом пути ни вставала Россия, мы неизменно оказывались бы там, где мы сейчас находимся? Ну, с корректировкой на ветер?
Захар Прилепин: Наверное, вы правы про Россию. У писателя Алексея Варламова есть дельная мысль, что историческое время ограничено, мало какому государству и мало какой нации удаётся идти прямо, прямо и прямо, по бесконечному пути прогресса. Парадокс России в том, что уже в древнерусской литературе само философское понятие «прогресса» отсутствовало. Сейчас на меня взъярятся наши либералы — но мысль об отсутствии понятия прогресса в древнерусской литературе не моя, а Дмитрия Лихачёва — по сути, либеральной иконы. Залог существования России в том, что она не идёт вперёд — этот путь однажды кончился бы. Она дёргаными зигзагами ходит по кругу.
Что до книжки — она всё-таки не совсем об этом. Она о человеке, который понимает, что может прожить как минимум семь вариантов судьбы. Неизвестно только, в какую точку он придёт в итоге.
Скрывать, наверное, и не стоит — я говорю не о человеке вообще, а о себе. Когда мой товарищ написал мне, что он и не родился ещё, я как-то отстранённо подумал, что сам я родился так давно и «нажил» столько, что не уверен, что хотя бы успею разобрать багаж.
— Кстати, о времени и поколениях... Чем, например, нынешние 20-летние отличаются от вас, когда вы были в том же возрасте?
— Всё с ними в порядке; принципиально ничем не отличаются. Те же самые русские ребята и девчонки. Перебесятся — мука будет. С ударением на «а». Процент думающих и плывущих по течению в каждом поколении примерно один и тот же. Я, признаюсь, помню, что 99% моего окружения 25 лет назад были фанатами перестройки и гласности, презирали «совок» и хотели на Запад. Меня с моими русофильскими взглядами и «большевизмом» воспринимали, ну, с улыбкой. Типа, Захар у нас оригинал. И вот прошло 25 лет — всё те же ребята теперь русофилы, а 90-е считают мороком.То же и сегодня. Юные — оттого им нравятся «Дом-2», гламурные журналы и прочие кружевные трусики. Потом они нарожают детей и поймут, что жизнь строится на других основаниях. И традиция важнее юношеской взбалмошности.
Что до плюсов нынешнего поколения: у них отличные адаптивные способности, они самую разную информацию воспринимают спокойно и быстро, приживаются, как сорняки. Это им пригодится.
— В прошлом нашем интервью вы сказали: «Когда надо, мы — как и все остальные страны — воюем. Когда не надо — не воюем...» И вот в одном из ваших рассказов герои — контрактники — почти с удовольствием, буднично обсуждают вопросы о том, где будет ближайшая война, где там русский мир надо защитить... На фоне откровенно милитаризированного настроения общества почему вам, например, как Невзорову, честно не сказать: сегодня русские войны хотят!
— Уверенным можно быть только в том, что лошади Невзорова хотят овса. А русские хотят, чтобы закончилась война в Сирии и Донбассе. Только в отличие от Невзорова они хотят, чтобы она закончилась нашей победой. Тут разница. Надо, на самом деле, помнить, что втайне люди, похожие на Невзорова, хотят, чтобы этих воинственных русских наказали наконец. Невзоровы тоже, эдак незаметно, в полхотелки, хотят войны, но только чтоб какая-нибудь другая, не русская сторона победила. Быстренько, за 600 секунд. Чтоб потом сказать: «А-а-а! Говорили вам!!! Доигрались, вояки!..» Но то, что русские умеют воевать и отношения со смертью у них чуть иные, чем у некоторых других народов, ну, это не я придумал. Об этом многие наши разумные противники говорили. Главное нам — не обольщаться по этому поводу. Потому что, когда мы обольщаемся, нас больно, едва не до смерти бьют.
— Но вот поразительно: люди на улице абсолютно серьёзно обсуждают, будет ли большая война.
— Я не знаю. Это зависит от тысячи разных воль, увы. Виновниками войны мы, русские, не будем. Это я знаю точно. А те войны, куда мы угодили, — они до нас и без нас возникли. Выбора нам не оставляли. Если только сдаться. Но это даже не выбор, это называется другим словом — «позор».
Больно и стыдно
— Мир очень быстро меняется. А что изменилось кардинально в нашей стране, чего большинство, возможно, и не заметило?
— Русские за последние 25 лет стали одним из самых по-настоящему демократичных народов мира. Русский человек вполне способен воспринимать самую разную правду, за что-то уважать и монархию, и советский строй, и достижения демократии, читать и слушать одновременно и Проханова, и Акунина, и Лимонова, и Улицкую. Не принимать политические взгляды Шевчука или Кости Меладзе, готового умереть за Украину, но слушать сочинённые ими песни, за что-то любить Европу — и знать Европу куда лучше, чем они знают нас, — а за что-то и по делу иронизировать над ней. Мы никогда не были так либеральны. Жаль только, что наши патентованные демократы превратились в тоталитарную припадочную секту, не принимающую инакомыслия. Но это ничего, пусть — свобода ж.
— Вот вы — многодетный отец, успешный писатель, умный человек... На что вы надеетесь в плане будущего страны? Что вам даёт возможность сегодня думать, что «завтра будет лучше, чем вчера»?
— А я так не думаю. Просто, если мы вспомним, как было в 91-м, 93-м, 96-м, 98-м, 2008-м, 2014-м и так далее годах, мы поймём, что в России можно дожить до чего угодно, а потом и через это перейти столь же быстро. В Нижнем, где я живу, в 2008 году один бизнесмен покончил жизнь самоубийством, написав в записке: «Этот кризис никто не переживёт». А к 2012 году, скажем, страна жила в таком нефтяном благоденствии, в котором, наверное, никогда не бывала вообще. Две трети населения накупили себе техники, машин, а какая-то, весьма весомая часть — квартир и дач, народ ездил в Турцию и Египет как к себе на дачу — и всё это спустя пару лет после того кризиса, который, по мнению этого несчастного самоубийцы, никто не должен был пережить. Я хочу только одно сказать: не уподобляйтесь этому человеку, царствие ему небесное.
Когда начались санкции, я тысячи раз прочитал, что России остались считаные месяцы. Помню, выступал в Праге в 2014 году, мне там с усмешкой говорили местные эмигранты русские, что России осталось полгода. Ну и? На дворе 2016 год. Тяжелей стало? Тяжелей. Но кто-то всерьёз считает, что России осталось месяц-другой, а дальше всё рухнет? Это вовсе не означает, что всё хорошо. Всё как угодно, а часто — плохо, стыдно и дурно. Но бытие наше состоит из разных составляющих. Самая большая, самая богатая страна мира, где живут миллионы умнейших и самоотверженных людей, — с чего бы ей взять и исчезнуть? Ну серьёзно?
— Захар, а вам не надоело вообще вот это всё?! Бесконечные споры ни о чём и нарастающая озлобленность, агрессия, которую вы не можете не чувствовать на своей шкуре? Может, плюнуть на всё — и в тайгу и книжки писать... А?
— А я и так по полгода живу в своём керженском лесу, без мобильной связи и Интернета. Я просто так надоел своим оппонентам, что им кажется, будто я вообще не исчезаю. А я месяцами молчу ежегодно. Ну а потом месяцами говорю. Надоело? Я сам себе надоел немного. Но мне моя Родина не надоела, у меня другой нет. Приходится говорить.
