Где чьи интересы?
Валентина Оберемко, «АиФ»: Сергей, для вас пандемийный период стал плодотворным: за этот год вышли три книги.
Сергей Лукьяненко: Да, стало меньше поездок, встречи перешли в разряд онлайн-мероприятий. Освободилось много времени, это хорошо. Нехорошо, что началась пандемия, но если посмотреть на вирусные истории, описанные в фантастических книгах, можно понять, что мы проскочили по лёгкому сценарию.
— Летом вы написали пост про коронаотрицателей и вакцинофобов. Что вас побудило?
— Удивительное количество людей, образованных, даже врачей, которые не просто выражают сомнения, что вакцина новая, плохо отработанная, а отрицают сам факт существования коронавируса. Это безумие! Убедиться в том, что коронавирус существует, несложно, достаточно побывать в «красной зоне». У многих из нас есть переболевшие родные, знакомые. Странные выступления, что это мировой заговор, у меня вызывают желание схватить шприц и принудительно вакцинировать этих персонажей. Из-за таких отрицателей в России эпидемия не идёт на спад.
Почему у нас так много отрицателей? Наверное, отчасти они не верят властям. Разумеется, есть интересы государства, они совпадают или не совпадают с интересами частных лиц. Но надо же понимать, когда что происходит! Повысить налоги — в интересах государства, а вот спасать граждан от эпидемии — всеобщие интересы.
Как управляют агрессией?
— Как вам кажется, история с коронавирусом больше сплотила или разобщила мир?
— Разумеется, разобщила. Эпидемия была использована правительствами для того, чтобы контролируемо перезагрузить мировую экономику. Давно назрели пузыри в экономике богатых развитых стран. Такие вещи традиционно перезагружались большой войной, ведь за любой войной стоят в первую очередь экономические причины. Но сейчас ситуация такова, что маленькая война неспособна мир перезагрузить, а большая — риск уничтожения цивилизации. Воспользовались эпидемией. Мировая промышленность резко упала, доходы граждан тоже, и мы получили контролируемый спад развития всего человечества.
Что касается разобщённости отдельных людей, то дело скорее в психологии. Есть две крайности: с одной стороны — отрицание всего, люди не носят маски, кричат, что эпидемии нет, не вакцинируются, а с другой — паника и страх, они готовы надеть противогаз и противочумный костюм, стараются не выходить из дома, моют спиртом все продукты. И тех и других много, они выпали из нормальной жизни. Вернутся ли обратно — большой вопрос. Ведь активное развитие сетей позволяет в закрытом пространстве существовать очень долго.
— У вас в одном из романов интернет запретили. Должны быть ограничения в интернете, для детей например?
— В каждом государстве будут свои ограничения, явные и неявные. Посмотрите: соцсети вроде бы ратуют за свободу информации, а фактически стирают из своего информационного пространства даже президентов. Это инструмент манипуляции.
По поводу детей — многое зависит от воспитания. Мои дети несильно погружены ни в интернет, ни в соцсети. Младший увлекается музыкой, старший в 11-м классе, готовится к ЕГЭ. Отрыв от реальности — плохая перспектива.
— Вы согласны, что интернет может пробуждать в обществе сильную агрессию?
— Конечно. Если раньше человек мог посидеть, попыхтеть у телевизора, написать гневное письмо на возмутившую его передачу, то сейчас, обнаружив информацию, которая не устраивает, он может сразу кинуться в словесный бой. Интернет — активный инструмент генерации агрессии и неприятия друг друга.
Но агрессия — необходимое свойство человеческой натуры. Если её подавлять, в конце концов, ярость прорвётся наружу. Такое подавление сейчас активно практикуется на Западе: надо всегда быть толерантным. Человек не может высказаться о коллеге по работе, о человеке с другим цветом кожи, другого социального положения, другой сексуальной ориентации, но небольшие лазейки там сознательно оставлены: «Можете поругать русских». Прекрасно! Человек будет ругать русских с пеной у рта, обвинять Россию во всех грехах, просто потому, что не может честно сказать, что его начальник идиот и сволочь. Управляемая агрессия становится элементом социальной политики.
Повзрослеют ли великовозрастные дети?
— Вы как-то сказали, что люди поглупели, стали инфантильными. В чём причина?
— Инфантилизм свойственен развитому обществу. Чем жизнь комфортнее, тем выше возраст самостоятельности, времени, когда человек принимает собственные решения и заботится о себе и окружающих. В Италии инфантильность длится лет до 30. Тридцатилетний юноша, живущий с мамой и папой, гоняющий на мопедике, — обычное явление. В России общество становится более благополучным, и тоже растёт процент инфантильного поведения взрослых людей. В бедной африканской стране в 10 лет ребёнок работает на фабрике, сам зарабатывает на жизнь, от ребёнка в нём разве что маленький рост. Никому не нужно общество рано повзрослевших людей, которые лишились детства. Но и затягивать детско-юношеский период до 30–40 лет не стоит, ведь потом — хлоп, и человек обнаруживает себя на пенсии. Или ему 30–40 лет, а он рассекает на самокатике в шортиках и из имущества у него только кредитный айфон. Но как только возникнет критическая ситуация, великовозрастному ребёнку придётся либо быстро повзрослеть, либо он будет страдать.
— А что по поводу литературы? Для инфантильного общества нужны другие книги?
— Существует лёгкая современная проза. А сесть и прочитать большой серьёзный роман, «Войну и мир» или «Идиота», — тяжёлый труд, к которому человеку надо готовиться. Лёгкая проза тоже выполняет функцию нравственного воспитания, размышления о жизни. Главное, чтение стимулирует людей думать о жизни. А дальше кто-то дорастёт до Толстого и Достоевского, а кто-то нет. Так было и раньше, правда, процент не доросших был другой.
— Вы упоминали, что произведение Оруэлла сегодня тоже воспринимается иначе...
— «1984» Оруэлла сейчас воспринимается как картинка с натуры, потому что мы видим многое в реальной жизни: манипуляция историей, информацией, двоемыслие. У героев Оруэлла не было сети, они были вынуждены править изданные книги, чтобы изменить информацию. Сейчас это делается проще. Оруэлл, к сожалению, оказался хорошим пророком.
