Если раньше наше старое кино к праздничным датам (и не только) показывало в основном ТВ, то сегодня каждую неделю в кинопрокат выпускают картины, которые зритель уже успел оценить и полюбить. Вот и у Владимира Хотиненко в повторный прокат выходят три его картины. Есть ли смысл в таких шагах, по какому пути дальше пойдёт наш кинематограф и где искать свежую кровь для него, «АиФ» спросил у режиссёра.
«Смотрите, рынок свободен!»
Валентина Оберемко, «АиФ»: — Владимир Иванович, все последние годы мы одновременно и равнялись на западную культуру, и жаловались на засилье в прокате их картин. С засильем покончено — они сами нам в этом и помогли. Пользу из этих «культурных санкций» мы сможем извлечь?
Владимир Хотиненко: — Наш кинематограф подвергнется достаточно серьёзным испытаниям. Доля отечественного проката была процентов 20–30 от всей массы, а сейчас пожалуйста — все 100%. Раньше было много недовольных, что голливудский прокат вытесняет наш кинематограф. Смотрите, рынок свободен! Но я бы не стал торопиться, не стал бы говорить: «А у нас уже на следующий день всё будет!» Увы, не будет, потому что это совершенно другие правила игры. Единственное, чего я опасаюсь, — это суетных, поспешных, революционных решений. Я не верю в революцию, а верю в эволюцию. Да, нам придётся ответить на этот вызов. Сможем выиграть — значит, мы чего-то стоим. Не сможем — туда нам и дорога, если мы с этим не справимся.
Сейчас выходят в повторный прокат три моих фильма: «Зеркало для героя», «Макаров» и «Мусульманин». Это новая система. С одной стороны, это рискованно. С другой — мы любим говорить о связи времён. Так вот, хорошее кино — в буквальном смысле хранитель, слепок времени. Через кино пусть и сохраняются наши традиции.
Есть опасность, что на поверхность сейчас всплывёт всякая муть. И на первый план выступят инициативные, но не талантливые. Голливуд в своё время тоже переживал сложные времена, у них там студии закрывались. Но трудности они смогли преодолеть. Надеюсь, что и мы сможем.
— Вообще, на ваш взгляд, хорошо, что Голливуд ушёл?
— Смотря что мы подразумеваем под Голливудом. Там работали и работают лучшие режиссёры со всего света!
В 1990-е мы проиграли в прямой борьбе с Голливудом. Но проиграли не по качеству, а потому, что играли не на той поляне, на которой строилась наша традиция культурная, литературная и кинематографическая! На коммерческой поляне мы проиграли! И сейчас, когда нет этой коммерческой поляны, а есть только прямой выход к нашему зрителю, надо попробовать сделать что-то своё.
— Но почему за эти 30 лет мы так и не смогли это что-то своё создать?
— Отвечу шуткой. Но помните, что во всякой шутке есть доля шутки. Мы хотели создать свой Голливуд и потеряли свои традиции, а на американские нам не хватило денег. Мы практически перестали писать оригинальные сценарии, перестали делать своё традиционное кино. Результат не радует. Но во всех неурядицах главное — не потерять в себе человека и ни в коем случае не впадать в крайность. А вместо этого припасть к истокам.
В погоне за успехом
— «Припасть к истокам» — это к советскому кинематографу?
— Я в интервью вашей газете как-то сказал: люди тоскуют не по советскому строю, они тоскуют по человеческой жизни. Тогда время было другое, люди другие. Социум меняется. Копирование ни к чему хорошему не приведёт. Даже хорошая копия будет сильно далека от подлинника. Нам нужно заметить, что в отечественном кино произошла трагедия: из кино стал исчезать человек. Вместо него появились рабочие схемы, правильное построение персонажей, сюжетов. Детское кино пропало, а ведь когда-то мы снимали замечательные картины. Мы погнались за успехом, за прибылью и всё растеряли. Так сейчас давайте попробуем выйти на чистую поляну и поиграть по новым правилам, которые мы сами должны для себя придумать.
Своих студентов я отсылаю к истории кинематографа, советского в частности. В своё время Василий Шукшин снял гениальную картину «Печки-лавочки», чёрно-белую — я её так люблю. Она провалилась в прокате. Василий Макарович сам сидел в зале, смотрел, как люди уходят. И после этого он снимает «Калину красную». И какой успех! Василий Макарович оценил ситуацию и постарался найти то, что было интересно людям именно в то время. Нужно искать то, что затронет сердца! Вот смотрите, сколько комедий ни снималось, а «Бриллиантовая рука» каким-то образом выделяется. Произнесу сейчас сакраментальную фразу: мне хочется верить, что у нас найдётся достаточное количество талантливых людей, не шустрых, а именно талантливых, чтобы ситуацию с кинематографом перевернуть в нашу пользу.
Поле для таланта
— Но, простите, ВГИК каждый год выпускает с десяток режиссёров. И не только ВГИК. И где эти таланты?
— Таков закон кинематографа: из 100% людей, которые пошли учиться на режиссёра, если 30% оставались в профессии — уже хорошо. А из этих 30%, дай бог, 5% снимают талантливое кино. Понимаете, таланты идут волнами. В том же ВГИКе, например, в одну мастерскую одновременно пришли учиться Тарковский и Шукшин, там же рядом оказался Сергей Соловьёв... Для талантов нужна культурная среда, биополе, которое всех подпитывает и направляет. А это не происходит слишком часто.
— И сколько времени нам понадобится на создание полноценной российской киноиндустрии?
— Никто сейчас на этот вопрос не ответит. Но если мы будем действовать планомерно, то что-то выйдет. Но не на следующий год, конечно. Давайте пока ограничимся тремя годами, да и дата будет хорошая — 2025 год.
— От будущего вернёмся в прошлое. У вас есть фильм «Гибель империи», события которого происходят в начале ХХ в. На дворе век ХХI, а общество всё так же раздирают конфликты. Почему?
— Во-первых: сейчас ситуация определённо иная! Речь идёт о явлении планетарного масштаба. Мир «дошёл до ручки», и теперь дай Бог, чтобы не дошло до Апокалипсиса... Но! В основании всего лежит природа человека. Фёдор Михайлович Достоевский на художественном уровне понимал, что диапазон в человеке есть невероятный. Этот диапазон в человеке простирается меж добром и злом. Всё дело в человеческой природе. Если бы у него была природа перспективная, он бы развивался. Хотя когда я смотрю на Миланский собор, на Сикстинскую капеллу, на Исаакий, то думаю: «Это же тоже человек сделал! Но как? Невозможно понять!» И одновременно вниз уходит, как айсберг под воду, эта природа, которая никак не позволяет нам чему-то научиться.
Я всегда говорил, что я мистик. Именно поэтому у меня Ленин назван «неизбежностью». Моё глубочайшее убеждение — он ею был. Происходит то, что должно произойти. Даже молитва существует: «Господи, дай мне силы сделать то, что я могу изменить, и принять то, что я изменить не могу».
