Литература абсурда. Алексей Толстой не терпел скуки в творчестве и жизни

«Могу сказать не без удовольствия, что являюсь пугалом для наших демократов и в то же время любимцем народа, покровителем которого они себя считают», - говорил писатель.

«А я себя чувствую несравненно лучше. Спасибо тому, кто посоветовал мне морфин», - заявил Алексей Константинович Толстой, а на следующий день, 10 октября 1875 года, в восемь вечера он ввёл себе очередную дозу. Через полчаса жена попыталась его разбудить, но все попытки оказались тщетными. Так окончил земной путь классик русской литературы.

Способ ухода из жизни для отечественного писателя уникальный. Пуля, петля, болезнь, даже голод и сумасшествие хоть и трагичны, но вполне укладываются в неписаный канон. Шприц же больше приличествует образу «проклятого поэта», а то и рок-идола. Но именно такой парадоксальный, «неправильный» финал был закономерен. По той причине, что точно соответствовал биографии Алексея Константиновича. Она тоже была насквозь «неправильной».

Богатырь и пират?

Передать её можно буквально в двух словах: «Баловень судьбы». В том числе и литературной — не для всякого мальчика напишут сказку, вошедшую в золотой фонд детского чтения. А для Алёшеньки дядя Алексей Перовский, правда под псевдонимом Антоний Погорельский, сочинил — это всем известная «Чёрная курица, или Подземные жители». Нет, счастливое детство, богатство, разделённая любовь, дружная семья и даже успешная карьера — всё это бывало и у других. Но, как правило, по отдельности и омрачённое, например, серьёзными трениями с государством. У Толстого же конфликт с властью случился лишь в детстве.

Маленький граф Алёша был другом Саши Романова, наследника престола. Будучи и тогда очень здоровым и сильным, он неоднократно бивал царевича. А раз даже сразился на кулачках с его отцом, императором Николаем I: «Толстой сорвался с места, словно ядро, выпущенное из пушки. Государь отражал это нападение одной рукой. Потом поднял его, поцеловал и сказал: «Молодец и богатырь!» О необычайной силе Толстого вспоминал и его друг, князь Александр Мещерский: «У меня долго сохранялась серебряная вилка, из которой не только ручку, но и отдельно каждый зуб он скрутил винтом своими пальцами».

К силе прилагался и авантюрный склад характера. Во время Крымской войны Толстой был взбешён подлостью англичан: «Иные действуют подобно диким — жгут и насилуют мирное население». И запустил свой проект. Планировалось на личные деньги приобрести яхту либо пароход, вооружить добровольцев и открыть пиратские действия против англий­ского флота. «Я заказал 40 карабинов по 20 рублей каждый и уезжаю как можно скорее... С первым успехом мы испросим полномочия на партизанские действия». Проект был отложен лишь по той причине, что о нём узнали слишком многие, — это грозило международным скандалом, поскольку Толстой к тому времени занимал должность церемониймейстера императорского двора.

Лирика и ужас

Самое интересное, что именно в этот момент вышло в свет одно из самых нежных стихо­творений Толстого, чудесную музыку к которому сочинил композитор Пётр Булахов:

Колокольчики мои,
Цветики степные!
Что глядите на меня,
Тёмно-голубые?

Оно знакомо нам с детства и проходит по разряду «стихи о природе». Но из романса и детского варианта выпало несколько строф. Нынче их по­считали бы образцом имперского шовинизма:

Шум летит на дальний юг
К турке и венгерцу -
И ковшей славян­ских звук
Немцу не по сердцу!

Впрочем, возмущались ими и тогда. Николай Чернышевский обрушился и на «Колокольчики», и на другое стихо­творение, которое тоже входит в золотой фонд русской лирики:

Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.

Толстой по этому поводу иронично заметил: «Могу сказать не без удовольствия, что являюсь пугалом для наших демократов и в то же время любимцем народа, покровителем которого они себя считают».

Это не пустая похвальба. На то же «Средь шумного бала» Пётр Чайковский написал знаменитый романс. Всего на музыку положено более 150 произведений Алексея Константиновича — абсолютный рекорд.

Менее известен тот факт, что Толстого можно по праву назвать родоначальником литературы абсурда. «В деревне Вшивая Горка был пойман дикий генерал. Он совсем отвык говорить, а только командовал. Полагают, что зимой он питался сосанием собственных ботфорт, а при поимке снёс яйцо с крапинами коричневого цвета. Яйцо в присутствии понятых положили под индейку, но неизвестно, что из него выйдет» — здесь меркнет и Хармс, и даже Булгаков.

Современники часто называли его «писателем второго ряда». Критик Аполлон Григорьев предрекал: «Роман Толстого “Князь Серебряный” весьма скоро будет забыт». А между тем он ещё при жизни автора выдержал 8 изданий и был переведён на все европейские языки. Его ранние произведения в стиле хоррор — «Упырь», «Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет» — презрительно именовали подражанием Байрону. Но именно там черпал вдохновение Брем Стокер, пустивший гулять по миру вампира Дракулу, — Толстой сумел доходчиво и на века объяснить, что такое вампир, как его изобличить и как прикончить, породив тем самым солидную часть современного голливудского канона.

И, разумеется, не упомянуть самого знаменитого русского мудреца Козьму Пруткова было бы непростительной ошибкой. Наиболее блестящие афоризмы «председателя Пробирной Палатки» принадлежат как раз перу Толстого. «Зри в корень!», «Бди!», «Если хочешь быть счастливым, будь им», «Где начало того конца, которым оканчивается начало?», «Не всё стриги, что растёт». И вечно актуальное для наших березняков: «Дер­жаться партии народной и современно и доходно».

Царедворец, поэт, патриот, историк, писатель, сатирик, насмешник, мистик, авантюрист, силач и красавец... Как там у Козьмы Пруткова? «Никто не обнимет необъятного»? Парадоксальным образом автору изречения, графу Алексею Толстому, это почти удалось.