Певец Сосо Павлиашвили рассказал АиФ.ru о том, как продал квартиру, чтобы отдать долги, почему музыка 70-х по-прежнему является для него и многих музыкантов источником вдохновения и сколько женщин успел «осчастливить».
Владимир Полупанов, «АиФ»: Сосо, это правда, что ты не ходишь на похороны даже к очень близким людям?
Сосо Павлиашвили: Правда. Даже на похороны родителей (дай бог им долгих лет жизни) нельзя ходить. Мои близкие все об этом знают.
— С чем это связано?
— В 1996 году я сел в машину с пьяным человеком и попал в аварию, после которой у меня началась эпилепсия. 7 лет длилась эта страшная болезнь, которую никто не мог вылечить. Приступы начинались во время сна. Никто не мог понять, как это лечить. Моя жена Ира, спасибо ей, всё это время была со мной. В 2004 году, после того, как она родила нашу первую дочку, Лизу, у меня всё прошло. И на похороны ходить нельзя потому, что болезнь может вернуться. Не факт, что я снова смогу поправиться.
— Не верю я в чудеса. Ты же лечился. Есть, наверное, какое-то рациональное объяснение?
— Мне сказали, возможно, сыграл роль положительный импульс.
— А зачем ты вообще сел в машину с пьяным водителем?
— Думаю, это судьба. Так хотел Господь. Может быть, он мне дал испытание и таким образом отвёл меня от других бед.
— То есть тебе можно посещать только праздники? А какое торжество тебе запомнилось на всю жизнь?
— Таких много. Были веселые и одновременно экстремальные ситуации. Помню, выступал как-то на дне рождения одного борца на Кавказе. Ему исполнилось лет 25–30. Я его лично не знал. Но по гостям было видно, как они его уважают. На празднике присутствовало 200 или 300 борцов — молодых горячих ребят с поломанными ушами. Я начал петь, вышел в зал с микрофоном. Вокруг меня сразу образовался круг. Я пою, они все танцуют, кричат. Как в лаве, купаешься в этой энергии. Вдруг чувствую, кто-то сзади взял меня чуть ниже колен и пытается поднять, как какой-то памятник. А я продолжаю петь, будто ничего не происходит, хотя ощущение не из приятных. Они все выпившие, мягко говоря. Чувствую, как начинаю заваливаться набок. Мне казалось, что падение длилось целую вечность. Я был уже в нескольких сантиметрах от мраморного пола, и кто-то из ребят успел меня подхватить и спасти. И я допел песню до конца.
Году в 89-м участвовал в фестивале в Сочи. Пою, вокруг царит веселье. Вижу, справа от сцены группа молодых пьяных ребят что-то неприличное показывает в мой адрес. Продолжаю петь и медленно спускаюсь вниз. Эти ребята — ха-ха-хи-хи — гогочут. Подошёл к ним, сказал зрителям «извините», размахнулся, ударил одному в челюсть и добавил: «Если остались вопросы, после концерта подходи». Потом снова извинился перед публикой и вернулся на сцену.
— После концерта разборки продолжились?
— Кто придёт, слушай. Еще одна ситуация была на концерте в Грузии во дворце спорта. Народу было тысяч 15. Выступаю, и вдруг — ба-бах — удар, у меня в глазах потемнело. Не могу понять, что произошло. Музыка продолжает играть, я в себя прихожу. Потрогал голову, смотрю на руке кровь. Кто-то кинул на сцену большую бутылку из-под пепси, наполненную простой водой. Удар был такой силы, что мне разбили бровь. Я обратился со сцены: «Кто бы ты ни был, подойди, поговорим. Тебя никто пальцем не тронет. Просто хочу знать, зачем ты это сделал». Никто не признался. Проходит день-два. Раздается звонок от мужчины, который говорит: «Батоно Сосо, прошу у вас прощения. Мой сын был на вашем концерте и в эйфории бросил на сцену бутылку с водой. Он не хотел попасть в вас. Но мне очень стыдно за его поступок. Скажите, где находитесь? Я вам его приведу. Можете побить его. Уши надерите. Как хотите, так и накажите». Я говорю: «Если он осознал и признался в этом, мне от вас больше ничего не надо. Значит, он не такой плохой парень». Хорошо, что люди не спрятались, извинились. Это дорогого стоит.
— В 90-е годы тебе пришлось продать свою квартиру из-за того, что ты взял в долг большую сумму денег. Что это была за история?
— Мы со знакомыми ребятами начали делать хорошее дело — создали компанию «Джокер». Хотели снимать фильмы. В гостинице «Олимпик-пента» сделали шумную презентацию, на которую пришли уважаемые люди. Вначале всё хорошо шло. Но потом выяснилось, что мои партнёры наделали кучу долгов. Пришли люди и стали требовать эти деньги. Я подумал, если когда хорошо, мы вместе, то и когда плохо, отворачиваться от них будет неправильно. Занял у своих близких людей большую сумму, закрыл их долги. Но когда пришло время возвращать эти деньги, ребята не смогли их отдать. Испугались и исчезли. Думаю, их можно было найти. Но решил продать квартиру, в которой жил. Раздал долги. Плохо было бы, если бы я начал вилять задницей, прятаться. В моей Библии такого не написано. Я взял, я и должен вернуть. В общем, пришлось переехать в съемную хрущёвку, в которой три комнаты были как одна — очень маленькие. Я прожил в ней несколько лет, пока не появились мои бывшие партнеры. Они извинились и сказали, что я могу выбрать квартиру в Москве, и они купят для меня. То есть, в конце концов, они порядочно поступили. В общем, благодаря их помощи у меня появилась своя квартира на улице Руставели. Вспоминаю это наше жилье с большой теплотой, ведь наши девочки там родились. Но потом её продал и купил квартиру своему сыну.
— У тебя недавно вышел альбом «Жизнь — это кайф», который ты посвятил «величайшим музыкантам 70-х» — Стиви Уандеру, Джеймсу Брауну, Марвину Гэю, Барри Уайту, группе «Земля, Ветер, Огонь». На твой взгляд, сейчас нет «величайших» в музыке?
— Свой альбом я посвятил также своей жене Ирочке, с которой познакомился, когда ей было 16 лет… Конечно, и сейчас есть музыканты, которые собирают стадионы, по которым с ума сходят миллиарды людей на земле. Но основа их творчества — это музыка 70-х годов, которые были эпохой Ренессанса в истории поп-музыки. Если внимательно послушать Бруно Марса, Джастина Тимберлэйка, Джона Ледженда, Мари Джей Блайдж, покойных Эми Вайнхаус и Майкла Джексона, в их музыке много из 70-х. Фанк, соул — это истоки, из которых можно черпать и черпать. Я обожаю Ивана Дорна, который тоже музыку 70-х пропустил через себя и выдал невероятный альбом CO'N'DORN (2012 года — Ред.). Для меня это один из лучших современных поп-альбомов.
— Мне показалось, он записан с оркестром. Это так?
— Получился небольшой оркестр — духовая, скрипичная секции. В основном музыканты, которые работают с Лёней Агутиным. В одной песне сыграли два блистательных гитариста — Сергей Шай, с которым мы записали огромное количество песен, и джазовый музыкант Евгений Побожий (победитель Международного конкурса гитаристов Института джаза им. Хёрби Хэнкока — Herbie Hancock Institute of Jazz International Guitar Competition 2019 года — Ред.). Записывать альбом мне помогали Василий Ткачук и Алексей Батыченко.
— В песне «Птицы летят» спела даже одна из твоих дочерей. Впервые?
— Нет. До этого мы с ней записали две песни. В этой песне мы втроём втроем: я, Сандра и жена Ира. Получилось семейное трио. Да и саму фразу «Птицы летят» придумала Сандра, у неё на плече была татуировка с такой надписью. Это меня вдохновило. Я сел за рояль и с первого раза написал песню. На альбоме вся музыка моя. Старшая дочь Лиза, кстати, большая поклонница групп «Мэрилин Мэнсон», «Металлика», «Корн», оформила альбом — нарисовала обложку.
— Ты выпустил этот альбом и на виниле. Надеюсь, не пытаешься таким образом заработать?
— Нет, конечно. Смешно об этом даже говорить. Это просто моя дань этой музыке, Всевышнему, который дал мне всё, что имею. Винил есть и будет, но не для массового слушателя, конечно. Когда ты едешь в машине и слушаешь что-то фоном, звук с цифровых носителей звучит очень комфортно. Но звук на виниловой пластинке совершенно другой. Ты должен сесть в удобное кресло, налить себе чаю, вина, коньяка (кому что нравится, или ничего не наливать), настроиться и слушать. Можно расслышать все нюансы мастерской игры музыкантов, красивые аранжировки.
— Сколько ты потратил на запись?
— Очень много. Но я это делаю не для того, чтобы заработать больше. А потому что без этого не могу. Я обязан вкладывать в себя, в свои песни. Моя семья, кстати, получает меньше, чем я трачу на творчество и отдаю. Машины, например, у нас куплены в кредит.
— В 70-е годы и у нас в стране была создана масса прекрасных песен, которые на волне популярности русского рока в 80-е казались мне «совком». Я слушал только русский рок. А сегодня песни советских композиторов на фоне того, что звучит на радио, кажутся недосягаемыми шедеврами.
— Невозможно сравнивать песни Виктора Цоя и Юрия Антонова, Александры Пахмутовой и Бориса Гребенщикова, ансамбля «Песняры» и Оксимирона. Это абсолютно разные музыкальные направления. Но все это — честная музыка. Конечно, те песни, где есть узнаваемая мелодия, будут жить долго. «Миллион алых роз» на любом языке будет хитом. В хорошей рок-музыке или рэпе тоже важна филигранность исполнения, текст со смыслом, красивая мелодия, а когда ты громко что-то бренчишь на гитаре и орешь бессмыслицу, это никому не интересно. Огромное количество рок-музыкантов поэтому и не удержались на плаву. «Чайф», «Алиса», «Аквариум», Вячеслав Бутусов, Гарик Сукачев, «Машина времени», «Моральный кодекс», «Браво» — это всё мыслящие люди. Поэтому и сегодня их музыка актуальна.
— У тебя есть замечательные песни. Но есть и такие, как «Ждёт тебя грузин», рассчитанные на более низменные вкусы. Согласен?
— Не согласен. Эту песню мы написали вместе с Кареном Кавалеряном. Она мастерски сделана. Я спел её впервые в начале нулевых в Юрмале на «Новой волне». Спустя время мне позвонил Игорь Крутой и сказал: «Сосо, почему ты не поёшь "Ждет тебя грузин"»? Это та самая песня, которая тебе нужна. Сними на неё клип». До сих пор говорю ему «спасибо» за этот совет. Когда Резо Гигинеишвили было 22 года, этот великий режиссер снял клип на эту песню.
— Гигинеишвили уже великий?
— Раз он не звонит, значит, уже великий (смеётся). Раньше мы созванивались каждый день. Но я его все равно люблю безгранично. Эта песня была написана в период очередного обострения российско-грузинских отношений. Можно сказать, это крик души. Она о том, что парень любит девушку, а она не может приехать, потому что ей не дали визу. До чего мы дошли — между Грузией и Россией существует визовый режим. Вот, например, хочу маму привезти в Москву из Тбилиси на обследование. И каждый раз думаю, как получить визу. Тот, кто не любит Россию, не приедет, хоть ты ему три визы дай. А те люди, которые любят Россию, хотят приехать, но не могут. Мне кажется, пусть лучше грузины приезжают в Россию, чем… В том, что отношения на политическом уровне испорчены, нет одного виноватого, тут ошибки со всех сторон. Вот о чём я пою. Если бы я спел минорную трагичную песню на эту тему, думаю, никто бы ее не воспринял. А в шутливой форме — легко.
— Как часто ты сегодня бываешь в Грузии?
— Очень редко.
— Почему?
— Есть масса причин, на которых не хотелось бы заострять внимание. К тому же у меня плотный график, я очень занят. В сентябре у меня было 45 перелетов.
— Это же только перелеты? А сколько концертов?
— 25, наверно. В феврале было 4 выступления. Но зато я сидел на студии и сделал много полезного, участвовал в съёмках, давал интервью, выступал на благотворительных мероприятиях. Это всё тоже нужно. В марте у меня снова плотный график. Мне надо кормить всех, включая родителей, живущих в Грузии. Но я уверен, что придёт время, и я обязательно приеду на родину.
— Россияне по-прежнему ездят в Грузию с удовольствием. Но ты прав, политический фон очень нехороший. Летом прошлого года по Грузии прокатилась волна митингов с лозунгами: «Русские оккупанты, убирайтесь вон из Грузии», «Стоп, Иван» и т. д. По твоим ощущениям, что это было и главное — зачем?
— В любой стране полно маргиналов, которые плохо относятся даже к своим родителям. А сколько людей в самой России, которые ненавидят страну, в которой живут. Я этого не понимаю, но таких людей много. Точно такая же ситуация и в Грузии. Думаю, наши отношения еще долго будут «бродить», потому что мы внуки и правнуки людей, которые топтали веру, разрушали церкви, воевали друг с другом.
Я вырос в тбилисском районе Нахаловка, где раньше были бани. В них была уникальная акустика. Банщики курды, когда не было клиентов, переворачивали вёдра, стучали по ним и пели. Их пение меня завораживало. А когда я подрос, выяснилось, что эта баня была когда-то церковью. Сейчас вместо бань снова церковь и еще воскресная школа. Храм восстановить легче, чем порушенную веру и отношения. Неужели должна случиться еще одна мировая война, чтобы мы все поняли, что должны лучше друг к другу относиться?
— Это правда, что ты строишь церковь в Тбилиси?
— Не только в Тбилиси. И в России помогаю строить.
— А когда-нибудь пытался избавиться от грузинского акцента?
— Как от него избавиться? Когда мне было 6 лет, родители отдали меня учиться игре на скрипке. Частные уроки мне давала учительница Нелли Георгиевна Ураева, коренная ленинградка, пережившая блокаду. Можно сказать, она была моей второй мамой. Она очень переживала за меня — лишь бы я не бросил скрипку. Я с ней говорил только на русском языке почти без акцента. Но во время службы в армии попал в роту, где были только «лица кавказской национальности» (смеётся). С тех пор говорю с акцентом. Но женщинам нравится (смеётся).
— Ты как-то признался в интервью, что у тебя была тысяча женщин? Это правда?
— Я всегда говорю, что у меня были счастливые секунды с каждой из этих женщин. В знак моего уважения к ним и их — ко мне. Я никого никогда не обманывал, не подводил, не предавал.
— Ты дарил женщинам лишь «счастливые секунды»?
— Если бы это были только секунды, не было бы такого количества женщин (смеётся).
