Ким Брейтбург: наш радийный формат требует усреднённых мелодий и голосов

«Голубая камея», «Дубровский», «Леонардо», «Казанова», «Джейн Эйр», «Снежная королева» — постановки Брейтбурга сегодня идут в 30 городах страны и ближнего зарубежья.

Устал от песен

Владимир Полупанов, «АиФ»: Ким, что заставило тебя, успешного поп-композитора, променять эстраду на мюзиклы?

Ким Брейтбург: Мой уход в жанр мюзикла был вполне естественным. В 80‑е с группой «Диалог» мы играли сложные музыкальные сюиты. Потом был продолжительный период в поп-музыке, за который я написал около 600 песен. А сейчас я вновь вернулся к крупным формам с элементами неоклассики, фолка и поп-музыки. Спрос на эстрадную музыку упал, да и чего греха таить — моё поколение просто состарилось. Поэтому мне с какого-то момента действительно стало неинтересно писать песни. Я до тошноты устал от форматированной музыки, написанной, как под копирку, под диктат радиостанций. Хотелось большей свободы и творчества.

— Музыка и впрямь стала «форматированной», заточенной под конкретное радио?

— Да. А часть музыки вообще выпала из эфира. У нас, например, почти не звучит музыка, где есть яркая вокальная линия, как у Андреа Бочелли, Уитни Хьюстон, Мэрайи Кэри, Селин Дион. У нас просто нет таких форматов на радио. С появлением замечательной программы «Голос» вдруг выяснилось, что в России масса артистов с хорошими голосами. И высокие рейтинги показывают, что зрителям это интересно. Но почему-то людей, которые занимаются радио, это не сподвигло сделать станцию, где бы звучала такая музыка — состоятельная в профессиональном смысле. Я пишу как раз такую музыку с широкими вокальными мелодиями. А современный радийный формат требует усреднённых мелодий со средними голосами.

— Но песням легче пробиваться к сердцам слушателей. А мюзикл не наш жанр, он тяжело на российской почве приживается.

— Мюзикл существует более 100 лет. И в нашей стране сегодня идёт огромное количество мюзиклов. Поэтому наш это жанр или не наш — даже неинтересно обсуждать. Это универсальный жанр, позволяющий сделать любое музыкально-художественное высказывание.

Другое дело, что в Америке почти нет мюзикловых театров, которые поддерживает государство, как это происходит у нас. Там они существуют на деньги частных инвесторов. И если ты облажался, сборов нет, то произведение снимают, иногда с большими потерями для людей, которые в него вложили деньги. Но зато есть и другие примеры, когда частные инвесторы, вложив 1 доллар, получили 35 (так было в случае с мюзиклом «Оклахома!»). Никакой банк не даст такие проценты. И это не единичный пример. «Призрак оперы» с успехом идёт 30 лет. За это время только на Бродвее было дано около 11 тысяч представлений.

— Ты, наверное, сильно проиграл в деньгах, уйдя из шоу-бизнеса в жанр мюзикла?

— Желание заработать денег не было главным. Невозможно всё время тиражировать что-то одно. Но если оценивать это как некий бизнес, то я рискнул и выиграл. У моих мюзиклов везде хорошие сборы, и это приносит почти такие же деньги, какие я зарабатывал песнями.

Имя не мешало

— Ты родился во Львове, учился в Днепропетровске, долгое время жил в Николаеве. Как тебе жилось и живётся с именем Ким (Коммунистический интернацио­нал молодёжи. — Ред.)? Не пора ли его, как это сейчас модно на Украине, декоммунизировать?

— Говорят, что в имени человека отчасти заложена его судьба. Мама, голландка по национальности, родилась на Западной Украине, в голландской коммуне, существовавшей там со времён Екатерины II. В 1939 г. эта часть территории принадлежала Польше, а потом отошла СССР. В конце войны мама поехала к своему брату в немецкий Потсдам. И, когда наши войска вошли туда, всех людей, которые в тот момент находились в Германии (а среди них были и те, кого угнали туда насильственным путём), отправили в лагеря. Мама, а ей было всего 18, получила 10 лет.

Отец мой прошёл войну. Был дважды ранен, награждён медалями и орденами. А в конце войны в специальной группе десантировался в Грецию, чтобы готовить восстание против немцев. Пока они там налаживали контакты, в Салониках высадился английский десант. И войска союзников выгнали немцев оттуда. Моего отца за то, что их опередили англичане, чуть не расстреляли. Но заменили расстрел на 10 лет лагеря. В 1945 г. на болотах в Ухтлаге (Коми) мой отец и познакомился с мамой. Мой старший брат родился в тюрьме. Я — в 1955 г., когда у родителей заканчивался срок. Маму отпустили рожать меня во Львов, а потом она уехала в лагерь досиживать.

Несмотря на всё это, мой дед и дядя были убеждёнными коммунистами. Меня назвали в честь дяди, погибшего на войне. Его тоже звали Ким.