Композитор Эдуард Ханок («Малиновка», «Потолок ледяной…», «То ли ещё будет…» и др.), отмечающий 18 апреля 80-летие, в интервью АиФ.ru рассказал о том, как писал на заказ песню для Романа Абрамовича, питался икрой и крабами на Колыме, играл на пианино для Гагарина, а также о том, почему каждый артист проходит этап творческого климакса и импотенции.
Владимир Полупанов, «АиФ»: Эдуард Семёнович, создаётся впечатление, что вы, белорусы, — бесстрашные и бессмертные люди. Весь мир на карантине. А Беларусь ведёт себя так, будто никакой пандемии в мире нет. Какая сейчас у вас в Минске обстановка?
Эдуард Ханок: У нас начинают потихоньку обращать на коронавирус внимание. Продавцы в магазинах уже все с «повязками» на лице. Что касается меня, то я не то что не боюсь. Но успокоил себя: как решит Товарищ Бог, так и будет. Надеюсь, что пронесёт. Но тоже надеваю маску в общественном транспорте и магазине.
— Ваша жизнь не изменилась?
— Не особо. Я работаю на автомате. Мой режим каким был, таким и остался. Утром встаю, принимаю холодный душ, чтобы вся дурь вышла. Потом сажусь и работаю часов до 5-7 вечера. Затем иду в филармонию, там мне в баре Дима Лазарев (бармен) наливает чай. Потому что я непьющий. Разговариваем, кроссвордики разгадываю, радио слушаю, такой у меня отдых. Потом иду домой и примерно до полуночи работаю.
— Над чем работаете?
— У меня два направления. Пишу книгу «Исповедь композитора-песенника». Вторая часть работы — вместе с внучкой Ярославой делаем большой (более 100 страниц) альбом — волнограмму России. Так что, когда крышку гроба будут закрывать, я попрошу возможности ещё немножко поработать.
— В 80 лет все ли детали жизни помните?
— Мелочи не помню, конечно. Но как я жил в Бресте, как начинал, отлично помню. У меня отец был военным, и мы жили с родителями в Северном военном городке. Утром солдаты маршировали под живой оркестр. А мы, будучи пацанами, бегали смотреть на это, били себя по пузу, отстукивая ритм. Так я постигал азы музыки. Хорошо помню жизнь на Колыме. Мы жили в районе золотых приисков. И, когда заканчивались продукты (подвоза не было), в магазине — шаром покати — оставалась только чёрная, красная икра и крабы в банках.
— То есть вас кормили икрой и крабами?
— Да, другого ничего не было. Чем ещё кормить? Но, конечно, не каждый день, периодами.
Помню, как мы уезжали с Колымы в 1953-м. 7 или 8 суток ехали из Хабаровска в Беларусь на поезде. Как раз в это время умер товарищ Сталин. И всю дорогу мы слушали траурную музыку. Вспоминаю, как в ресторане «Будапешт» в Москве работал пианистом. Отложился в памяти 23-й съезд КПСС. В нашем ресторане был банкет московской парторганизации, где были Юрий Гагарин и прочие знаменитые люди. Я там играл на рояле. В какой-то момент чувствую, что меня кто-то сдвигает со стула. Оказалось, мой педагог, профессор Дмитрий Борисович Кабалевский. Он доиграл «Караван» Эллингтона, а потом пригласил меня, студента, за свой стол. Налили рюмочку. Я подумал: «Я же на работе, значит, пить нельзя. Но угощает Герой соцтруда, народный артист СССР, профессор. Так что можно». Я её махнул. Но юмор заключался в том, что мне вместо водки воду налили. Так я отрепетировал свою будущую безалкогольную жизнь.
— Почему бросили?
— Я очень много курил. И если бы не бросил, то сегодня с вами бы уже не разговаривал. Желудок стал болеть, я загибался. Поэтому разработал систему (в книге я её описываю, может, кому-нибудь пригодится), по которой покончил с куревом. А когда с куревом завязал, алкоголь отпал сам собой. Потому что, как только закурил, хочется выпить. А если не куришь, то чего пить? Бессмысленно. Но после этого стал много есть. Как-то на банкете меня посадили рядом с какой-то старушкой. Ей было нечего делать, и она внимательно смотрела, как известный композитор метёт со стола всё подряд. Её это так потрясло, что она не выдержала и сказала: «Лучше бы ты, сыночек, пил».
— Недавно в Бресте, городе, где вы родились, появилась ваша именная скамейка с фразой из песни «Малиновка». Как ещё увековечили память о вас?
— У меня существует три главных «памятника»: скамейка, звание Народный артист Беларуси и ёлочка у филармонии. У всех народных артистов Республики Беларусь в скверике Мулявина есть именные ёлочки.
— Именем Мулявина назван сквер, а у вас всего лишь именная скамейка и ёлочка. Не обидно?
— Нисколько. Сочинение песен — не главная и не единственная моя профессия. Один из этапов. Сначала я сочинял симфоническую музыку, потом — песни, создал фундамент, а теперь занимаюсь наукой. Может, через 50-100 лет моя «теория творческих волн» реализуется и всё встанет на свои места. Я своё ещё возьму. По своим потенциальным возможностям Мулявин мне не конкурент. Игорю Лученку нет памятника, у него тоже ёлочка. А ведь он вместе с «Песнярами» поднимал белорусскую эстрадную культуру. Так чего мне обижаться?
Одно время я жил в Москве и как-то в составе московской делегации приехал в Брест с акцией «Дети Москвы и Белоруссии поют вместе». После концерта на банкете композитор Григорий Гладков в шутку спросил одного нашего чиновника: «Почему в Беларуси нет улицы Эдуарда Ханка?» На что тот ответил: «Мы не даём улицам имена „перебежчиков“». Он имел в виду, что я променял Беларусь на Россию, хотя я жил в столице Союзного (!) государства. Я ему ответил: «В Бресте я жил на улице Московской, напротив дома Лены Воробей. Так вот, со стороны её дома стоит памятник Климуку (космонавт, уроженец Брестского района — Ред.). А на стороне моего дома место пока свободно». Потому и попросил его это место не занимать (смеётся).
— Какой своей песней вы больше всего гордитесь?
— «Служить России». Во-первых, с 2008 года она ежегодно звучит на парадах. Во-вторых, за неё я получил российское гражданство, которое дало мне возможность в Думе поработать: я был помощником депутатов (Иосифа Кобзона и Франца Клинцевича) на общественных началах. Так что получил и моральное, и материальное удовлетворение. Когда звучит эта песня в концерте, зал встаёт. Что может быть выше этого?
Первым эту песню спел Коля Басков. Но, когда я разрешил её петь Ансамблю Александрова и Ансамблю песни и пляски войск национальной гвардии п/у Виктора Елисеева, Басков на меня обиделся. Я ему сказал: «Коля, не надо орать эту песню. Это отпугивает публику». Оперный баритон Леонид Сметанников в 1975 году первым спел «День Победы». В его исполнении песня не пошла. Но, когда её Лёва Лещенко исполнил, — внутренне, душевно — люди прониклись. И она стала популярной. Поэтому я сам пою «Служить России» (напевает – Ред.): «Полки идут стеной, красиво держат строй… Служить России суждено тебе и мне». И публика встаёт.
А самой лучшей считаю песню «Самурай» (мы её написали с Ларисой Рубальской), которая не звучала ни по радио, ни по телевидению. Но она может уложить любой зал. Она у меня палочка-выручалочка. Если в концерте что-то не идёт, я её пою — и зал лежит. Мне Кобзон сказал: «Конечно, ты поёшь хуже, чем Коля Басков, но не хуже, чем Боря Моисеев. Никому не отдавай эту песню, сам пой».
— Но ведь у вас есть более яркие песни с красивыми мелодиями, полюбившиеся публике: «Зима», «Малиновка», «Журавлик» и т. д.
— От таких песен, как «Малиновка» и «Потолок ледяной», исполнители получали кайф, а я — только авторские. А песню «Самурай» я пою сам. Поэтому для меня самая лучшая та песня, которую ты сам можешь спеть и уложить ею зал. Выше ничего не бывает. Хотя, может, я и не прав.
— У какой вашей песни самая непростая судьба, забавная история?
— «Реченьку туманную» сначала спела Валентина Толкунова. Потом её взяла в свой репертуар Анна Герман. Но, к сожалению, немного её попела — и ушла в мир иной. Если бы чуть дольше прожила, она бы эту песню раскрутила. В этом смысле песне не повезло. Песня «Зима» («Потолок ледяной, дверь скрипучая...») прозвучала в «Песне -71». Мы с супругой после этого справляли Новый год дома у Эдуарда Хиля, где я познакомился с певицей Марией Пахоменко. Она взяла в свой репертуар мою песню «Разговоры» (напевает: «Разговоры стихнут скоро, а любовь останется…» — Ред.). И её отобрали для финала «Песни-72». Я приехал на съёмку, но за пару часов до начала выяснилось, что Пахоменко поскандалила с главой Гостелерадио Сергеем Лапиным. И её убрали из «Песни года».
А забавная история приключилась с песней «Челси», которую я написал по заказу богатого человека. Он её хотел подарить на день рождения Роману Абрамовичу. Но через неделю после нашего разговора бизнесмен разбился на собственном вертолёте. И песня осталась бесхозной. Я её чуть-чуть переделал и стал петь сам. Напевает: «Играй, играй, играй, Роман ты в свой романчик с „Челси“, гуляй, гуляй, гуляй, Роман, но если так пойдёт, то наш народ однажды да соберется вместе и опять устроит вам семнадцатый год». Коммунисты от этой песни просто балдеют! Она хорошо идёт на площадях, где проходили белорусские ярмарки.
— Алла Пугачёва спела всего два ваших произведения: «Про журавлика» («Ты возьми меня с собой») и «Песню первоклассника» («То ли еще будет ой-ё-ёй»). Почему так мало?
— Я вообще ни с кем из артистов не работал. К тому же не входил в пугачёвский круг, как Раймонд Паулс или Игорь Николаев. На телевидении снимали фильм «Поэт Сергей Островой», в котором участвовала малоизвестная тогда певица Алла Пугачёва. На съемках мы и познакомились. А после, когда Алла взлетела с «Арлекино» в 1975 году, мы с Марком Минковым оказались у неё в гостях, в квартире мамы Зинаиды Архиповны в Кузьминках. Показали Пугачёвой по одной песне. Я — «Песню первоклассника», Минков — «Не отрекаются, любя». Когда мы уходили, на лестничной площадке Марк мне сказал: «По-моему, твоя песня не понравилась Алле». И вроде оказался прав. Его песню Пугачева записала сразу. А моя пролежала пару лет. В 1978 году Кристина Орбакайте должна была идти в первый класс, и Алла решила отметить это событие, записав мою песню. Она пригласила меня на гастроли в Тольятти в апреле 1978 года. И после выступления в её номере я показал ей ещё и песню «Про журавлика». Получилось, что в 1978-м Алла записала две мои песни. И Кристина Орбакайте в 1980-м дебютировала на эстраде с моей песней «Солнышко» («Солнышко смеётся, ярко светит детям»).
— С кем из артистов, которые пели ваши песни, у вас были наиболее теплые отношения? С Хилем?
— Я волк-одиночка по своей сути. Особенно ни с кем не дружил, не сходился близко. Хиль жил в Ленинграде, я — в Минске. У нас было мало пересечений. У него была всего одна моя песня, — «Зима» — которая стала хитом. Он записал ещё пару моих песен, но они не пошли в народ.
— Ну а с «Песнярами» и группой «Верасы» вы разве не были в тёплых отношениях? Вы же с ними много работали.
— Никакой работы ни с «Песнярами», ни с группой «Верасы» не было. Я никогда не участвовал в реализации своих песен. Артисты всё делали без меня. Одно время я жил на Украине, а потом вернулся в Брест. Переезд оказался таким тяжелым испытанием, что я впал в депрессивное состояние. И вытащил меня из него Владимир Мулявин, пригласив поработать в музыкальный фильм «Ясь и Янина» (1974 г.). Фильм глупенький, но «Песняры» тогда были очень популярны, и эту картину часто крутили по телевидению. Там есть моя песня (напевает — Ред.): «Ты моя надежда, ты моя отрада». Она не совсем «песняровская», конечно. Но в моей судьбе сыграла важную роль.
— Песню «Исчезли солнечные дни» на стихи Расула Гамзатова, которую исполняет Леонтьев, написал Раймонд Паулс. Но первый вариант музыки написали вы. Как так произошло, что получились две песни на одни и те же стихи, но с разной музыкой?
— Честно говоря, даже не помню, кто из исполнителей пел песню с моей музыкой. Мне моя песня никогда не нравилась. А что касается песен на одни и те же стихи с разной музыкой, то таких примеров много. У меня есть песня «Здравствуй, чужая милая». У неё вообще три варианта музыки. Первый вариант в 1960-х написал украинский композитор Анатолий Горчинский. Она была довольно известной и популярной. После этого Аркадий Северный написал свою версию. Мой вариант — третий. Мне очень нравились эти стихи, поэтому я и написал эту песню в 1969-м году. Ободзинский вроде бы сначала загорелся, хотел её спеть. Но так и не реализовал её. В результате белорусский певец Александр Солодуха, можно сказать, построил на этой песне всю свою карьеру. Это его главный хит.
— У вас есть и российское гражданство. Где вы получаете пенсию?
— Я сравнил пенсии в России и в Беларуси и понял, что нет смысла «менять быка на индыка». У нас пенсии небольшие, и в России примерно такие же. Российское гражданство чем мне помогает? Когда приезжаю в Россию, чувствую себя не приезжим, а гражданином России. И в РАО зарегистрирован как россиянин.
— Сегодня песни пишутся?
— Пробовал. Но они не имеют успеха. Чего о них говорить? Сегодня другие времена и совсем другие песни. Когда встречаюсь с молодежью, говорю: «Я не ваш композитор. Я писал песни для ваших родителей, бабушек и дедушек. Они мои песни с удовольствием пели. Могу вам их напомнить». Сам пою, показываю видео. А в финале выступления говорю: «А теперь посмотрим, как хорошо вы знаете сегодняшнюю эстраду». И мы вместе разбираем сегодяшние хиты (напевает — Ред.): «Зацепила меня, ослепила меня» (Артур Пирожков), «Цвет настроения синий» (Киркоров), «Сердце на куски, и все горит огнем, ты меня прости, а я тебя потом» (Artik и Asti), «Дважды в одну реку не войдешь, раненое сердце не зашьешь» (Макс Барских). У них глаза на лоб вылезают от того, что старый хрыч знает все эти современные песни.
— Что вы думаете про нынешнюю поп-музыку в целом?
— Мне иногда кажется, что современные песни даже интереснее, чем те, что были популярны в наше время. Может, потому что я исследователь и избавился от композиторских комплексов. Многие мои коллеги ворчат и ругают современную поп-музыку: «Песни — дерьмо, примитивные, тексты ужасные и т. д.». Так обычно говорят творческие импотенты. Современные песни не плохие и не хорошие, они просто другие, потому что написаны для этого поколения, для этого времени. Если бы песни были плохими, залы были бы пустыми.
В советские времена воевали с Андреем Макаревичем, «Битлз», вообще рок-музыку запрещали. Ничего из этого не вышло. Жизнь сама отсеивает то, что не нужно.
— Вы судились с Ядвигой Поплавской (солистка группы «Верасы» — Ред.) и Анатолием Ярмоленко. Чем кончилось дело?
— Какое-то время я жил в Москве. Пользуясь этим, белорусские артисты, которые поют мои песни, обнаглели настолько, что перестали упоминать меня как автора. На вечер памяти Александра Тихановича пригласили известных композиторов, в том числе и меня. Поблагодарили публику в зале, сказали спасибо телевидению. А нас, авторов, даже не представили. Мы сидели как бедные родственники. Это самое большое оскорбление.
Меня это возмутило. Оказалось, что уже давно про авторов вообще не вспоминают. В телевизионном интервью Поплавская как-то сказала: «Нам очень лестно, когда свои песни нам приносят Александра Пахмутова, Оскар Фельцман, Давид Тухманов, Игорь Лученок и наши белорусские композиторы». То есть Лученок — вроде бы российский композитор, а Ханка вообще нет? А чем они заработали свою популярность? Песнями «Малиновка», «Я у бабушки живу», «Завируха», которые написаны мной. Ярмоленко со мной не стал спорить, и я его простил. А Поплавская встала в позу. Стала доказывать, что я наговариваю, она на самом деле везде объявляла меня как автора. Я поднял видеоархивы и убедился, что она лжет. И обратился к телерадиокомпаниям, чтобы запретить крутить в эфире старые записи. И выиграл суд у главного белорусского канала ОНТ. Даже получил солидную материальную компенсацию за моральный ущерб от спонсоров.
Благодаря тому, что я судился, сегодня в телевизионных титрах стали указывать авторов и заключать договоры. В России это давно есть, а у нас до последнего времени на авторов плевали. Так что я какой-то порядок с авторскими правами навел. После этого руководитель канала ОНТ Марат Марков позвал меня в свою программу «Ничего личного». Мы с ним прекрасно поговорили, он даже похвалил меня за то, что я защитил свои честь и достоинство. А в конце мы пожали друг другу руки и обнулили наши отношения. Я и с Поплавской хотел обнулить. Но она мне заявила: «Вы должны извиниться». «Извинюсь только после того, когда вы извинитесь передо мной», — написал я ей в письме. Так что к консенсусу мы не пришли. Ну и не надо. Переживем как-нибудь.
— Вы долгое время занимаетесь теорией волн. Чтобы сильно не грузить читателя, можете сказать коротко, в чем её суть?
— Каждый артист сначала накапливает творческое топливо и потом его использует. В этот момент он набирает форму и находится на пике популярности. Как показывает практика, в среднем волна длится 5-7 лет. У кого-то до 10 лет растягивается. Потом идёт спад. Больше двух волн, как правило, не бывает. После второй волны наступает творческий климакс, а за ним — творческая импотенция. И артист превращается в «неформат». Появляются новые артисты с другой энергетикой и потихоньку вытесняют предыдущих. Вот эту схему проходят абсолютно все исполнители.
— По-вашему, у современной рэп-музыки и рэп-артистов насколько длинная волна?
— Это такое специфическое искусство, которое быстро утомляет публику. Все равно зрители тянутся больше к песням с ярко выраженной мелодикой. Так что у рэп-исполнителей больше одной волны не может быть.
— Можете немного рассказать о вашей семье?
— Мой сын живет в Подмосковье, в Кратове. Занимается бизнесом. Младшая дочь Светлана живет в Израиле, работает в Министерстве по делам миграции. Летает по всему миру, читает лекции. Старшая дочь живет в Минске, через дом от меня. Ее дочка, моя внучка Ярослава — моя главная помощница. Мы с ней недавно сделали волнограмму Марка Шагала. А сейчас работаем над волнограммой России. И ещё у меня лучшая в мире супруга Евлалия Ивановна (попросту Ляля). Мы друг друга понимаем с полуслова. Если бы у каждого была такая жена, все были бы счастливы.
