Известный парадокс — многомиллионные тиражи в СССР мирно уживались с дефицитом действительно популярных книг. Их доставали самыми разными путями — получали талоны за сдачу литературы, приобретали у магазинных спекулянтов, плохо замаскированных под продавцов импровизированных книжных рынков (один был на Кузнецком мосту в Москве), ездили в разные республики, где издавалось то, что нельзя было выпускать в центральных издательствах. А в официальных книжных магазинах практиковались и подписки на многотомные серии, которые можно было собирать годами... Книголюбы охотились на самую разную литературу — и зарубежную, и отечественную, спросом пользовались фантастика братьев Стругацких и детективы братьев Вайнеров. А также произведения автора исторических романов Валентина Пикуля.
«Пять классов образования и… война!»
Пикуль в одном из интервью рассказывал, что в литературе оказался случайно. Он родился 13 июля 1928 года в Ленинграде; его отец был одним из тех, кто строил завод «Севмаш» в Северодвинске, а с началом войны ушел во флот и погиб во время битвы за Сталинград, будучи политруком батальона морской пехоты. Война и по его сыну прошла буквально катком — Валентин с матерью пережили самую первую и самую страшную зиму блокады Ленинграда, их эвакуировали весной 1942-го в Архангельск, но 14-летний подросток бежал из относительно безопасного города в школу юнг на Соловках. Окончил эту школу, служил на эсминце «Грозный» и с полным правом носил медаль «За победу над Германией» — эту победу он встретил в неполные 17 лет.
По словам Пикуля, однажды ему попалась «бездарная книга» — и он решил, что способен писать лучше. Кроме того, его особо никуда не брали — полного среднего образования он так и не получил, хотя уже после войны учился в подготовительном военно-морском училище.
«Хотел <...> стать машинистом паровоза — не берут на курсы, ибо требуется восемь классов школы. Хотел прыгать с парашютом — тоже не берут, сначала покажи аттестат зрелости. Черт побери, да с пятью-то классами я был согласен прыгать даже без парашюта! Хотел стать чтецом-декламатором — тоже никому не нужен. <...> Тогда я обозлился и стал писать романы, но в Союз советских писателей принимают всех, а бумажка нужна лишь одна — твоя книга!» — вспоминал он.
«История — инструмент острорежущий»
Начал Пикуль с того, с чего начинали многие прошедшие войну писатели — с фактической автобиографии, описания своего фронтового пути. Правда, его самая первая работа о моряках Северного флота — написанная в 1947-м повесть «Курс на Солнце» — так толком свет и не увидела; будущий маститый писатель сам уничтожил свой труд, который остался лишь в отрывках. И о второй работе — романе «Океанский патруль» 1954 года — Пикуль позже отзывался не слишком хорошо, хотя именно после него он стал официальным литератором и был принят в Союз писателей. Но уже вскоре он нащупал ту нишу, в которой мог и любил творить — стал писать исторические романы.
«История — инструмент острорежущий! Его лезвие можно использовать и как спасительный скальпель, и как оружие, наносящее болезненные раны. Хочет того или не хочет исторический романист, но, садясь за рабочий стол, он уже волею обстоятельств вовлечен в борьбу. А это требует и сил, и времени», — рассказывал он.
Силы у него были. От морской службы ему досталась какая-то выдающаяся самодисциплина — он работал много, постоянно, почти не участвуя в общественной жизни и не поддерживая каких-то важных контактов с теми, кто мог повлиять на его судьбу. Из-за этого он, кстати, и в Ригу переехал — в родном Ленинграде ему не давали квартиру, а жить и творить в коммуналке оказалось непросто.
Со временем дела обстояли хуже.
«Я испытываю давний и очень острый дефицит времени. Если бы время, как товар, продавалось в магазинах, я бы не пожалел никаких денег, лишь бы иметь достаточный запас времени для работы», — жаловался Пикуль.
«Пикуль... неупоминаем!»
Вообще литературная судьба Валентина Пикуля сама могла бы стать основой для приключенческого романа — хотя жил он в своей Риге почти затворником, посетителей принимал редко (этим занимались его жены — вторая, Вероника, и третья, Антонина), а всё время посвящал работе. И книги у него выходили регулярно, причем почти каждая становилась событием в книжном мире СССР — «Баязет» про знаменитую осаду крепости турками в русско-турецкой войне 1877—1878 годов, «Париж на три часа» про Отечественную войну 1812 года, «На задворках Великой империи» про первую русскую революцию 1905 года.
В 1968-м над Пикулем первый раз «громыхнуло» — его роман «Из тупика» про судьбу экипажа крейсера «Аскольд», написанный к юбилею Октябрьской революции, вызвал ожесточенные споры, в которых участвовали не только потомки упомянутых исторических персон, но и советские идеологи уровня ЦК КПСС. В итоге Пикуля хоть и не наказали, но начали замалчивать — правда, непонятно, как это удавалось в те годы, когда выходили «Реквием каравану PQ-17», «Моонзунд» или «Слово и дело».
Но в 1979-м дело дошло и до горячего. Писатель решился на большой труд, посвященный последним годам Российской империи и роли Григория Распутина; тема была очень сложной — достаточно напомнить, что «Агония» Элема Климова так до самой перестройки в Советском Союзе не вышла. Но роман Пикуля напечатали в журнале «Наш современник» — правда, в укороченном варианте и под другим названием («У последней черты»).
«У меня в это время умирала жена, я был в страшной депрессии, — отвечал он в более позднем интервью этому журналу. — Ну так вот, без моего участия мой роман был значительно сокращен, было изменено название. Согласитесь, это серьезный повод для авторского недовольства».
Но на авторское недовольство никто не обращал внимания.
«Критики «быстрого реагирования» <...> как с цепи сорвались. Каких только ярлыков мне не навешивали, в каких грехах не обвиняли! А потом опять тишина, и вновь я очутился в «зоне молчания». И когда мои доброжелатели спрашивали у властей предержащих о причинах такого ко мне отношения, им вежливо отвечали: — Пикуль... неупоминаем!» — рассказывал он.
Были и другие недовольные — в стране оказалось очень много почитателей Николая II, с образом которого Пикуль обошелся весьма нелицеприятно.
Он пытался объясниться — мол, прослеживая разложение царского самодержавия в канун революции, пытался показать, что Распутин был лишь видимой фигурой той отвратной камарильи, которая плясала вокруг престола последнего царя, тех тайных сил, которые режиссировали историческое действие. И именно это всё и есть «нечистая сила».
Объяснения тоже не приняли.
«Живу сейчас, осыпанный угрозами... мафии, эта мафия открыто обещает меня убить заодно с женою, в выражениях и оскорблениях... не стесняются. Письма все анонимные, звонки по телефону тоже! Эти подонки боятся открыть забрало», — жаловался он.
«Давно испытанный русофобский прием»
Травлю, которая снова дошла до уровня ЦК, Пикуль тогда принимал стоически; он назвал то, что с ним происходило, «хорошо отработанным и давно испытанным русофобским приемом» — а обвинения были самые разные, его называли подручным Малюты Скуратова и пособником Гиммлера, русским фашистом и антисемитом.
«Лишь только человек начинает с уважением говорить о своей истории, о своей культуре, о своей Родине, громко называть себя русским, тут же — "черносотенец, шовинист, антисемит"», — уверенно парировал он.
Но есть ощущение, что этот скандал пошел на пользу писателю — чаще всего воспоминания о дефиците книг Пикуля и необходимости их «доставать» относятся как раз к восьмидесятым годам. Он же просто продолжал работать, считая, что «общественное положение русского писателя всегда определялось его согбенною позою за рабочим столом».
«Литература для меня — не увлечение. Это моя профессия, — делился он. — Но я еще имею кое-что и для души. Я благодарен судьбе за то, что она подарила мне два увлечения: русскую генеалогию и русскую иконографию (наука о портретах). Не будь у меня этих увлечений, мой литературный путь был бы обедненным…»
Перестройку Пикуль принял, но не с восторгом.
«Есть писатели честные, а есть конъюнктурщики. Первым незачем перестраиваться, а вторые просто не способны перестроиться. Они могут лишь подстроиться, — рассуждал он. — Ну зачем, скажите на милость, перестраиваться Распутину, Белову, Астафьеву, тому же Бондареву. Да и я сам, простите за нескромность, перестраиваться не собираюсь. Как вкалывал по 15 часов в сутки раньше, так вкалываю и теперь. Как думал, так и думаю».
Ему стало чуть легче работать — внешнее давление почти исчезло. В 1987-м вышел фильм «Моонзунд» по его роману, а новые книги выходили чуть ли не ежегодно. У Пикуля было огромное количество задумок — в том числе двухтомник «Барбаросса», в котором он хотел рассказать об обороне Сталинграда, почтив память своего отца.
Но всё сделать он так и не успел — Пикуль скончался 16 июля 1990 года, через несколько дней после 62-го дня рождения, от внезапного сердечного приступа.
