Об Элтоне Джоне написана не одна книга, но лишь разменяв восьмой десяток, певец понял, что никто не сможет рассказать о нем лучше его самого, и представил публике автобиографию «Я — Элтон Джон. Вечеринка длиной в жизнь». Как артист боролся со своими тремя зависимостями, почему в 70 лет у него практически отнялись ноги и что помогло ему забыть о заниженной самооценке? Об этом и много другом АиФ.ru узнал в новой книге певца.
О лечении зависимостей
В Америке для меня никак не могли подобрать подходящую клинику. Большинство из них специализировались на одной зависимости, у меня же их было три: кокаин, алкоголь, еда. Я не хотел, чтобы каждую лечили по отдельности, это заняло бы очень много времени.
Но наконец клиника нашлась. Мне постоянно было там стыдно. Не из-за моих зависимостей, а потому, что нам полагалось делать все самим: убираться в палате, стелить постели. А я от этого совсем отвык. Самостоятельно я только брился и подтирал зад, все остальное за меня делали люди, которым я платил. Я не умел включать стиральную машину и попросил другую пациентку, Пегги, показать мне. Увидев, что я не шучу, она с готовностью взялась помогать, но это не отменяло того, что я в сорок три года не знал, как постирать белье. В неделю нам разрешалось тратить десять долларов на канцелярию или на жевательную резинку — так вот, я представления не имел, что сколько стоит. Годы прошли с тех пор, как я покупал что-нибудь в обычном магазине — не в аукционном доме и не в дизайнерском бутике. Позорище!
О самооценке и честности
В клинике, где я лечился от своих зависимостей, я внезапно понял, что у меня занижена самооценка. Наверное, именно поэтому я всю жизнь обожал выступать на сцене. Тебе сложно принять личный комплимент, поверить в его искренность, и ты начинаешь искать обезличенную альтернативу: строчки чартов, аплодисменты зрителей, с которыми ты не знаком. Неудивительно, что на сцене все проблемы испарялись. И что жизнь вне сцены была сплошным хаосом.
Наркомания и алкоголизм — это всегда ложь, заметание следов, вранье самому себе, когда ты убеждаешь себя, что с тобой все в порядке, вранье другим — «не могу прийти, заболел», хотя на самом деле у тебя ломка или похмелье. Быть честным тяжело, но это дает свободу. Ты сбрасываешь багаж, который взвалила на тебя ложь, избавляешься от стыда и смущения.
О матери
Мама никогда не чувствовала себя виноватой, не думала, что поступает неправильно. Лучшее, чего можно было от нее ожидать, — ужасная ссора, в которой, конечно же, последнее слово оставалось за ней; затем все неловко улаживалось и наступало короткое перемирие до следующей истерики. С годами способность устраивать жуткие молчаливые сцены она довела до поистине эпического уровня. Поверьте, я лишь немного преувеличиваю. Эта женщина десять лет общалась со своей родной сестрой только посредством скандалов по ничтожным поводам — например, из-за того, добавила ли тетя Уин ей молоко в чай или нет. Непоколебимая верность отвратительному характеру в восьмидесятые даже заставила ее покинуть страну; разругавшись со мной и одним из сыновей Дерфа от первого брака, мама решила эмигрировать на Менорку. То есть ей легче было уехать за границу, чем пойти и попросить прощения. Нет никакого смысла урезонивать такого человека.
О проблемах с волосами
Британскую прессу куда больше интересовало то, что происходит у меня на макушке, чем моя ориентация. Не могу их винить: я и сам последние пару лет тревожился по этому поводу. Волосы начали редеть в начале семидесятых, а после неудачной окраски в Нью-Йорке выпадали уже целыми прядями.
В конце концов я сдался и заказал шиньон в фирме, которая делает парики для голливудских фильмов. Удивительная вещь! Долгие годы народ никак не мог успокоиться из-за моих волос, то есть их отсутствия. Но, как только я начал носить шиньон, а затем парик, безумие полностью прекратилось. Правда, у париков есть свои недостатки. Несколько лет назад я спокойно спал у себя дома в Атланте, как вдруг меня разбудили голоса. Я решил, что это грабители. Натянул халат и, крадучись, двинулся на кухню. Пройдя полкоридора, я понял, что забыл парик. Тогда я поспешно вернулся в спальню: уж если и суждено погибнуть от рук бандитов, то лучше с волосами. Быстро нахлобучив парик, я вышел на кухню и увидел двух водопроводчиков: их прислали чинить подтекающий кран. Они страшно извинялись, что разбудили меня, но, несмотря на явное облегчение, я все-таки заметил, что рабочие таращат на меня глаза с нескрываемым изумлением. «Вот что значит впервые лично узреть звезду», — подумал я и побрел обратно в спальню. Заглянув по пути в ванную комнату, я бросил взгляд в зеркало и понял: рабочих потрясло вовсе не то, что они живьем увидели легендарного Элтона Джона. Просто легендарный Элтон Джон в спешке напялил парик наизнанку.
О раке
Подготовка к прощальному турне шла полным ходом, как вдруг во время обычного планового обследования выяснилось, что у меня рак.
Операцию по удалению простаты мне сделали в Лос-Анджелесе быстро и тайно. Мы сделали все, чтобы слухи о болезни не просочились в прессу: не хватало только, чтобы газеты разразились истерическими статьями с фотографиями нашего дома.
Спустя десять дней я вернулся на сцену в «Цезарь Палас». Но почти сразу по приезде в Лас-Вегасе мне стало ясно: что-то не так. Утром я проснулся с ощущением легкого дискомфорта. В течение дня боль усиливалась и ко времени выхода на сцену стала невыносимой. Я едва сдерживал слезы. Группа предложила отменить шоу, но я отказался. Прежде чем вы начнете превозносить мою храбрость и верность профессии, должен объяснить: дело вовсе не в том, что я такой стойкий оловянный солдатик и что «шоу должно продолжаться». Просто я решил, что лучше уж выйти на сцену, чем корчиться от боли дома. Отчасти это помогло. По крайней мере, я отвлекся от мрачных мыслей о болезни, особенно когда осознал, что последствия операции начинают сказываться на мочевом пузыре.
Тот вечер получился волшебным. Честно, я прекрасно могу прожить без мероприятий, где меня чествуют, — я вообще не любитель комплиментов. Но настроение тогда было чудесное. Больше нет рака, больше нет боли. Операция прошла успешно. Осложнения устранены. Я собираюсь на гастроли по Южной Америке в компании Джеймса Тейлора. Все возвращается на круги своя. А потом я едва не умер.
О смерти
Говорят, мне повезло: со мной работали потрясающие доктора, и я получал лучшую медицинскую помощь. Хотя, должен сказать, в те дни я не чувствовал себя везунчиком.
В клинике, ночью, в полном одиночестве, я молился. «Пожалуйста, — шептал я, — не дай мне умереть, пожалуйста, позволь еще раз увидеть детей, пожалуйста, подари еще немного времени». Странно, но дни восстановления, проведенные в «Вудсайде» безвылазно, я считаю ответом на свои молитвы. Ты хочешь еще немного времени? Тогда научись жить вот так. Сбавь скорость. Мне словно показали иную жизнь, и я вдруг понял, что люблю ее гораздо больше, чем вечное скитание по дорогам мира. И если раньше во мне еще закрадывались сомнения по поводу прекращения гастролей, то сейчас они полностью испарились. Я чувствовал, что принял правильное решение.
Спустя одиннадцать дней меня выписали. Ходить я не мог — сильно болели ноги. К тому же огромное количество антибиотиков убило во мне все бактерии, как вредные, так и полезные. Но, по крайней мере, я был дома. Семь недель ушло на восстановление — я учился даже заново ходить. Из дома выезжал только для встречи с доктором. Нечто вроде вынужденного отпуска, и в другой ситуации я наверняка полез бы на стену: не помню ни одного случая, чтобы я так долго находился дома.
Об интригах
Когда ты богат и знаменит, тебя словно окружает стена, состоящая из прислуги и прихлебал. Очень легко попасть в такую ловушку, особенно если не хватило ума не допустить такого. Сегодня я вижу это постоянно, особенно в рэперской среде: они ходят повсюду с бесконечной свитой, куда более многочисленной, чем та, что вилась около Элвиса. Рэперы часто даже не ведают, что творят, они действуют из благих побуждений: дают работу друзьям детства, особенно если их детство прошло не в самом приятном районе. Но благотворительность такого рода опасна. Ты думаешь, что окружаешь себя людьми, которые облегчат твою жизнь, но на самом деле изолируешь себя от внешнего мира. И чем больше изолируешь, тем глубже погружаешься в иллюзию, — по крайней мере, так было со мной. Ты превращаешься в другого человека, не того, каким тебе предназначено быть от рождения, — и твоя жизнь становится тяжелее, а ты сам постоянно чувствуешь себя несчастным. И в конце концов оказываешься в подобии средневекового королевского двора, где ты монарх, а приближенные вокруг плетут интриги, стремясь стать к тебе еще ближе, получить больше влияния на тебя. Боясь потерять свое место под солнцем, они подсиживают друг друга. Гротескный иллюзорный мир, который разрушает душу. Но этот мир ты создаешь сам.
