Всё чаще его фамилия звучит без дополнения «младший». Потому что и так понятно, о ком идёт речь, — он уже заслужил это право своими работами. Новая картина Германа «Дело» была включена в программу Каннского кинофестиваля «Особый взгляд». Таким образом Алексей Герман пополнил список отечественных режиссёров, которые были конкурсантами всех трёх самых знаковых мировых кинофестивалей — в Каннах, Венеции и Берлине. «Дело» продолжает свою фестивальную историю, и в 20-х числах сентября выйдет в российский прокат. А Алексей тем временем снимает фильм «Воздух» о советских женщинах-лётчицах из специального авиаполка во время войны. Этот масштабный проект он называет российским «Дюнкерком» (кинодрама К. Ноланда о событиях во Франции в 1940 г.).
В России, несмотря ни на что, уровень кино растёт. А в мире растёт интерес к самой России. Чем более важной точкой на геополитической карте мира она становится, чем больше от неё зависит, тем выше интерес к её культуре, тем активнее попытки её понять.
Окно в Россию
Владимир Кожемякин, «АиФ»: Алексей, вы часто говорите, что фильм «Воздух» даётся вам невероятно тяжело. Почему?
Алексей Герман: Видимо, я полный идиот. Потому что только я мог оставить в сценарии пять с половиной сложных воздушных боёв, блокадный театр в Ленинграде, бой на земле в Сталинграде, три бомбардировки, партизанский отряд и т. д. И продолжать воплощать замысел в период пандемии, огромных финансовых потерь, закрытия границ и других сложностей. Но самое странное, что я не одинок. Нас много таких вот «идиотов», которые верят в наш фильм. Убеждён, что в России есть и другие такие режиссёры-безумцы.
— В этом году на каждом крупном мировом кинофестивале российские фильмы в конкурсе и получают призы. Чем объясняется такой интерес к нашему кино?
— В России, несмотря ни на что, уровень кино растёт. А в мире растёт интерес к самой России. Чем более важной точкой на геополитической карте мира она становится, чем больше от неё зависит, тем выше интерес к её культуре, тем активнее попытки её понять. На самом деле, конечно, ничего они там про нас не понимают и понять не в состоянии: живут своими клише, представлениями из прошлых времен, да и знать ничего не хотят. Но всё же через наше кино пытаются прорубить для себя окно в Россию. К тому же сегодня наше кино (особенно то, что едет на фестивали) меньше пугает зрителя, чем в 90-х, и больше говорит о понятных каждому народу проблемах — о сложностях человеческой жизни и социальной несправедливости, снова обратившись к теме к теме маленького человека.
«То, что делает нас нами»
— Вы сказали о фильме «Воздух»: «Это история свыкания человека с войной, с потерями, с тем, что надо сражаться и убивать. Это путь воина, только воина-девушки». Вы поняли истоки того героизма? Ведь советское общество тогда тоже было неоднородно, в нём хватало обиженных революцией и репрессиями.
— Это вообще свойство русского народа, наша исторически-генетическая история. Ведь в партизаны и в Отечественную войну 1812 г. никто никого не заставлял идти. Причина — в общинности, в традициях страны, которая пережила много нашествий. Был бы в 1940-е вместо Сталина какой-нибудь царь Николай V, всё равно мы победили бы фашизм. И в современном мире героизму тоже есть место.
Однако у меня, например, возникли проблема поиска кандидатов на роли солдат. Глаза у большинства наших современников не совсем те. Иная энергия: бытовая, менее острая, менее «на грани». А хорошие фильмы о войне — это глаза. Таких глаз мне отчаянно не хватает.
Почему? Мы стали более комфортным обществом и совсем не похожи на тех, кто находится в битве, постоянно рядом со смертью. Уверен, что и талантливых артистов в стране стало меньше. Но думаю, что если, не дай бог, начнётся большая война, героизм будет тот же, потому что остались глубинные, корневые вещи: то, что делает нас нами.
— Наелся ли мир супергероями из комиксов?
— Мир не наелся, а лично я — да. Супергерои — это высасывание из пальца одного и того же. Для западного общества перебор суперменов, идеологизированность кино и повседневной жизни — плохие симптомы. Реальность там становится всё более выдуманной. Это говорит о нежелании принимать действительность хотя бы примерно похожей на ту, какая она есть.
Думаю, я не совсем правильный русский художник. Не хочу пасти народы, поучать, быть каким-то там камертоном. Никого не обличаю, не восхваляю, не проповедую. Я не справочная служба. Мне скучно провозглашать истины, да и пути к всемирному счастью я не нашёл.
«Не хочу поучать»
— Фильм «Дело» — история преподавателя провинциального вуза, который вступил в схватку с мэром-коррупционером, по ложному обвинению оказался под домашним арестом и борется за, как ему кажется, лучшее будущее. В этой связи вы заметили, что общество должно иметь право на обратную связь с государством. А разве само оно не хочет услышать простого человека?
— Я не бунтарь и не революционер. Не хочу новых потрясений, внешнего управления страной, чиновников МВФ и других людей, выросших за границей, которые будут нам рассказывать, как надо жить, уверять, что наши заводы, верфи, самолёты — это неэффективно, что надо закупать всё за границей, и будет всем счастье. Это манипуляция, враньё, которое ведёт к ужасным последствиям. И если мы хотим этого избежать, обратная связь между государством и обществом нужна. Конечно, чиновники этого не хотят, в том числе высокопоставленные. Их жены ездят на «Бентли». Но иначе мы рискуем повторить судьбу СССР, который из-за отсутствия такой связи и обрушился: госпропаганда рисовала одну картину мира, а народ видел совсем другую.
Союз ведь развалило не ЦРУ, не книжки Солженицына, а убеждение населения, что на Западе простые люди живут лучше. Язык же ультиматумов приводит к социальному взрыву с огромным количеством крови. Ещё одной революции мы не переживём — страна распадётся.
Думаю, я не совсем правильный русский художник. Не хочу пасти народы, поучать, быть каким-то там камертоном. Никого не обличаю, не восхваляю, не проповедую. Я не справочная служба. Мне скучно провозглашать истины, да и пути к всемирному счастью я не нашёл. Больше всего я ненавижу деятелей искусств, которые говорят, что знают, как надо, и всё время наставляют русский народ. Я лишь ставлю в своих фильмах вопросы, и пытаюсь показать картину мира.
Я точно не поэт, который больше, чем поэт. Я меньше большого, но не меньше необходимого. Когда-нибудь про меня напишут: «Он был соразмерен времени».
— Что вам дали и что отняли возраст и опыт?
— Я стал увереннее, умнее, быстрее, лучше разбираюсь в людях и в своей работе. Но жизненный опыт отнял у меня веру в людей. Я стал гораздо более недоверчив. В юности верил, что у России должен быть либеральный путь. Сейчас поменял свои убеждения, стал консервативнее. Меня подозревают в том, что я, мол, «продался» тем или этим, но я изменил взгляды искренне, а не для того, чтобы кому-то понравиться... Иногда, вслушиваясь в себя, замечаю, что вещи, которые раньше вызывали эмоциональные реакции, сейчас кажутся незначительными, скучными, мелкими. Что это? Чёрствость, утрата внутренней амплитуды, жесткость, ум, глупость? Все-таки один из основных предметов познания мира — мы сами. Я стал меньше радоваться и больше задумываться над тем, о чём думать не нужно... Мы все с годами теряем скользящую лёгкость и обретаем вместо этого крадущуюся мудрость. Самое интересное, что возраст и опыт дают внутреннюю свободу, но они же и её и ограничивают. Вот это забавно.
