Гениальный параноик. Андерсен боялся быть ограбленным и погребенным заживо

2 апреля 1805 г. в городе Оденсе родился младенец. Впо­следствии он стал богат, знаменит и даже бессмертен. Но пока родители дали ему только имя и фамилию. Она кончалась на «сен», что было признаком плебейского происхождения - Ганс Христиан Андерсен.

Можно биться об заклад, что знакомство с королём сказок у многих из нас происходило примерно так же, как у коллеги Андерсена, писателя и сказочника Константина Паустовского: «Я начал читать и зачитался так, что, к огорчению взрослых, почти не обратил внимания на нарядную ёлку». Маленький Костя, разумеется, не мог тогда знать, как относился к своим творениям сам Андерсен. И слава богу, потому что это была бы реальная травма: «Нет ни настроения, ни желания браться за что-то стоящее. Сейчас я работаю над одной сказкой - вынужден хвататься за любую ветку хлебного дерева, упуская из рук лавровое. Вот и выходит у меня пища для четвероногих и тупых критиков».

Счастье неведения

Упомянутая Андерсеном «одна сказка» называется «Калоши счастья». Самое ироничное и ехидное его произведение, где повествуется о том, что будет, если любое неосторожное желание человека тут же осуществится. Именно эту сказку не худо было бы перечитать слишком любопытным туристам, которые изводят работников музея Андерсена расспросами о личной жизни и сексуальных предпочтениях писателя.

Потому что хорошего там мало. Известно, что Андерсен умер девственником и при этом всю жизнь мучился страхом так и не совершённого греха. Позднейшие выкрутасы исследователей - дескать, сказочник был гомосексуалистом и чуть ли не педофилом - следует всё-таки считать домыслами. Андерсен разрывался от любви именно к женщине. Порядочным писал настолько пылкие письма, что его считали безумцем. Непорядочных боялся, но страстно вожделел. Будучи в Неаполе, целыми днями мог ходить за уличными проститутками: «Если я и здесь не потеряю невинность, я её никогда не потеряю. Я пока всё ещё невинен, но кровь моя горит». В почтенном возрасте часто посещал публичные дома, приводя в замешательство шлюх: ему нужна была лишь беседа.

Интерес к жрицам любви, надо полагать, фамильный. Его бабка, Ане Сёренсдаттер, слыла гулящей и даже была посажена в тюрьму с формулировкой обвинения «моральная распущенность». Его мать, Анна Мари, прижила вне брака дочь. Младшая сестра матери, его тётка Кристиана, метила выше и пошла дальше: переехав в Копенгаген, она стала там содержательницей борделя.

Воспоминаний этих он боялся. Впрочем, боялся он всего и сразу. А вдобавок к этому профессионально и напоказ страдал. И страдания его могут впечатлить даже самого чёрствого человека. Он боялся ограбления, наёмных убийц и сумасшествия. Собак и потери паспорта. Смерти в воде и в огне - всегда возил с собой верёвку, чтобы в случае пожара выбраться из окна. Погребения заживо - рядом с кроватью клал записку: «На самом деле я не умер». Страшно переживал, когда ему казалось, что он переплатил за билет или книгу. Всю жизнь мучился от зубной боли и всерьёз считал, что от количества зубов во рту зависит его плодовитость как автора. И в самом деле, когда выпал последний, Андерсен утратил возможность писать. Однако ему вставили искусственные зубы - и способность творить вернулась. Но тут заболели и вставные зубы.

Боялся отравления - когда скандинавские дети скинулись на подарок любимому сказочнику и прислали самую большую в мире коробку шоколадных конфет, он в ужасе отказался от гостинца и отправил его своим племянницам. Однако когда наш «добрый волшебник» убедился, что с девочками всё в порядке, тут же отнял у них шоколад и съел в одиночку.

«Поживет с нами – позеленеет». 10 цитат Ганса-Христиана Андерсена

Читать

Польза тщеславия

При этом он был невыносимо самолюбив и тщеславен. Настолько, что даже дружелюбно настроенные к нему люди терялись. Так, литератор Ксавье Мармье, который сделал А­ндерсена самым модным писателем Франции (и это при живом Гюго), недоумевал по поводу его автобиографии «Сказка моей жизни»: «Для нас, тех, кто его любит, мучительно видеть, как он на двухстах страницах п­еречисляет все мелкие триумфы и комплименты в свой адрес. Использовать печатное слово как средство интимных признаний низко и тщеславно».

Это тщеславие проявлялось даже в быту. Принято считать, что Андерсен не следил за своей внешностью - ходил в поношенном костюме и был неряшлив. Это не так. Друг Андерсена Э­двард Коллин отмечал: «Особым щёголем он никогда не был, но одевался всегда тщательно. Знал, что у него действительно красивые волосы, и потому часто расчёсывал и завивал их. Не мог пройти мимо зеркала, чтобы в него не посмотреться, и при этом строил «гениальное лицо», поскольку, по собственному признанию, всегда хотел выглядеть значительнее, чем на самом деле».

Но нет худа без добра. Вышло так, что русская литература - и уж точно пушкиноведение - в большом долгу перед тщеславием Андерсена. В 1862 г. он путешествовал по Швейцарии и познакомился там с дочерью русского генерала Елизаветой Мандерштерн. И признался ей: «Я рад знать, что мои произведения читают в великой, могучей России, чью цветущую литературу я знаю и люблю, особенно Пушкина». Елизавета решила сделать Андерсену подарок и подговорила свою кузину Екатерину Капнист вырвать листок из тетради Пушкина, которой владел Пётр Капнист. Кража была совершена. Андерсен, получив единственный листочек, на котором рукой Пушкина было написано стихотворение «Пробуждение» и начало элегии «Друзьям», был безмерно благодарен: «Рукопись всемирно известного поэта для меня истинное сокровище!»

Впоследствии тетрадь Петра Капниста была утеряна. От неё остался лишь тот самый краденый листок, который хранится в архиве Андерсена.

Константин Паустовский, пока ещё не стал писателем, писал о своих любимых авторах: «Я почему-то был уверен, что Пушкин и Андерсен были закадычными друзьями и, встречаясь, долго хлопали друг друга по плечу и хохотали».

Какой повод для смеха мог найти Пушкин - неизвестно. А вот Андерсен, обладая весьма специфическим чувством юмора, запросто мог бы посмеяться над странной иронией судьбы. Из всего его огромного творческого наследия (пять романов, более 20 пьес, очерки, чудовищное количество путевых заметок - всего 50 томов) в мировой литературе по-настоящему прочно прописались только сказки, которые он не любил и не ценил. Да и то не все - едва ли полтора десятка из 168.