По кличке Идеал
Ольга Шаблинская, «АиФ. Здоровье»: Вы неоднократно говорили, что врачи для вас – очень важные и дорогие люди. Насколько я знаю, вы с раннего детства сильно болели…
Владимир Конкин: Мама с папой меня весьма поздно родили – долгое время все их внимание было сосредоточено на лечении моего старшего братика. В 7 лет, перед войной, он захворал полиомиелитом, и у него отнялись ножки, потом – ручки. Славочка хорошо учился, к нему приходили педагоги, даже во время войны. Но врачи сказали, что мальчик все равно уйдет из жизни, тогда не было даже пенициллина… В 1954 году он умер в возрасте 17 лет.
Кода я родился, маме было 40, папе – 42. И, естественно, все внимание семьи сосредоточилось на мне. Я родителям тоже дался непросто. Заболел скарлатиной, она дала осложнение на сердце. Из-за сердечных атак я несколько раз был на грани смерти, и только прекрасные доктора меня спасали. Начиная с 3‑го класса практически все свое время я проводил в сердечно-сосудистом дет-ском санатории. Благодаря усилиям моих родителей, которые во мне души не чаяли, и замечательным врачам я и жив по сей день.
– Как болезнь отражалась на вашем детстве?
– Мне запрещались физические нагрузки: этого нельзя, того нельзя… Поэтому мне оставались для развлечения книги, бесконечные книги… Я очень рано научился читать. Помню, в 6‑летнем возрасте за неделю одолевал две книжки. Но приезжает папа, проверяет мои знания и говорит маме: «Люб, он очень мало читает. Ленится, наверное, постоянно гоняется здесь по лесу». И дальше – тихий-тихий папин шепот: «Ты помнишь, какой у нас был Славочка? Он так много читал, несмотря на болезнь, он так много знал. Володенька не в него». Папе очень хотелось, чтобы я был идеалом.
– Вы не комплексовали из-за того, что вас все время сравнивали с братом?
– Я понимал родителей и с детства изо всех сил старался оправдать их ожидания. В театральном училище и в исторической школе при университете у меня была кличка – Идеал: я все успевал. С отличием вуз окончил, красиво ухаживал за своей будущей супругой, ее мама была моей классной руководительницей…
Разрезали, вынули сердце…
– Ваши родители ведь были далеки от мира театра. Как же вы приняли решение идти в творческий вуз?
Поэтому, когда сегодняшние так называемые режиссеры снимают фильмы о войне, мне порой тошно становится. Бездарности чванливые, негодяи! Я не критик, я только зритель. Но я очень хороший зритель, на мой вкус можно положиться. И актер я тоже совестливый. К себе предъявляю самые высокие требования. Для меня выход на сцену каждый раз священен. Мне ведь Бог дал еще одну возможность остаться в живых. Была сложнейшая операция. Меня разрезали, вынули сердце и вставили два платиновых клапана. Знаете, я часто думаю вот о чем… Может быть, другому хорошему человеку, но менее известному такую операцию не сделали, и он ушел из жизни. Когда ты это понимаешь, мера твоей ответственности перед людьми и особенно зрителями, которые пришли на тебя посмотреть, очень возрастает…
Жену не разлюбил
– Своей актерской судьбой вы довольны?
– Несмотря на невероятно успешное начало карьеры, у меня был не самый легкий путь. После роли Павла Корчагина Госкино и руководство нашего тогдашнего государства повесило на меня ярлычок. Мол, Конкин – это «кожанка», идеология, мальчик, который не может играть ни комедий, ни петь, ни плясать. После фильма «Как закалялась сталь», наверное, не было киностудии в нашей стране, которая бы не предложила мне сыграть местного комиссара или борца за светлое будущее. Но я отказывался. И все стали говорить: «Конкин зазнался, у него звездная болезнь». А это было не зазнайство, а исключительно прагматический подход. Я прекрасно знал: если снимусь в двух-трех подобных фильмах «в кожанке», то все – уйду в тираж. А у меня двое детей, супруга, тогда еще квартиры даже не было, мне ее только обещали. В общем, не хотелось, чтобы тебя использовали и выбросили. И терпение мое было вознаграждено – остальные роли были разноплановыми.
– Владимир Алексеевич, ваша супруга ушла из жизни несколько лет назад. Но вы до сих пор не женились повторно…
– Я даже эту мысль не допускаю, она попросту не возникает в моей голове. Может быть, это подтверждение моей индивидуальности, но я Аллоньку, с которой мы были вместе 40 лет, мою не разлюбил. Когда она заболела раком, я бился за ее жизнь до последней секунды. Я не верю ни в какую мистику, ни в какую фантасмагорию, но я чувствую присутствие жены и поныне. Это дает мне энергию, ощущение полноты жизни. У меня есть моя звезда под названием Аллочка. Очень многое хочется сделать в ее честь. Она в меня всегда верила. Это дает колоссальные силы. Люди, которые со мной работают в моем творческом объединении «Дети Мельпомены», Аллочку знали. И все с великим благоговением внутренним к ней относятся…
– Скажите, а с детьми, внуками у вас какие отношения?
– Я могу писать детские рассказы и делаю это с удовольствием, читаю чужие сказки на диски. Но сидеть у кровати внуков – это не мое. Я никогда и не обещал быть образцовым дедом.
