А ещё известен Александр Городницкий и тем, что примирил физиков и лириков, споривших о путях развития человечества в 60-х гг. ХХ в.
Не время для стихов
Сергей Осипов, «АиФ»: Александр Моисеевич, совсем недавно в Музее-галерее Евгения Евтушенко вам первому вручили премию «Больше, чем поэт» им. Евтушенко. А вы были лично знакомы с Евгением Александровичем?
Александр Городницкий: С Евтушенко я был знаком, но не слишком близко. В 60-х гг. мы жили в разных городах: он в Москве, я в Ленинграде. Мы входили в разные поэтические тусовки. У него – Вознесенский, Рождественский, Ахмадулина, у меня – Александр Кушнер, Глеб Горбовский и другие. Когда я переехал в Москву, мы стали чаще встречаться, даже перешли на «ты». Но долгое время Евтушенко воспринимал меня скорее как автора-исполнителя. Только незадолго до смерти, когда я подарил ему книгу стихов о войне, он неожиданно меня похвалил: «А ты, оказывается, не только поёшь, у тебя и тексты неплохие». Так что для меня было приятной неожиданностью получить премию, которую он завещал, уходя из жизни.
– Про то, что поэт в России больше, чем поэт, Евтушенко написал в совершенно другую эпоху, когда о смысле жизни спорили физики с лириками, а не мерчандайзеры с девелоперами. Кто ваш нынешний слушатель и читатель?
– Да, 1960-е гг. – это было время очень недолгой оттепели, когда барды и поэты собирали стадионы. Сейчас в глазах большой аудитории поэтическое слово потеряло свою привлекательность. Авторская песня тоже переживает кризис. За редким исключением основоположники жанра – Окуджава, Галич, Высоцкий, Визбор, Новелла Матвеева – ушли из жизни. У нынешних бардов с точки зрения владения стихом «и трубы пониже, и дым пожиже». Поют и владеют гитарой они зачастую получше «отцов-основателей», но… Как сказал один умный человек, авторская песня – это музыкальное интонирование русской поэтической речи. А с речью у нового поколения проблемы. Ну и публика на поэзию и авторскую песню в наши дни реагирует вяло, чтобы хуже не сказать. Не знаю почему. Наверное, сейчас не время для стихов.
– Тем не менее на ваши концерты лишние билетики за километр начинают спрашивать.
– Это правда, ко мне, к Юлию Киму ходят и наши ровесники-шестидесятники, их дети и даже, похоже, внуки. Но мы последние из могикан. Я тут в Питере на концерте получил из зала забавную записку: «Как вы думаете, будет развиваться авторская песня в следующем периоде застоя?» Я честно ответил, что не знаю.
Потепление и смута
– Ваша первая песня датирована 1954 г., а стихи были и до того. А последнее на сегодняшний день стихотворение вы когда написали?
– Позавчера.
– В чём секрет такого поэтического долголетия?
– Понятия не имею! Это не от меня зависит, стихи откуда-то свыше приходят. Пока есть возможность – записываю. Но отдаю себе отчёт в том, что в любой момент всё может прекратиться.
– А в чём секрет долголетия как такового? Вам уже 86, но вы часто выступаете, много ездите по стране и миру. А в текстах песен у вас то «выпитые фляги», то «в рюмочной на Моховой».
– На возраст можно посмотреть и с другой стороны: не уже 86, а ещё 86. А насчёт вредных привычек… Значительную часть своей жизни я провёл в замкнутых мужских коллективах. Семнадцать лет отработал в геологических экспедициях на Крайнем Севере. Примерно 30 лет – в Мировом океане, на военных кораблях и исследовательских судах, где дисциплина порой ненамного слабее. То, о чём вы спрашиваете, скрашивало нам жизнь вдали от жён и любимых, а на севере часто было условием выживания.
– «Вдали от любимых»… А как же жена французского посла?
– У этой песни забавная история, которая чуть не привела к серьёзным последствиям. В апреле 1970 г. наше научно-исследовательское судно «Дмитрий Менделеев» зашло в порт Дакар, где праздновали сенегальский День независимости. В тот день я и увидел жену французского посла. Правда, я болтался на катере посреди гавани, а она на берегу на трибуне, на расстоянии три кабельтова. Это больше полукилометра. Вот и вся любовь! Но мне из-за этой песенки чуть не закрыли выезд из СССР. Для учёного-океанолога это было хуже смерти.
– У вас есть очень ехидная песня про глобальное потепление. Вы в него не верите?
– Ну почему же, глобальное потепление – это физический процесс, который невозможно отрицать. Но роль человека в нём минимальна. Главный фактор, определяющий тепловой режим Земли, – это Солнце: расстояние до него и процессы, происходящие на нашей ближайшей звезде. Остальное – производные второго и третьего порядка. А насчёт углерода, с которым бьются все «зелёные»… То, сколько его каждый год выбрасывает зеркало Мирового океана, – это в 100 раз больше, чем вся земная промышленность, вместе взятая. Так что имею основания полагать, что вся борьба с глобальным потеплением есть хорошо просчитанная и организованная афера, которая принесла организаторам не один миллиард долларов.
– А в песне поётся, что утонут и Лондон, и Питер. Что делать?
– Ну если, как в песне, Мировой океан поднимется на 10 метров, то можно уже ничего не делать – только тонуть. Но уверяю вас, этого никогда не случится. В ближайшие 10–20 лет нас, наоборот, ожидает глобальное похолодание. Это такой же объективный процесс, как глобальное потепление, они сменяют друг друга на всём протяжении истории Земли. Предыдущее глобальное похолодание началось в 1601 г., когда Москва-река замёрзла на Яблочный Спас, 19 августа. В следующие два года по всей Московии стояли суровые морозы, был неурожай и мор. Это привело среди прочего к русской Смуте. Так что ещё неизвестно, что для человечества хуже: похолодание или потепление. Это я вам уже не как поэт, а как геофизик говорю.
– (Смеётся.) Нет, не дай бог, рано мне ещё о музее думать! А о том, что хотел бы оставить после себя, я как-то на собственный день рождения написал стихотворение. Речь в нём о песне: «Чтобы в глухой таёжной стороне, у дымного костра или под крышей, её бы пели, голос мой не слыша и ничего не зная обо мне». Назвал скромно: «Памятник».
