200 лет назад, 11 ноября 1821 г., в «Книге для записи крещёных и отпетых в церкви Петра и Павла» появилась запись: «Родился младенец в доме больницы бедных и убогих, у штаб-лекаря Михаила Андреевича, сын Фёдор».
Дело было в Москве, больница называлась Мариинской и располагалась на улице Новая Божедомка. Впоследствии Новая Божедомка исчезнет. Её переименуют в честь того самого младенца – сейчас это улица Достоевского.
Для нас Достоевский ещё со школьной скамьи – классик отечественной литературы и одна из икон мировой литературы. Мы привыкли к этому знанию настолько, что оно кажется чем-то постоянным, незыблемым. Как говорится, ни убавить, ни прибавить.
Русское зеркало
Но кое-что прибавить всё-таки придётся. Дело в том, что Достоевский своим пером сделал то, что уже не вырубить никаким топором. Он создал образ России и русских. И на Западе, и на Востоке твёрдо уверены, что именно Достоевскому удалось лучше всех изобразить русского человека и раскрыть русскую душу. В этом забеге автору «Преступления и наказания» проигрывает даже его вечный конкурент Лев Толстой.
Возможно, именно поэтому к русским отношение странное. Нас побаиваются и нами восхищаются одновременно. Потому что русские в изображении Достоевского – это люди слишком широкие, слишком импульсивные, слишком дотошные, которые во всём – в милосердии и зверствах, в восхождении к Богу и в ужасающем падении – честно и последовательно идут до конца.
И Запад, и Восток продолжают открывать для себя Достоевского, считая его наиболее актуальным писателем. Скажем, в Японии в 2007 г. миллионным тиражом вышел восьмой перевод романа «Братья Карамазовы» и был моментально сметён с прилавков. Причём переводчик Икуо Камэяма счёл нужным заметить, что для Японии более чем успешным считается тираж в 10 тыс. экземпляров. Лишь авторы бестселлеров вроде Харуки Мураками издаются тиражами по 200–300 тыс. Но русский классик XIX столетия бьёт все рекорды, потому что «Достоевский, как никакой другой писатель, заметил и даже смог предсказать состояние современного человека».
Герой наших дней
Достоевского массово издают в Китае, Корее, Аргентине, Бразилии, не говоря уж о Европе, где с его романами знакомы уже очень давно. Правда, долгое время Достоевского на Западе полагали автором полицейских и фельетонных романов, которые пишутся за месяц, читаются за вечер и забываются через пару дней. Тех же «Братьев Карамазовых» считали криминальным бытовым романчиком и при переводах выбрасывали из него «Легенду о Великом инквизиторе». Теперь же на конференции Института русской литературы РАН, прошедшей нынешним летом, швейцарская писательница Ильма Ракуза заявила: «Безусловный герой нашего времени – Иван Карамазов и его «Легенда о Великом инквизиторе», в которой дан глубочайший анализ механизмов тоталитаризма и которая по сей день остаётся необычайно актуальной».
При жизни Достоевский ходил в «крепких середнячках», и его работу оценивали соответствующе. Скажем, в журнале «Отечественные записки» Толстому и Тургеневу платили по 400 руб. за лист. Достоевскому же – вчетверо меньше. О мировой славе можно было только мечтать. Более того, в своей последней тетради Достоевский написал: «Я, хотя и не известен русскому народу теперешнему, но буду известен будущему». Тогда это могло показаться пустым бахвальством. Сейчас кажется сбывшимся пророчеством.
Пророк или аналитик?
Достоевского часто называют писателем-пророком. Иногда замечая, что уместнее говорить не о пророчествах, а о прозрениях. Кое-кто объясняет «пророческий дар» писателя его страшным душевным недугом – эпилепсией. Дескать, лишь в припадках «священной болезни» ему открывались глубины грядущего. На самом деле сводить всё к «эпилептическим прозрениям» – значит унизить Достоевского как мыслителя. Он обладал мощным аналитическим умом, который может всесторонне оценить развитие текущей ситуации и сделать вывод, как оно повернётся в будущем.
Так, в своём «Дневнике писателя», оценивая трагедию и триумф русской армии при осаде и взятии Плевны в ходе Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., Достоевский выступил как серьёзный военный аналитик. Будучи по образованию военным инженером, он профессионально разобрал ситуацию и сделал блестящий вывод: «Я хочу только выразить формулу, что при нынешнем ружье, с помощию полевых укреплений, всякий обороняющийся, в какой бы то ни было стране Европы, получил вдруг страшный перевес сил перед атакующим. Сила обороны пересиливает теперь силу атаки, и обороняющемуся несомненно выгоднее воевать, чем атакующему».
Тогда над «диванным стратегом» посмеялись. А 40 лет спустя Европа захлёбывалась кровью – так проявил себя «позиционный кризис» Первой мировой войны, когда из-за проволочных заграждений и пулемётов продвижение по фронту на считаные метры оплачивалось сотнями тысяч трупов.
Примерно столько же – 45 лет – разделяет роман «Бесы», изданный в 1872 г., и Революцию 1917 г. Его называют «романом-предупреждением». Причём предупреждением не сработавшим. Дескать, ни российская власть, ни общество к пророку-Достоевскому не прислушались. К власти всё-таки пришли нигилисты, «новые Ставрогины», и Россия вновь захлебнулась кровью, да такой, что потери Первой мировой кажутся цветочками.
Правда «серых зипунов»
В действительности Достоевский был одним из любимых писателей императорской семьи. К его мнению прислушивались. Особенно это касалось цесаревича Александра, будущего императора Александра III Миротворца. Писатель умер 28 февраля (по старому стилю) 1881 г. Спустя месяц те самые «нигилисты» убили императора Александра II. Его сын предупреждению Достоевского внял. Но очень своеобразно – запустив «политику кнута». Гайки были закручены до предела. В какой-то момент власть реально вела по очкам – движение «нигилистов-народовольцев» было фактически сведено на нет.
С «политикой пряника» было хуже. Хотя Достоевский говорил и об этом: «Для народа царь есть воплощение его самого, всей его идеи, надежд и верований его… Этакому ли народу отказать в доверии? Позовите серые зипуны и спросите их самих об их нуждах, о том, чего им надо, и они скажут вам правду…»
Этого сделано не было. Судя по всему, Достоевский предвидел и такой вариант. Согласно свидетельству Великого князя Александра Михайловича, писатель незадолго до смерти сказал: «Вам кажется, что в моём последнем романе «Братья Карамазовы» было много пророческого? Но подождите продолжения. В нём Алеша уйдёт из монастыря и сделается анархистом. И мой чистый Алёша убьёт Царя…»
Да, путём репрессий справиться с «нигилистами» удалось. Но с простым человеком, который разочаровался и в Боге, и в царе, не оказавшем ему доверия, справиться гораздо труднее. Это подтверждает карьера одного студента Тифлисской семинарии, которого звали Иосиф Джугашвили…
