Большинство зрителей знает Мариам Мерабову как участницу шоу «Голос». В 2014 году она была в команде Леонида Агутина и дошла до финала. Но Мариам пришла на шоу уже сложившейся певицей, профессионалом. Сейчас у нее много своих проектов, также она делится свои мастерством с учениками — преподает вокал.
Певица не скрывает своих политических предпочтений и активно поддерживает российскую армию, помогает пострадавшим жителям Донбасса. В интервью Вячеславу Манучарову Мариам Мерабова рассказала о своем отношении к уехавшим коллегам, о работе с Аллой Пугачевой и о своей семье.
О работе с Пугачевой
«В 2014 году, за год до проекта „Голос“, я преподавала в Школе творчества Аллы Пугачевой... Но ушла я оттуда, хлопнув дверью, потому что ненавижу жить и работать в ситуации „свиты“. Когда мы обговаривали все „на берегу“, я сразу сказала, что буду учить детей петь, а не делать вид, что они поют. Со мной согласились, сказали: „Конечно, хорошо“. Мы встретились с Аллой Борисовной, поговорили. Она подтвердила: „Это то, что надо“. Вспомнили с ней моего свекра (Левон Мерабов — композитор, дирижер, аранжировщик — ред.), песня „Робот“, которую исполняла Пугачева — это его песня. Он тоже был на нашей встрече. Она [Пугачева] в разговоре ему припомнила, как он тогда сказал, что она плохо поет. А Лева ответил: „Ну, конечно, ты тогда плохо пела. Это потом ты стала прекрасна“. (Алла Пугачева исполняла песню „Робот“, когда ей было 16 лет — ред.)» «Так вот, когда я увидела, во что потом превратилась эта школа — детей начали учить петь под фонограмму, педагоги начали записывать свои голоса вместо ребенка, то есть подделывать голоса, я возмутилась: „Чем вы занимаетесь, Алла Борисовна?! Что вы творите?!“ При этом я периодически попадала на ее разговоры с Софией Михайловной Ротару, и велись они с явным негативом в сторону России. О том, что здесь Мордор и так далее. Уже тогда... Хотя ничего удивительного. Кто был спонсорами этой школы и всей их жизни? Там учились такие фамилии! Помните, какие у нее были баталии с Жириновским? Помните, как она поддерживала Прохорова? Вот и все. Кто женщину кормит, тот ее и танцует. В ее школе учились и дети определенных людей... Скажем так, из оппозиции...».
О разрыве с Примадонной
«У нас был диалог (с Пугачевой) в конце, когда я уходила. Она сказал: „Ты пожалеешь. Ты что, очень умная?“ Я ей ответила: „Я вас очень уважаю и не собираюсь оскорблять. Я вас очень люблю, но никогда не позволю себе быть свитой. Потому говорить правду, а не быть свитой это и есть любовь. А в таких условиях, как сейчас, я не работаю. Мне странно, что школа Аллы Борисовы Пугачевой занимается такой фигней. И пожалею я, если останусь в этом адище“... И я ушла. Думала, что она сделает все, чтобы похоронить меня — в смысле сцены. Но проходит время, и вдруг мне звонит Илюша Авербух и говорит: „У нас юбилей Татьяны Анатольевны Тарасовой, нам Алла Борисовна сказала, что только вы споете „Сто часов счастья“... Так что слова, которые она произнесла при нашем расставании, были не угрозой, она действительно думала, что я пожалею, что отхожу от нее Великой...» «По сегодняшней ситуации с Аллой Борисовной я могу сказать: мне очень жаль... Ее позиция для меня чудовищна. Ты можешь быть согласна, не согласна — как угодно. Но ты не имеешь право оскорблять народ, людей... Но в принципе она их [людей] в упор не видела никогда. Как жаль! Я горда нашими людьми, и мне жаль ее... А она поймет или уже понимает, что совершила большую ошибку. Алла Борисовна Пугачева была обожаема людьми, и ее творчество остается любимым многими. Она — дива! Но финал... печаль огромная. Как ты могла не выбрать свой народ, свою культуру?! Свою страну, которая все тебе дала?! Ты что, не понимаешь, что происходит... Видимо, важнее были деньги, откуда они текут, кто их дает. Ну что, мы не знаем, как это делается? Жаль. Мне жаль».
О своей позиции
«Мне не стыдно, что я — за большинство. Потому что для меня большинство — это вся Россия. Я со страной и со всеми своими детьми. У меня трое детей. И мои дети любят страну, они все понимают. Некоторые считают, что быть с большинством стыдно, что элиты — это всегда меньшинство. Это такая смешная история! Кажется, что среди них такие умные люди, такие фамилии, а разговариваешь с ними и понимаешь — там пустота. Зачем тебе все эти знания, если ты не понимаешь элементарных вещей? Игры в диссидентство сейчас — это нечестно. Мы же понимаем эту жизнь и знаем их спонсоров... Если мы берем тех диссидентов, которые уехали тогда (при СССР — ред.)... Их страна отторгла, а они-то любви к своей Родине не теряли. Вы можете представить у Довлатова слово „Рашка“?! А у Бродского? И вот сейчас эти мелкие, постоянно пьющие и праздно шатающиеся друг к другу в гости люди, хотят приписать свои имена к этим великим именам?! К Галичу?! К кому?» «У нас какая-то затяжная игра в диссидентство. И они ищут себе подобных, и все это у них с придыханием, с заламыванием ручонок — все у них плохо. Причем смотришь обычно на этих людей, которые говорят, что все у них плохо, а у них вообще все хорошо. Когда я езжу по гастролям, вижу людей, которым действительно трудно, но в них как раз всего этого нет. Там я вижу любовь и желание быть причастным к тому месту, где ты родился, где тебе дали жизнь твои предки. Поэтому я очень не люблю ходить на все эти тусовочки, где люди заламывают ручоночки. И, слава богу, я могу позволить себе это делать. Потому что однажды поняла для себя, что буду делать только то, к чему имею личное отношение и говорить то, что считаю нужным».
О Лайме Вайкуле
«Почему происходит это якобы диссидентство? Думаю, это те, кто однажды предав, продав Родину, чтобы не обнаружить для себя самого своего позора, чтобы не было так стыдно, стараются быть с такими же, как они. Это какой-то их мирок. Ведь когда Лайма Вайкуле говорит, что кормила весь Советский Союз, она же так и думает на самом деле. Она верит в это. А знаете почему? Потому что они так общаются друг с другом. Она же не общается ни с кем другим. У них там свой междусобойчик, у тех, „кто против“. Я ничего с этим не могу сделать, я отвечаю за себя и свою семью. Все, что я могу — это не молчать и говорить. Я работаю на своем фронте. И делаю, что могу, для своей страны».
«Очищение или потеря для страны многие уехавшие? Может быть, это и очищение. Я думаю, мы [общество] стали таким болотом, это была какая-то жижа, которая не двигалась, не дышала... Люди не могли ни телевизор включить, ни в театр пойти... Я брала билет на крайнее место, потому что точно знала, что уйду со спектакля. Все была неправда. Настолько было много лжи... Слава богу, у меня много гастролей, и я езжу по всей России, это моя отдушина. Я никогда не убегаю от людей, разговариваю с ними после концерта... Какие у нас люди! Вот где сила!» О будущем России и мира «Я очень много разговариваю со своими детьми (У Мариам трое детей — две дочери: Ирма (1995), София (2007) и сын Георгий (2013) — ред.), и покойный мой муж разговаривал (музыкант Армен Мерабов — ред.), и дедушка, и бабушка. Они знают всю родословную нашей семьи и историю страны. Они знают, что их дед, мой папа, в 16 лет ушел на войну и был ранен под Солнечногорском, защищая Москву. Что его старший брат был убит, защищая Москву. Вся наша семья советская. И зная все то, что мы им передали, мои дети очень устойчивые. Думаю, что это чудовищное время пройдет, и мы еще услышим, как весь мир будет извиняться перед нами... А позор тех, кто в самое трудное время оказался „без позвоночника“, останется».
«Мой папа — фронтовик. Мои дети — внуки фронтовика. 9 мая — это для нас большой праздник. Мы наряжаемся, берем портреты и идем в „Бессмертный полк“. Это грандиозный праздник победы! И его нельзя потерять. И те, кто тогда отдал свои жизни — это армия, которая сегодня стоит рядом с нами. Они тогда отдали жизни за это мирное время, которое все-таки благодаря им было у всего мира... Меня удивляет, как быстро люди ведутся, как быстро можно стравить людей... Перестало работать то, что связывало нас всех. В первую очередь — русский язык. Что такое русский язык? Это огромное культурное поле, к которому все подключались. От этого ни одна национальность не потеряла, а только приобрела».
О сострадании
«Моей маме 92 года. Война застала ее в Тбилиси, маме было 10 лет тогда... Мама много рассказывала про войну... Она говорит: „У меня до сих пор в ушах голос Левитана“... Пленные немцы восстанавливали потом Тбилиси. Город не бомбили, но пленные работали на стройках. В Тбилиси они восстанавливали трамвайные пути. И мама рассказывает: „Представляешь, вот здесь пленные немцы, а там в госпитале наши раненые. Но нам так было жалко и пленных немцев тоже, и мы разделяли на две корзиночки то, что было съестного дома — относили одну нашим раненым, другую пленным“. Представляете, какой уровень милосердия в наших людях, в наших детях?! Мы смогли это как-то удержать за последние 30 лет? Нет. Вот сейчас и расплачиваемся за 30 лет. Конечно, мы с мамой говорим о том, что сейчас происходит. Кто бы мог подумать, что эта фашистская гнида расцветет на любимой Украине? Это же гнида — куда ее кинешь, там она и начинает взращиваться. Хорошая почва... А самое страшное мама увидела после войны. Она поехала в Дрезден к подруге и там поехала в Освенцим... Она говорит мне: „Муся, до сих пор... до сих пор там этот запах и горы детской обуви... До сих пор! Я умирать буду — буду это помнить“. А человечество вообще это помнит? Или все очень озабочены своим холодильником? Это же позор! Потому что не верят люди в Бога...»
