«Люди истосковались по человеческим отношениям, поэтому и ринулись смотреть советские фильмы», – уверен режиссёр Владимир Хотиненко, который 20 января отмечает 70-летие.
«А надежда осталась»
Валентина Оберемко «АиФ»: Владимир Иванович, когда-то Ленин сказал, что важнейшими из искусств являются кино и цирк. Цирк, судя по всему, давно перестал быть таковым. А что насчёт кино?
Владимир Хотиненко: Наверное, Владимир Ильич не мог себе даже представить, что в будущем произойдёт с кинематографом. Сейчас кино везде, оно настолько влезло в нашу жизнь, что, несомненно, остаётся важнейшим её фактором. Но остаётся ли оно искусством – вопрос. Кино сегодня может снимать кто угодно – эфиры завалены видео, снятыми на смартфоны. А кино, к которому привыкло моё поколение, пока ушло в тень. То был период титанов – Антониони, Тарковский, Феллини. Кино было штучным. Сегодня же это «искусство» не культурного, а бескультурного уровня.
– В соцопросе о самом ярком герое нашего современного кинематографа большинство назвали Данилу Багрова. Получается, за минувшие десятилетия никого более яркого режиссёры не создали?
– Такого яркого киногероя действительно после уже не было. Почему? Думаю, нет потребности. Сегодняшние герои – это размазывание каши по тарелке, потому что зритель не ищет в кино героя. Исчез мир высоких идей, которые вели бы к изменению всех и вся. Хотя уберу слово «к сожалению», потому что история человечества переживала разные периоды. В Смутное время у людей даже надежды не было. А сейчас надежда на лучшую жизнь всё-таки есть.
Сегодня на экранах в основном продюсерское кино, ориентированное, увы, прежде всего на прибыль. Отчего такая, прости Господи, «мода» на советское кино? Это не тоска по Советскому Союзу, а тоска по человеческой жизни, человеческим отношениям, которые в этом старом добром кино есть, а из современных фильмов они куда-то испарились. Мне скажут – меняются тенденции. Но где та человечность, о которой теперь можно узнать только из советских фильмов, куда она исчезла?
«Чувство Родины»
– Некоторые считают, что не только в кино, но и в реальной жизни человек измельчал. А вы можете назвать встречи, которые запомнились на годы?
– Не хочу никого обидеть, кого-то не назвав. Но точно знаю, что в моей жизни были встречи – дар судьбы. Один из таких подарков – композитор Эннио Морриконе. Я тогда работал над картиной «72 метра» и никак не мог найти музыку для неё. Но как-то, включив фильм «Малена» с музыкой Морриконе, понял, что вот она – мелодия. Мы с женой составили короткое письмо, особо не надеясь на ответ. Через некоторое время поехали отдохнуть во Флоренцию. И тут звонок: «Композитор ждёт вас».
А одна из самых судьбоносных и трогательных встреч была с моей женой Танечкой. Вот уже четверть века она у меня главный советчик, консультант, беспощадный критик, хотя в наше первое знакомство и подумать не могла, что станет моей женой.
– Вы родом с Алтая. На малой родине часто бываете?
– Пока были живы родители, бывал часто. Говорят, что всё в нас – из детства. Истинная правда. Я жил в маленьком Славгороде. Там меня научили тем замечательным человеческим отношениям, про которые мы с вами говорили. Мы жили в доме, который отец построил своими руками. Соседями с двух сторон были еврейская семья и татарская семья. Мы все дружили, с мальчишками иногда дрались, потом мирились. Жизнь почти коммунальная, все всё про всех знали, помогали, вместе разбирались с несправедливостью. Теплота! Мы дружили, любили свой город, свою страну. Это то, что называется непринудительным воспитанием, что впитывается в подсознание, то, что без всякого пафоса можно называть чувством Родины. Вот что мне дал мой детский опыт жизни.
– Вы в интервью вспоминали, как ваш папа выиграл в лотерею мотоцикл с люлькой. А в вашей жизни были подобные выигрыши?
– Самое замечательное – что отец потом пожертвовал своим мотоциклом. Он его продал и купил моей сестре пианино, чтобы она могла выучиться. У меня же был период увлечения рулеткой ещё задолго до того, как я подошёл в своём творчестве к Достоевскому. Началось всё как раз в Висбадене, в том же казино, где Достоевский играл. А я так даже выиграл. Тогда суточные были сущими копейками, поэтому выиграть в казино для меня было равнозначно выигрышу в большую лотерею. Потом время от времени играл и в Москве. Мне везло. Но однажды один мой хороший товарищ меня остановил, сказав: «Володь, везение тебе может пригодиться в других обстоятельствах». И я завязал. Хотя победы, пусть и в казино, – это приятно. Я ведь по натуре перфекционист, был когда-то чемпионом Казахской ССР по прыжкам в высоту среди школьников. Давно вроде это было, но чувство, которое даёт тебе победа, помню. В работе тоже всегда был амбициозен, всё старался делать на высшем уровне.
Сейчас я пока нахожусь в некоторой паузе. Россия ведь всегда существовала чуть-чуть отдельно от всего мира. И я пока не вижу того образа, который сегодня соответствовал бы нашей стране. Мира – вижу, а Россию пока описать не могу. Поэтому активно занимаюсь «Божественной комедией» Данте. Это скорее будет история Данте, его жизни, полной экзотики, приключений. А до самой «Божественной комедии» ещё надо дорасти.
Вообще же всё зависит от подачи. Если молодому поколению сразу выдать книги Достоевского, может, они и не заинтересуются. А вот если сперва рассказать, какую он жизнь прожил, какие страсти кипели, кого любил, как играл, думаю, они бы потом взяли с полки его книжки и прочли. Так и с Данте.
«Высший закон»
– Сегодня большой процент молодых людей не знают не то что «Божественную комедию», но и кто такие Ленин, Сталин. Это хорошо, что подобные неоднозначные личности забываются?
– Забывать историю категорически нельзя! И дело даже не в том, что мы учимся на уроках истории. К сожалению, история, как показывает практика, ничему нас не учит. В Италии молодые люди, возможно, тоже немного смогут сказать о Юлии Цезаре, а во Франции – о Наполеоне. Я их не оправдываю, нет ничего хорошего в том, чтобы быть Иванами, не знающими родства. От этих Иванов и идут указы о сносах памятников – абсолютное безумие. Наша история – это плоть, тело нашего древа. Поэтому рубить сук, на котором сидишь, кричать, что в современности нам ничего из прошлого не нужно, просто глупо.
О таких личностях, как Ленин, Сталин, Гитлер, Наполеон, нужно помнить хотя бы для того, чтобы самому не поддаться искушению абсолютной власти. Как-то мне во время службы пришлось конвоировать заключённых. Я тогда испытал одно из самых неприятных чувств – что в моих руках та самая абсолютная власть. Эта змея тогда вползла в мою душу. Я даже физически ощутил, как этот гад завладел мной на недолгое время. По сути, власти-то никакой у меня не было, но ощущение возникло.
Слава Богу, я вовремя осознал это и не успел злоупотребить.
– А вот некоторые, наоборот, уверены, что нашему менталитету как раз больше подходят авторитарные личности.
– Мне кажется, что по историческим особенностям, по свойствам характера нам лучше всего подошёл бы социалистический уклад, в котором живут некоторые цивилизованные европейские страны. Ещё Достоевский говорил: «Для русского человека справедливость – вот высший закон». Добавлю: в русском человеке справедливость выше закона. Это чувство справедливости живёт в нас с достопамятных времён. Именно из-за обострённого чувства справедливости так откликнулся на революцию наш народ. Ведь многие недоумевали: как получилось, что миллионы в одну секунду из рабов превратились в бушующую массу? Как раз по этой причине – из-за желания достичь справедливости. Но её невозможно достичь. К ней можно только стремиться, что мы и делаем уже не одну сотню лет.
