Музыкальный продюсер Евгений Фридлянд, проработавший с Борисом Моисеевым 13 лет (с 1998-го по 2010-й) в интервью aif.ru рассказал о том, что могло стать причиной инсультов у артиста, о проблемах, которые приходилось разруливать за его спиной, почему пути продюсера и Моисеева разошлись, а еще о том, почему Фридлянд хотел бы поработать с SHAMANом.
Владимир Полупанов, aif.ru: — Женя, почему ты решил поработать с Моисеевым, чем он тебя так привлек?
Евгений Фридлянд: — Привлекло то, что он не был ни на кого похож. До этого я всегда и везде говорил, что занимаюсь только настоящей музыкой, хорошими вокалистами. А у Бори был просто эпатаж, китч, шоу — все на свете. У меня всегда был отмазка, что это никакого отношения к музыке не имеет, претензий на музыку нет. Хотя элементы используются — записываются фонограммы, песни крутятся на радио, выпускаются альбомы. Боря называл свои выступления не концертами, а «спектаклями». Он был театральным человеком. Поэтому мы все так к этому и относились. И пытались компенсировать отсутствие слуха у Бори хорошим бэк-вокалом. У него были хорошие девчонки на подпевках — дуэт «Динамо».
— Был намек на то, что вы «динамите» публику?
— Ну, не публику, конечно. Потому что публика получала все, что хотела. Но намек был на то, что Боря — это не совсем про пение и музыку.
Боря производил впечатление простого, коммуникабельного, доступного человека. Но работать с ним мы стали не сразу. Сначала сдружились. Он меня уговаривал, приезжал ко мне в «АРС», когда я там работал, сидел в кабинете и просил: «Ну, давай поработаем». А у меня уже тогда были группа «Премьер-министр», Коля Трубач. И я думал: «Ну, куда мне еще Боря Моисеев?» И потом предложил: «Если даешь деньги, я тебе все сделаю максимально дешево и качественно».
Уже когда появилась «Голубая луна», я еще не был его продюсером. Но я помогал доводить эту песню до ума. Сделали первую аранжировку, она получилась вялая. Мы с Кимом Брейтбургом (автором музыки песни «Голубая луна» — прим. ред.) приехали к Лене Гудкину в «Крем-рекордс». Леня делал крутые ремиксы какому-то диджею. Я послушал и говорю: «Вот такую аранжировку хочу для “Голубой луны”». Он сделал ее, и песня покатила.
Как-то приехали на гастроли в Питер и после концерта толпой (нас было человек шесть) поехали ужинать в самый крутой гей-клуб, огромный, двухэтажный. Народу — не протолкнуться. Борю, конечно, сразу узнали. И когда несколько раз прокрутили песню «Голубая луна», я понял, что песня стала популярной. На танцполе было примерно 800 человек. И они все танцевали под эту песню. В конце 90-х «Голубая луна» попала в номинацию «Самая ротируемая песня 1998 года».
На осень 1998 года мы запланировали тур по всей стране. Только дворцы спорта — от Хабаровска до Калининграда и Москвы — «Борис Моисеев и Николай Трубач в шоу “Голубая луна”». Все даты были расписаны. Мы спокойно заряжали несколько концертов подряд в зале «Октябрьский» в Питере. За концерт должны были получать по 10 тысяч долларов. Для 98-го года нормальные деньги. Договорились, как будем их делить. А перед туром мы (я, Коля Трубач, Игорь Сорин, Богдан Титомир, диджей Космос) уезжаем в круиз по Адриатическому морю. Возвращаемся в Одессу, гуляем, купаемся на пляже «Аркадия». Утром решили вернуться в Москву, а вечером в программе новостей увидели новый курс доллара. Когда уезжали в круиз, курс рубля к доллару был 6 рублей, а приехали в сентябре — уже 15. Уехали из одной ситуации, вернулись в другую. Стали пересчитывать в рублях деньги за концерты. И вместо 10 тысяч долларов Борин концерт стал стоить 3 тысячи. В рублях была та же сумма, а в долларах другая. Попали в дефолт.
— А кто сделал из Бори поющего артиста?
— Виктор Чайка. Он помог записать первые песни «Танго-кокаин» и «Дитя порока». В песнях, которые Витя написал, не нужно было петь, это мелодекламация. А когда мы с Кимом (Бретбургом — прим. ред.) стали работать с Моисеевым, пытались из Бори вытянуть какое-то пение.
— Но оно же не вытягивалось.
— Ну, конечно, нет, Боря не певец.
— Можешь рассказать какую-нибудь забавную историю, связанную с Моисеевым?
— Боря покупал брендовые вещи, и при этом любил закупаться в магазинах распродаж за границей, где вещи свалены в кучу. Где-то это были остатки из прошлогодних коллекций, где-то из свежих. Боря на таких распродажах часто покупал подарки друзьям и знакомым — кому-то рубашку, кому-то ремень и т. д. Заходим в Амстердаме в магазин, Боря вытащил какие-то штаны и спрашивает у продавщицы: «Хау матч?» — «Ту хандред долларс» — «Хау? Хау? Ту хандред?! Да пошла ты на...» Для него это было дорого.
Покупая подарки, он часто мог не попасть в размер. Один раз решил отблагодарить Геннадия Гохштейна (музыкальный продюсер ВГТРК — прим. ред.) за участие в «новогоднем огоньке» и купил ему кофту. Принес, подарил со словами: «Не надо разворачивать, дома померяешь, тебе подойдет». Гена разворачивает и видит, что там размер М, она на него просто не налезла бы в любом случае.
— Моисеев придумывал про себя массу всяких небылиц. Куда его заводила фантазия? Помнишь самую абсурдную, в которую все поверили?
— Поверили в то, что у него есть глухонемой ребенок. У него была песня «Глухонемая любовь», но песня и легенда никак не связаны между собой. Наверно, он придумал этот инфоповод, чтобы вызвать интерес у журналистов.
Боря сам начинал верить в то, что придумал. Даже когда все уже угорали (понимая, что это очередная фантазия), Боря не сдавался. Выкупить, что он врет, было невозможно. У Бори была такая технология манипулирования людьми, я ей тоже, кстати, иногда пользуюсь. По любому поводу, что бы ни сказал, он искал поддержки у разных людей. Обращался к концертному администратору (ко мне, Сергею Гороху, неважно, кто был рядом) и говорил: «Ты же помнишь эту историю? Помнишь». И человеку ничего не оставалось, как подтверждать: «Да, да, конечно, помню, было такое». Хотя этого не было на самом деле.
Он устраивал шоу и на сцене, и в жизни. Вокруг Бори собирались совершенно разные группы людей — и солнцевские бандиты, и пожилые эмигрантки в золоте, в «Гуччи» и шубах, которые помогали ему деньгами. Он был хорошим рассказчиком. В подпитии очень любил сочинять на ходу стихи-нескладушки. Когда он рассказывал все свои легенды или читал стихи, было очень весело.
— Боря с кем-то близко дружил?
— Лет за десять до инсульта что-то с Борей случилось. Он «поймал звезду», по моим ощущениям. Причем с ближним окружением он вел себя достаточно дипломатично. Но почему-то долго не умел дружить с кругом дальним. Он довольно плотно общался с Ириной Понаровской, а потом вдруг они переругались. Когда он вернулся из Америки, они сделали совместное шоу — «Борис Моисеев и его леди». И сколько мы проработали вместе с Борей, Понаровской в его жизни не было вообще. Та же самая история была с Людмилой Гурченко. Сначала любовь, любовь, любовь. Все праздники мы вместе отмечали, они ко мне в гости часто приходили вместе, мы в Америку вместе летали. У Гурченко дома пиццу ели. Потом у Бори начались закидоны. И в один момент — они враги. Боря рассуждал так: «Это наша песня, это мы ее (Гурченко) вытянули». — «Боря, песня состоялась, потому что это была Гурченко», — убеждал я его. Если Боря — просто звезда, то Гурченко — легенда.
Та же история с Нильдой Фернандесом (французский шансонье испанского происхождения, умер 19 мая 2019 года — прим. ред.). Как родились дуэты с ним? Я позвонил по своим делам Теме Троицкому (музыкальный критик — прим. ред.). Мы с ним их обсудили. И потом он мне говорит: «Ты же с Моисеевым работаешь? Сейчас в Москве находится Нильда Фернандес, под песню которого Боря танцует. Хотите, я вас познакомлю?» Из-за высокого, почти женского вокала я был в полной уверенности, что Нильда Фернандес — это женщина... Думаю, и Боря не знал, кто это поет. Звоню Моисееву и говорю: «Боря, с Нильдой Фернандесом не хочешь встретиться, это та девушка, под песню которой ты танцуешь». А меня Троицкий поправляет: «Это не девушка, а парень». И Боря в трубку заорал: «Да, да». Мы встретились с Нильдой, и в итоге родилось несколько дуэтов. Казалось бы, выпустили офигительные дуэты («На перекрестке двух дорог», «И день, и ночь», «Когда забудешь»). Бориных песен на «Русском радио» не было, не было. И тут вдруг ставят песню с французским языком на «Русское радио»! Большие залы, дворцы спорта. И на гастролях Боря садится в «Мерседес», а Нильда в автобусе вместе с остальной частью группы. «Так нельзя, Боря», — говорю я. Нильда обиделся и вычеркнул Борю из жизни.
— Что стало причиной разрыва вашего творческого тандема?
— Думаю, его нервировало, что у меня стало очень много артистов: «Премьер-министр», «Ассорти», Девятова, Гоман, Чумаков, Панайотов, Алехно. Кто-то едет на «Евровидение», кто-то на гастроли, у кого-то съемки, я сам где-то в жюри сижу и т. д. Когда мы только начали работать, у меня была не такая занятость. Плюс я тогда жил на Проспекте мира, а Боря — сначала на Садовом кольце, а потом на Долгоруковской. Мы жили в пяти минутах езды друг от друга. И чуть ли не каждый день по полдня проводили вместе, либо я к нему, либо он ко мне — что-то придумывали, записывали.
К чему это я? К тому, что Боря долго терпел мою занятость, лет шесть-семь. А когда все мои артисты «выстрелили» и начали работать, думаю, он начал считать, сколько я зарабатываю. Он видел, что я купил дом в Юрмале, квартиру в Израиле, новый автомобиль, пятое-десятое. И его придавила жаба, как я подозреваю. Ему казалось, что я ни фига не делаю, а деньги гребу лопатой. Он мне сначала сказал: «Давай ты на 10% будешь меньше получать?» А мы с Кимом получали сначала 35% на двоих (Ким — 10, я — 25). Сначала отжали Кима, стали у него просто покупать песни. Но Ким уже много не писал ему тогда. Потом у меня 10% забрали. И в итоге Боря мне сказал: «Женя, ну, сколько мне осталось работать. У меня никого нет, обо мне никто не позаботится в старости, мне надо заработать. Отпусти меня, хочу поработать на себя». Это случилось в августе 2010-го, а в декабре, через четыре месяца, у него случился первый инсульт.
— Из-за выросшей нагрузки?
— Я так понимаю, что все проблемы, которые мы за него решали, на него навалились. Я как на работу ездил к Кобзону и просил его помочь. «Иосиф Давыдович, у нас в Чите проблемы, помогите». Всякие казаки, религиозные деятели писали письма, петиции мэрам городов, устраивали демонстрации, протестуя против Бориных концертов.
— Он же вроде в открытую не пропагандировал гомосексуализм?
— В том-то и дело. Но была запущена волна против него. Помню, мы выступали в Киеве, и перед концертом пришли упоротые активисты с шестом, на котором был насажена тушка петуха. Я это все видел, купировал где-то с ментами, куда-то звонил. До Бори информация об этом доходила отдаленно. А после ухода от меня все навалилось как снежный ком. Не проходил и месяц, чтобы в каком-то городе не было бы такой вот проблемы.
К концу сентября обычно уже начинают договариваться обо всех новогодних выступлениях и съемках. Нужные люди не берут трубку или заставляют петь то, что тебе не нужно, ставить артиста в какой-то дуэт. Везде ссоришься, ругаешься, начинаешь рулить. Этим занимался я, а тут все свалилось на Борю. Ему хотелось доказать мне, что у него не хуже получается без меня. Уйдя от меня, Боря стал появляться в эфире чуть ли не всех телеканалов. Я сам не понимал: а зачем здесь, зачем там участвовать? К чему эта ужасная песня? Видимо, у него случилось перенапряжение. Нужно со всеми договориться, на каждую песню поставить номер и т. д. Плюс масса негативной информации, которую я старался нивелировать. Это нервную систему и подорвало, как мне кажется.
— После инсульта в 2010-м его же можно было поставить на ноги. Разве нет?
— Боря жил по соседству со мной в Барвихе, когда его долбануло в декабре 2010 года. Боря был один дома. Я узнал об этом от общих знакомых. После инсульта его повезли в частную клинику на Тверской. Не знаю, что ему там делали, но продержали три дня. Слышал, когда ему делали искусственную вентиляцию, еще и легкие подморозили, он с трудом дышал. Потом его перевезли в Центр репродуктивного здоровья — это специализированная клиника в районе Речного вокзала. Я поехал его проведать, поговорил с врачом. Боря был в тяжелом состоянии, в коме. Врач сказала, что протянули много времени. Сейчас в Москве есть инсультный центр, и пациентов с этим диагнозом сразу везут туда. Если в течение часа привезти инсультника, человек без последствий уже через неделю живет нормальной жизнью.
Прошло два месяца после инсульта. Я привез из Израиля доктора-реабилитолога. У Бори в тот момент шел ремонт в квартире, он решил все переделать. Я ему звоню и говорю: «Боря, у меня доктор из Израиля дома сидит, он приехал тебя посмотреть». Боря тогда плохо говорил. «Я опаздываю, некогда», — сказал он. В итоге я настоял на встрече в его квартире на Долгоруковской, где шел ремонт. Мы поехали с доктором к нему, заходим. Боря снес все стены и превратил трехкомнатную квартиру в большую студию, получилась одна большая спальня. Сразу с порога видна кровать.
Сидит Боря на табуретке в пальто, похожем на шинель, а по периметру квартиры люди в противогазах красят стены из пульверизаторов. Такая вонь от краски стоит... Боря без маски и респиратора смотрит, как люди красят. Мы его выманили в подъезд, сели на скамеечку. Врач с ним поговорил минут 20, а когда мы остались вдвоем, сказал: «Тяжелый случай. Если сегодня начать, то на реабилитацию уйдет год». У Бори была парализована одна сторона. Он даже не опознавал номинал купюр — 100 или 500 рублей. Он мог, например, сесть в троллейбус и кататься по Садовому кольцу по кругу на «Бэшке» (номер автобуса «Б» — прим. ред.), а где надо выйти, забывал.
Он пролежал в больнице с декабря по февраль, а в июле поехал на гастроли вместо реабилитации. А на гастролях как бывает — тут покурил, там выпил вина и т. д. Когда мы с ним работали, у него не было проблем ни с концертами, ни с деньгами. Мы с ним разошлись в 2004-м году. А ровно через год Боря позвонил и сказал, что надо встретиться. «Давай снова поработаем вместе», — предложил он. После ухода от меня у него было по ползала. И мы опять начали работать.
— Зачем ему надо было работать после инсульта, он же был состоятельным человеком?
— Ему казалось, что, если он на год исчезнет, его все забудут. И это его сильно угнетало. Он торопился вернуться. Он продал свой дом в Барвихе за хорошие деньги и львиную долю этих средств вложил в новое шоу. До этого он ездил на гастроли без всяких наворотов, мог выступать под тремя прожекторами. Его зрителям не нужны были дорогой свет и звук, компьютерная графика, люди больше всего любили Борин гон между песнями. Он рассказывал всякие фантастические истории про себя. Все это сдабривалось разговорами о мире во всем мире, дружбе, любви и братстве. А после инсульта он не мог говорить, танцевать, на концертах звучала откровенная «фанера». Поэтому весь упор был сделан на технологичность. Он заказал дорогие проекторы, компьютерную графику. Все это стоило больших денег. Вот это его новое шоу (Zero — прим. ред.), собственно говоря, и добило его, как мне кажется.
— А как в жизни Моисеева появился его директор и душеприказчик Сергей Горох?
— У них была давняя дружба. Но Гороха иногда сильно заносило. «Боря ничего не понимает, я все решаю», — говорил он. Бывало, что он загуливал по несколько дней. Мы с Борей носимся, Горох двери не открывает, трубки не берет. И Боря говорил мне: «Женя, найдешь Гороха, скажи, что он уволен». И я прикладывал усилия, чтобы этого не случилось. После того как он в очередной раз пропал, я с кем-то поехал к нему домой. Мы нашли лестницу (Горох жил на втором этаже), открыли окно, привели Серегу в чувства. И он остался работать. И даже когда мы разошлись с Борей, уже после инсульта, мы продолжили общаться и с Борей, и с Горохом. Мы не ругались, мирно разошлись. А потом мне позвонил журналист из одной желтой газеты. Я ему в интервью сказал, что Боре надо лечиться, год минимум заниматься реабилитацией. Горох при этом убеждал меня, что делает все, чтобы Боря не ездил на гастроли. Я ему говорил: «Не бери трубку, не отвечай на звонки, балет не собирай, никаких гастролей не делай». Боря сам после инсульта ничего бы не сделал. В общем, я сказал в интервью, что окружение заставляет больного Борю ездить на гастроли. Журналист выдернул все самое острое из контекста, опубликовал. Там ничего не было обидного ни для Бори, ни для Гороха. Но через пару месяцев после этого вышла статья, которая была написана как ответ мне. Журналист приводил аргументы: «Винокур прислал Боре 3 тысячи долларов, Алла Пугачева 1 тысячу, а его бывший продюсер Фридлянд даже не помог». А то, что я заплатил 2,5 тыс. за бизнес-класс, которым врач из Израиля летел в Москву, гостиницу оплатил, подарки для сына купил — это не считается. Я был готов помочь Борю переправить в Израиль. И сказал ему тогда: «Давай сдадим твой коттедж в Барвихе на год за 10 тысяч долларов и на эти деньги будем тебя лечить». Там крутая клиника с четырехразовым питанием, бассейнами, процедурами, дельфинами. Это та клиника, где Николая Караченцова лечили...
После выхода той статьи лечу из Болгарии в Москву и встречаю в аэропорту журналиста, который ее написал. И он мне: «Женя, друг, прости. Мне позвонил Горох, попросил приехать. Я приехал, дверь открыл Боря, который не мычит, не телится. Очень больной. И они меня умоляли написать такую статью против тебя». «Ладно, — сказал я, — прощаю тебя». В общем, после этой статьи мы с Борей не общались.
— И поэтому ты не приехал на похороны к нему?
— Я собирался, скажу тебе честно. Но потом подумал, что там будет масса людей, которые не рады будут меня видеть. Пришлось бы изображать что-то. Мы отработали 12 лет, заработали кучу денег, объездили полмира, записали десятки песен, создали несколько программ. Я про Борю никогда слова плохого не сказал. Но не я начал войну, а они с Горохом сделали из меня врага. И после этого никто из них мне ни разу не позвонил. «Ну, чего я поеду на похороны?» — подумал я. Многие на самом деле ездят туда, чтобы отметиться. Рассматривают как часть пиара, там ведь куча камер и прочее. Важно, что останется потом. Сомневаюсь, что кто-то из пришедших напишет хорошие мемуары про Борю, например. Я был на похоронах два раза — Юлии Началовой и директора Леонтьева — Коли Кары. Юлю мне было очень жалко. С Карой хоть мы и не были друзьями, мне почему-то показалось важным поехать — мы с ним часто пересекались в жизни. С Борей Красновым мы много общались в последние годы, он мой друг. Но когда он умер, я подумал: сейчас приду, а там все. На похороны не пошел, а на следующий день приехал на могилу и отвез цветы. Также и к Боре отдельно съездил на могилку.
— Раньше ты был активным участником шоу-бизнеса. А сейчас?
— Несколько лет назад я оторвался от шоу-бизнеса. Каждый год меня приглашают на разные музыкальные премии. Но перед тем как идти, думаю: «Чего я туда попрусь? Что там делать?» Скажу честно, не видел этого артиста в шоу «Голос», не читал его биографию, ничего про него не знаю.
— Ты о ком?
— О SHAMANe. Случайно услышал пару песен и увидел где-то интервью. Он парень не бездарный, знает, что делает. И очень искренне все делает. Вот с таким артистом я бы поработал. Потому что и сам патриотично настроен, и артист интересный. Мы могли бы найти удачный компромисс между поп-музыкой и патриотичным репертуаром.
