8 августа Виктору Авилову могло бы исполниться 70 лет. По нынешним меркам — не возраст. Мужчины сейчас в 70 и молодыми отцами становятся, и героев-любовников играют, и поклонниц с ума сводят. А Авилову судьба отмерила лишь 50 с небольшим довесочком лет. Да, он успел довольно много. Но не успел — еще больше. С его-то талантом, который был огромен.
И пугал, и притягивал
В кино у Авилова ролей не так и много. Во второй и третьей «Зимней вишне» — эпизоды, в «Мушкетерах двадцать лет спустя» — тоже роль второго плана, хотя и яркая: Мордаунт, мстящий за свою мать — Миледи. В «Искусстве жить в Одессе» тоже, считай, «на подпевках» у Алексея Петренко, Табакова и Крючковой выступал. И так — пара десятков фильмов. Из крупных работ — Платон Андреевич в «Господине оформителе» Олега Тепцова и, конечно, граф Монте-Кристо в «Узнике замка Иф» Геогия Юнгвальда-Хилькевича. Оба фильма, кстати, вышли в один год — 1988-й. Но Авилов и в эпизодах в память так западал — потом не выковыряешь это странное лицо, которое и пугает, и притягивает. Копна соломенных волос, глаза почти без ресниц, глубокие морщины. Изломанная, какая-то паучья пластика в движениях. И невероятный магнетизм таланта. Их ведь не так много у нас было — таких актеров с нестандартной, мягко скажем, внешностью, но в которых зрители влюблялись раз и навсегда.
«Поздновато начинаете», — бросает фразу в фильме «Москва слезам не верит» героиня Ирины Муравьевой Иннокентию Смоктуновскому, который называет себя «начинающим актером». Вот и Авилов начал довольно поздно — в актерскую профессию пришел в 26. Вернее, случайно ввязался в авантюру по созданию нового театра вместе с Валерием Беляковичем. И то исключительно потому, что сперва учился, а потом и служил в армии вместе с его братом Сергеем. Тот и сказал: «Там Валера театр организует. Давай попробуем?» И он попробовал. Да так удачно, что уже в середине 1980-х в Театр-студию на Юго-Западе ходили именно «на Авилова». А роли какие ему доставались — Гамлет, Мольер, Инквизитор в «Жаворонке», шут Фолиаль в «Эскориале», Калигула.
Хотя сперва вообще было непонятно, выйдет ли толк из этого отъявленного хулигана из абсолютно пролетарского Востряково. Его мотало по жизни — то к одному берегу прибьет, то к другому. Отучился в индустриальном техникуме. В армии отслужил — в химвойсках. На «гражданке» поработал в НИИ, где очень быстро заскучал, сидя в кабинете. Сорвался — пошел шоферить. А что, говорил, нормальная работа. Впечатлений — масса, каждый день — смена декораций. И можно только догадываться, какие чувства испытывали люди, которые тормозили попутку где-нибудь на перегоне, а к ним из кабины МАЗа выглядывало такое лицо.
«Больно тебе, зритель?»
В общем, пять лет Авилов искал свое призвание. И нашел. И Москва получила блистательного актера. В те вечера, когда на Юго-Западе играл Авилов, маленький зал набивался не то что под завязку — стулья порой прямо на сцену ставили, чтобы вместить всех желающих. Благо Валерий Белякович, основатель Театра-студии, обходился минимумом декораций, предпочитая им игру света и звука. Зрители порой дышать забывали, когда Авилов в «Кабале святош» произносил финальный монолог. Последний, самый важный монолог Мольера. Больного, затравленного, одинокого, умирающего: «Всю жизнь я лизал ему шпоры и думал только одно: не раздави. И вот все-таки раздавил... Что еще я должен сделать, чтобы доказать, что я — червь? Но, ваше величество, я — писатель, я мыслю, знаете ли, я протестую...» Он мог делать с залом все что угодно. Захочет — и зал рыдал, за другую струну где-то в глубине души дернет — и все сползают со стульев от хохота.
Сам он прекрасно это свое умение знал. У него ведь и Хлестаков в «Ревизоре» именно такой был — умелый манипулятор. Но, в отличие от гоголевского Хлестакова, Авилов не только зрителя не жалел, но и себя. «Важно не только „проживать“ свою роль, надо заставить „прожить“ ее зрителя. Действие актера на публику должно быть подобно гипнозу. Актер должен стремиться подчинить психику зрителя своей воле, — признавался он в одном из интервью. — Я произношу монолог Мольера, постоянно ощущая ответную вибрацию зрительского нерва, как бы спрашивая: „Тебе больно, зритель? Ты чувствуешь это? Тебе плохо, как мне?!“ И так все выше и выше, сильнее и сильнее».
«Смерть от него отвернулась»
Сейчас уже трудно сказать, когда и почему появилась в его глазах тоска. Почему случился какой-то внутренний надрыв. Жизнь-то шла по восходящей. Его наконец заметили в кино, давали роли. Его слава вышла за пределы подвала на Юго-Западе. Эту тоску, кстати, одним из первых разглядел в нем Георгий Юнгвальд-Хилькевич. За эту тоску и позвал его на главную роль в «Узнике замка Иф». Потому что, объяснял режиссер, ему не нужен был красавец а-ля Жан Маре. Не может человек отсидеть в тюрьме 14 лет и выйти свежим обаяшкой. «Мне необходимо было найти актера, который выглядел бы, как человек-топор — потерявший все чувства, кроме жажды мести», — говорил Хилькевич в одном из интервью. Фото Авилова он увидел случайно. «Меня совершенно потрясло Витино лицо, — вспоминaл позже Юнгвальд-Хилькевич. — Вырaжение глaз. В них читалась биогрaфия целaя. Судьбу этого человекa не нaдо было описывaть».
А ведь та боль, которую в его глазах увидел Юнгвальд-Хилькевич, придет в жизнь Авилова много позже. Когда и «Узник замка Иф», и «Господин оформитель» уже будут сняты, показаны и оценены зрителями. В 1990-м внезапно умерла его младшая сестра Ольга. Тоже актриса. Пусть не такая яркая, как брат, но небесталанная. Характерная, трагедиям предпочитавшая фарс. Она умерла от отека легких в 31 год. На следующий день после того, как отыграла спектакль. А в 1993-м и Виктор сыграет свою, по сути, последнюю большую роль в театре. Страшную — и по эмоциональному напряжению, и по тому «хвосту» из слухов и легенд, что тащится за этой ролью. Булгаковский Воланд в спектакле, который на Юго-Западе поставил Валерий Белякович. Хотя вызов высшим силам Авилов бросил еще в «Господине оформителе». Там ведь тоже его герой пытается поспорить с Богом.
Авилов и сам был не чужд мистики. Себя называл «не верующим, а верящим». Верил в гороскопы — их дома были десятки — и в космические силы. Участвовал в сеансах спиритизма. А еще верил в судьбу. И сам себе напророчил, что уйдет от рака. Хотя каждый раз, когда до смерти оставался не шаг даже — полшага — его словно какая-то сила оттаскивала от этой черты.
В 1995-м, сразу после финальных аплодисментов после «Мастера и Маргариты», — ему стало плохо: прободение язвы желудка. Дело происходило на гастролях в Европе. В машине реанимации по дороге в больницу сердце Авилова остановилось. Но медики смогли запустить его. Потом они запустят его еще раз. После чего коллеги начали говорить про Авилова — «смерть от него отвернулась». Нет, она не отвернулась. Она словно перебирала, как лучше его забрать. Болезни сыпались на него одна за другой: туберкулез, боли в спине. А на все это наложилось увлечение спиртным, которое началось еще в юности, а позже стало для него самым простым способом снять стресс или унять боль.
Но сдаваться Авилов не собирался. Доходило до того, что ему, изможденному, за кулисами ставили раскладушку. Он отыгрывал свои мизансцены, падал на нее без сил, а потом сжимал зубы, вставал — и шел играть дальше.
В конце концов боли в спине стали непереносимыми. Таблетки уже не брали. Спиртное лишь отупляло. Виктор с супругой кинулись по врачам. Тут-то и выяснилось, что уже 9 лет его гложет рак. Оперировать актера не взялись врачи ни в России, ни за рубежом. И тогда он, словно за последнюю соломинку, ухватился за целителя с сомнительной репутацией. Но смерть решила, что довольно с него отсрочек. Виктор Авилов ушел из жизни в 51 год. Страшно мучился от болей. Но тем не менее успел попросить прощения у тех, кого — он знал — когда-то обидел.
