Начиная с шестидесятых годов его картины покорили не один миллион кинозрителей в разных частях мира. Да и сейчас достаточно взглянуть в телепрограмму того или иного канала, чтобы убедиться — редкая неделя обходится без фильмов этого прекрасного мастера, последнего рыцаря поэтического экрана.
АиФ: Эмиль Владимирович, что бы вы назвали ярким событием в своей жизни?
Эмиль Лотяну: Самое яркое событие, когда я, мальчик из молдавского села, поступил в блестящий вуз — школу-студию МХАТ — и встретил там удивительных учителей, которые оставили след на всю мою жизнь. Я плохо говорил по-русски, переходили на французский, так мы разговаривали... Дорого то, что на каждом Каннском фестивале шли мои фильмы. Еще я вырастил сына и очень им горжусь.
— Ваша жизнь прошла в Молдавии, и это отразилось на вашем творчестве. Кажется, что все краски ваших картин оттуда...
— Да, даже когда я снимал по Чехову, это было прочтение произведения человеком из этих краев. Я родился на окраине больших лесов, на перепутье дорог, где мой дед построил мельницу. Один дед был лесником, другой — мельником, как в сказке. Мы жили на другой планете, где были цыганские танцы у костров, песни, охота, катание на санях. Жизнь — это большая цепь поколений, и в ней должны быть свои традиции, обычаи, устои. Все это, наверное, и дало мне право и возможность прославить свой край, которым восхищались Горький, Пушкин, Гоголь...
— Теперешний зритель не такой восторженный, как раньше. Чем сегодня его можно потрясти?
— Тем же самым — высоким искусством. Я очень хорошо знаю зрителя. Сегодня на него, как пепел от Везувия, сыплется поток дешевого коммерческого кино, где стреляют, совращают, убивают. Зрителю остается только ждать сильной красивой картины, ведь у него постоянная жажда — испить свежесть искусства. Катарсис — вот основа искусства со времен Платона, которая является пружиной и держит любое художественное произведение. Зрителю надо настоящее.
— Для своих актеров вы — мастер, учитель, советчик. А кто сегодня советчик у вас?
— Всю жизнь я дружил с корифеями, мэтрами кинематографа, но, к сожалению, их уже нет. Последним ушел из жизниГригорий Чухрай. Так что все они остались моими вечными советчиками.
— Как вы ощущаете дальнейшие перспективы?
— Сейчас нужны невероятные усилия, чтобы снять кино. Нет денег. Трудно договориться с людьми, у которых отчетливо видна только одна цель — завладеть материальными привилегиями.
— Ваша жизнь и жизнь ваших зрителей — это одно и тоже?
— Когда я встречаюсь со своим зрителем, выясняется, что у нас очень много точек соприкосновения. Я всегда старался вовлечь зрителя в свой мир, в праздник моих картин. Я убеждался, что сотни миллионов зрителей ныряют в этот мир и радуются. Реакция публики всегда восторженная, хотя многие ленты сделаны давно. Мои фильмы смотрели эфиопы с копьями в руках, молчаливые финны, которые, оказывается, чем больше молчат, тем глубже воспринимают. Мои картины проданы в 140 стран мира. Одних международных призов у меня больше двадцати. В Италии я получил приз, который за всю историю кинематографа вручался только трижды: Копполе, Куросаве и вашему покорному слуге. Говорят, нельзя жить воспоминаниями, но мне есть что и о ком вспомнить. Все, что я делал, ушло к людям.
