50 лет назад, 21 сентября 1973 года, в Москве на семьдесят третьем году жизни скончалась певица Лидия Русланова. Проводить её в последний путь пришло столько народа, что около Новодевичьего кладбища остановили движение городского транспорта.
Равная Пушкину и Суворову
Такое в нашей стране, конечно, случалось и раньше. Впервые нечто подобное произошло, когда хоронили полководца Александра Суворова. Потом это повторилось, когда хоронили Александра Пушкина, Николая Гоголя и Льва Толстого. А в последний раз прощание вылилось в своего рода демонстрацию, когда в 1980-м состоялись похороны Владимира Высоцкого.
На первый взгляд Русланова в этом пантеоне стоит особняком. Мужчины, творцы великих побед, великих стихов и поэм, великих романов и песен... И тут в их компанию внезапно затесалась простая русская баба, у которой с формальной точки зрения нет никаких заслуг. Ну да — пела. Но ведь не то, что сама придумала и сочинила! Просто пела, и всё.
Однако это только на первый взгляд. Если подумать, то станет ясно — в тот день люди каким-то образом почувствовали, что лишились чего-то очень важного. Чего-то, что очень трудно назвать словами. Ближе прочих к объяснению этого феномена подошёл Иосиф Кобзон, сказавший: «Возможно, у нас будет новая Зыкина. В том, что у нас никогда не будет Руслановой, я не сомневаюсь...»
Об успехе и не думала
Сказано сильно. Но недостаточно. Потому что, по большому счёту, в тот день русская песня лишилась души, а Россия — голоса.
Именно так. После смерти Лидии Руслановой русская народная песня за какое-то смешное время практически исчезла из условного плейлиста наших соотечественников. Вернее, опустилась до малообязательного сопровождения застолья, когда, изрядно приняв на грудь, кто-нибудь затягивает: «Степь да степь кругом, путь далёк лежит...».
Многочисленные концерты народной песни, которыми по инерции заполняли радиоэфир и сетку телевещания, дело поправить не могли. Люди, видевшие и слышавшие Русланову, категорически не воспринимали певиц, косивших под оригинал. Мощь и глубина, веселье и трагедия народной песни исчезли. Остались лишь попевки ряженых исполнительниц, которые могут вызвать разве что чувство неловкости. Возможно, это чересчур резко, но посудите сами — когда кто-нибудь охотился за лишним билетиком на концерт русской народной песни? Или, может быть, кто-то слышал, чтобы люди, не попавшие на такой концерт, перегораживали железнодорожные пути в надежде хоть краем глаза взглянуть на женщину, поющую про валенки? Вряд ли. Всё это было. Но ушло вместе с Руслановой.
Нет — русские народные песни поют. И нельзя сказать, что поют как-то криво или мимо нот. Но в том-то всё и дело, что между понятиями «петь правильно» и «петь хорошо» лежит пропасть. И эту пропасть чувствуют все. Известен случай, когда начинающую Русланову в одном салоне попросили спеть после Надежды Обуховой — легендарной оперной певицы, обладавшей редким по красоте и богатству тембра голосом. Русланова, толком не знавшая нотной грамоты, сначала заробела. Но всё же рискнула. Вот как отреагировала Обухова: «Если бы мы с вами пели в одном концерте, то на вашу долю успех выпал бы больший, нежели на мою. И аплодисментов вы получили бы больше, нежели я, и цветов вам преподнесли больше, нежели мне. Откуда вы берете такие интонации, такое обворожительное тремоло, такой сердечный тон?» На что Русланова простодушно ответила: «Я об этом не думала — оно как-то само собой получается...»
Чтобы мурашки побежали
Впоследствии Лидия Андреевна об этом задумается. Во всяком случае, та же Людмила Зыкина, учившаяся у Руслановой, на всю жизнь запомнила её слова: «Девочка, ты спела „Степь“, а ямщик у тебя не замёрз. Пой так, чтобы у всех в зале от твоего пения мурашки побежали. Иначе и на сцену не стоит выходить...» Правда, как этого добиться, толком не объяснила. Вероятнее всего, Русланова не понимала этого и сама. Чувствовала — да, безусловно. Но не понимала.
А между тем разгадка на поверхности. Нужно всего лишь обратиться к детским воспоминаниям Руслановой: «Первая настоящая песня, которую я услышала, был плач. Отца моего в солдаты увозили. Бабушка цеплялась за телегу и голосила. Потом я часто забиралась к ней под бок и просила: „Повопи, баба, по тятьке“. И она вопила...»
Народная песня — это прежде всего ворожба и обряд. Это очень серьёзно. Это та самая глубинная память, которой обладают все — на уровне подкорки. Просто по той причине, что любые мало-мальски заметные события в жизни наших предков обязательно сопровождались ворожбой и обрядовыми песнями.
Именно в этом и был настоящий талант Руслановой. Она чувствовала саму суть народной песни. Она не просто пела. Она вовлекала в песню. Люди превращались из слушателей в участников. В чём, собственно, и состоит суть обряда — грандиозного мистического действа, в котором принимают участие все и который объединяет когда семью, когда племя и род, а когда и весь народ.
Русланова и приглашала всех. На свадьбу. На проводы. На поминки. На торжество. На посиделки. На гулянки, в конце концов — почему бы и нет? Ведь именно на гулянках иной раз завязываются отношения, которые приводят к свадьбе и к рождению детей. А дети растут, взрослеют, становятся стариками и уходят в могилу, и всё идёт по вечному кругу — и жизнь, и смерть...
Неудивительно, что её талант был особенно заметен во время войны, где смерть ходит рядом, а жизнь ощущается как великая ценность. Конечно, бойцы с радостью встречали фронтовые бригады артистов. Но по-настоящему боготворили только Русланову и только её были готовы слушать бесконечно. На фронтах Великой Отечественной войны Лидия Андреевна дала 1120 концертов. Если кого-то это число не впечатлит, напомним, что война длилась 1418 дней.
Но и после войны у Руслановой не было конкурентов. Не появилось их и сейчас. Да и откуда им взяться, если из народной песни ушло самое главное?
