Профессор кафедры пластической выразительности Театрального института им. Щукина говорит, что живущая в виртуальном мире молодежь потеряла связь с телом. Чем это грозит, он рассказал в интервью aif.ru.
«Медведей на улицах уже не видно»
Анна Соколова, aif.ru: — Андрей Борисович, вы 50 лет преподаете студентам «Щуки» сценическое движение, за эти полвека воспитали множество звезд. Какое у вас впечатление о ребятах, которые сейчас приходят к вам, чтобы научиться актерскому мастерству — о будущем российской сцены?
Андрей Дрознин: — Очень тревожное впечатление. Я сейчас присутствовал на пластическом туре абитуриентов Щукинского института. Когда их просишь сделать элементарный, детский кувырок, большинство делают это методом «плюха». Отсутствует координация движений. Если раньше чаще приходили зажатые юноши и девушки, то сейчас — разболтанные, расхлябанные. И эту разболтанность, которую принимают за свободу, корректировать труднее, чем снимать мышечные зажимы.
— С чем это связано?
— Понимаете, вся история человечества — процесс постепенного отдаления, отделения души от тела. Когда-то от реакции на мир зависела жизнь человека. Не успел убежать от медведя — погиб и потомства не оставил. Потом пришла цивилизация, гарантировавшая безопасность. Стало возможным ходить по улицам, не оглядываясь. С течением времени у мозга становилось все больше задач, а у тела все меньше. Но то были цветочки. Сейчас, в век всеобщей компьютеризации, человек стремительно уходит в виртуальный мир. То есть имеет дело только с информацией. А тело всё меньше участвует в жизнедеятельности.
Я часто гуляю во дворе, где есть детская площадка. Малыши бегают и лазят по конструкциям. А их родители сидят на лавочках с телефонами и общаются со своими виртуальными собеседниками, не поднимая глаз на своих чад. Дети такой образ жизни впитывают. И уже ребятишки постарше на той же площадке сидят на качелях, уставившись в телефоны. Полчаса, час могут просидеть молча, неподвижно.
— Скорее всего, они в это время друг с другом обмениваются сообщениями и видеороликами.
— Скорее всего. Но установлено, что у людей, общающихся через гаджеты, атрофируются доли мозга, отвечающие за общение. Ведь только 7% информации мы получаем через слова. 38% нам дают интонации голоса собеседника. И 55% — его мимика, жесты, позы. Мы постепенно теряем способность понять другого. И поэтому нам, в свою очередь, сложнее становится выразить себя. Мы теряем общение, а без общения человек — ничто.
Угасает также потребность в прикосновениях, хотя это базовая потребность человека. А тактильный контакт дает целый спектр ничем не заменимых ощущений. Уже профессия новая появилась — кадлер. Это профессиональный обниматель. Заключит тебя в объятия за немалые деньги. Вот «до чего дошел прогресс».
Мы забываем, что воплощены. Хотя, выражая свою позицию, продолжаем говорить «это меня не касается», «это меня не трогает». Все о теле, заметьте. И эту телесность мы сейчас стремительно теряем.
Что общего у Ван Дамма и Олешко?
— Вы со своей методикой сценического движения объездили полмира. В плане отношения к телесности есть какие-то социокультурные различия?
— У американцев очень прагматичное отношение к телесности. Есть «Я», и есть мое тело. И если у него — у тела — есть проблемы, пойду в спортзал, на йогу, сяду на диету, сделаю еще что-то. На Востоке люди с детства понимают, что естественной частью культуры является культура тела. Когда я вел занятия в странах Азии, то мне не нужно было преодолевать сопротивление. У скандинавов я отмечал повышенный интерес к телесности. А у испанцев есть понимание того, что ловкое владение телом — это часть национальной культуры: их экспрессивные танцы, искусство корриды. В России тоже когда-то был культ народных танцев, причем сложных, со всевозможными прыжками и присядками. Плохо, что эта культура заглохла.
— А какие актеры, с вашей точки зрения, идеальны в плане владения телом?
— Ну, конечно, Жан-Клод Ван Дамм, Джеки Чан, Чак Норрис, Жерар Филипп. Из наших — Николай Караченцов блистательно владел своим телом. Когда мы ставили рок-оперу «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», он приходил раньше всех и тщательно разминал тело, при этом даже на технических репетициях никогда не работал вполсилы. Еще и Евгений Леонов — вроде и колобок, и комик, а обладал потрясающей способностью перевоплощаться. Например, в роли Креонта в трагедии «Антигона» от него веяло такой жестокостью, что его даже партнеры по сцене боялись.
Современные актеры все реже могут так. Режиссеры перестают требовать перевоплощения, а используют типажный метод подбора актеров.
— Ну, неужели среди ваших учеников нет таких, кто идеально владеет своим телом?
— Ну, почему же, их, к счастью, ещё много. Вот, например, Александр Олешко. Он очень пластичный, преображающийся в каждом проекте, в каждой сцене. Нонна Гришаева невероятно пластична. Учёбу она начала вполсилы, но смогла собраться и стала работать «за себя и за того парня», участвовала во всех возможных проектах и достигла блистательных результатов. Пластичны Мария Аронова, Виктор Добронравов, Юлия Рутберг, Максим Суханов, Светлана Колпакова и многие другие. Но это другое поколение...
