Владимир Виноградов: «Врачей играл столько, что уже можно диплом выдавать»

Количество ярких, запоминающихся ролей, сыгранных Владимиром Виноградовым, едва ли не перевалило за сотню! Для каждого он свой. А какой он на самом деле?

Отрицательное обаяние

Светлана Кузина, «АиФ»: Владимир, вы сыграли одну из главных ролей в фантастическом сериале «Корабль». Какие у вас остались впечатления от съемок?

Владимир Виноградов: Замечательные! Я 30 лет ни на сцене, ни в кадре не встречался со своим любимым сокурсником — Димой Певцовым, и не нарадуюсь, что здесь это случилось. Тем более что мы играли друзей! Давно не работал вместе с Граней Стекловой, никогда не сталкивался в работе с Илюшей Любимовым. Он для меня открытие — фантастический во всех смыслах человек! Я надеюсь, что картина найдет своего зрителя и будет интересна, поскольку очень много здоровья в нее вбухано. Полгода съемок, все в экстремальных условиях... В кино до самого конца неизвестно, что получится. Я очень хочу, чтобы этот фильм остался в душах зрителей. И еще я очень жду выхода фильма «Прощание» с Аленой Бабенко и с Сережей Юшкевичем. Он уже шел на фестивалях, но в большой прокат, наверное, не попадет. Зрители смогут увидеть его по телевизору.

— Прочла о вас в Интернете: «Редкое отрицательное обаяние! А я и не помню вас в отрицательных ролях...»

— Нет, я гадов много переиграл... И моя самая первая главная роль в картине «Счастливая, Женька!» была резко отрицательной. Я хорошо помню этот фильм: мы там с Леной Цыплаковой познакомились, и, кстати, до сих пор дружим. После премьеры старушки прямо на улице бросались на меня, чтобы дать по морде! Как-то звонит Саша Панкратов (режиссер) и говорит: «Старик! Ну, я тебя хочу поздравить! Вышла статья, а в ней: «Конечно, очень рискованным режиссерским ходом было приглашать на роль настоящего преступника...» (Смеется.) А фильм «Сижу на нарах, как король» снимали в тюрьме с настоящими зэками. Я был единственным актером. Буквально жил с ними месяц...

Погружение в образ

— Вы часто играете врачей и военных. Почему?

— Ну, у меня был период, когда я вообще играл одних бандитов. Это все зависит от стереотипов, от того, где ты снялся более-менее удачно. Тебя как «переходящее знамя» начинают использовать в этом образе, и переубедить режиссеров сложно. Но у меня, слава Богу, есть много друзей в кино, которые меня видят очень по-разному, их вкусы не совпадают, что очень хорошо. Поэтому кто-то меня снимает исключительно в комедийных вещах, а кто-то — в очень серьезных. Врачей я переиграл столько, что мне уже надо давать врачебный диплом! В сериале «Лучший друг моего мужа» я играл стоматолога. В «Докторе Тырсе» я был уже кардиологом. Перед съемками режиссер Алена Званцова предложила нам посмотреть на настоящую операцию. Мы не все, но пошли. Нам долго читали лекцию о том, что мы можем упасть в обморок. Но ничего этого не произошло. Наоборот — нас чуть ли не скальпелем отгоняли от операционного стола: мы попали на кесарево сечение. То есть я присутствовал при рождении новой жизни! Это всегда очень трогательный момент. А я же еще и охотник, поэтому меня кровью довольно сложно испугать.

Кстати, у меня среди друзей очень много врачей. И брат мой названный — врач, очень хороший доктор. Я вообще врачей люблю. Это отдельная каста людей.

— А в «Господах офицерах» смотришь на вас — просто «белая кость»!

— Это спина, ничего больше. Просто — спина! Когда-то, будучи очень молодым человеком, я играл Лермонтова в театре Пушкина. Мы носили форму тех времен. И в качестве одного из аксессуаров был шарфик, который подвязывали под китель. Однажды его не нашли, и за 5 минут до спектакля кто-то побежал и в старой костюмерной нашли реальный исторический шарф — раньше артисты играли во всем настоящем. Это была не просто тряпочка, которую я надевал на спектакль прежде — это была тряпочка с пластиной внутри. Когда я ее надел, сзади у меня схватило шею так, что я не мог наклонить голову — только весь корпус! У меня поднялся подбородок. И все! Плюс к этому у офицеров раньше была «пришита» рука справа — они все время придерживали саблю, и она автоматически прижималась к правому бедру. Помня об этих вещах, я и на съемках смотрелся как настоящий офицер и ничего особенного делать мне не понадобилось. У нас же играют «князьев» и «графьев», понятия не имея об этой пластике.

Сцена как лекарство

— Ваши коллеги называют вас примерным семьянином...

— Врут! Как может быть примерным семьянином человек, который дома появляется раз в год по заказу? Да, у меня жена, трое детей, собака... Но я просто не имею возможности быть примерным семьянином!

— А семья вам помогает или мешает?

— Нет, семья — это очень стимулирующая штука. Я вообще не знаю, что со мной было бы, если бы у меня не было семьи. С таким количеством раздербаниваний в ту и в другую сторону, если бы не семья, то неизвестно, чем бы это все закончилось...

— Кстати, о «раздербаниваниях»: люди с ума сходят от стрессов в наше время, а актер, играя роли, пропускает через себя еще и чужие стрессы. Это достаточно жестокие игры. Зачем вам это нужно?

— Объясняю: у профессионального театрального артиста в половине седьмого вечера каждый день начинает выбрасываться адреналин в кровь, даже если у него нет спектакля. Люди ради адреналина прыгают с парашютом, лезут в горы. А актерская профессия — это наименее опасный способ получить его. Хотя на самом деле — тоже опасный. Мой учитель и очень близкий мне человек — Георгий Бурков — говорил: «Никогда не играй по правде — сдохнешь! Не вздумай! Я попробовал и почки посадил! Надо все-таки грань какую-то соблюдать...»

Стресс — очень сильный удар по организму! Недавно измеряли давление у артиста после монолога на сцене — 220! У человека, по идее, должен быть гипертонический криз, но его не происходит. Значит — организму это нравится! Это не легенда: артист на сцене выздоравливает. Я могу прийти с температурой 40. После первого акта она будет 36,6, а после спектакля я уйду здоровым. Это факт. К тому же сцена — это еще и «исповедальня», потому что, если артист на сцене не «исповедуется», он либо дурак, либо не понимает, чем занимается.