220 лет назад, 24 июля 1802 года, в местечке Виллер-Котре, что на севере Франции, у генерала Дави де ля Пайетри родился сын, который впоследствии станет всемирно известным писателем. Что? Не слышали о таком? А дело в том, что его папа генерал, некогда рассорившийся со своим отцом, предпочитал пользоваться совсем другой фамилией — материнской. Мать же его была чернокожей рабыней и носила имя Мария-Сесетта Дюма.
Думается, что сейчас узнавание состоялось на все сто процентов. Да, это Александр Дюма. Отец его тоже был Александр Дюма. А сын — внезапно — тоже Александр Дюма. В любом другом случае можно было бы хмыкнуть по поводу недостатка фантазии. Но не в этом. С фантазией у Дюма было всё в порядке. И даже с избытком.
Папа — Портос, Арамис или д’Артаньян?
Своего отца будущий классик запомнил не то чтобы очень уж хорошо. Храбрый генерал, о котором сослуживцы говорили как о «лучшем солдате эпохи», умер в 1806 году. Однако рассказы о нём он, безусловно, слышал. Более того — описание некоторых выдающихся способностей персонажей самой знаменитой книги Дюма корнями уходят как раз в те детские впечатления. Ну вот, например, какие истории рассказывали о генерале-мулате, который начинал свою службу простым капралом: «В полку он быстро прославился своими геркулесовыми подвигами. Никто, кроме него, не мог, ухватившись за балку конюшни, зажать лошадь в шенкелях и подтянуться вместе с нею…» Тут сомнений нет — перед глазами встаёт мушкетёр Портос. Физическая сила нечасто идёт рука об руку с блестящим умом и эрудицией. Однако бывают и исключения. Александр Дюма-дед запросто цитировал по-латыни Цезаря и Плутарха, а при случае мог щегольнуть и латинской цитатой из святого Августина. Тут уж нельзя не вспомнить мушкетёра Арамиса.
Но самое забавное не это. Военная карьера Александра Дюма-деда была настолько яркой, что многие уже видели его маршалом. В самом деле — было время, когда он обгонял самого Наполеона. В течение 1793 года республиканский подполковник Дюма резко становится полковником, затем бригадным генералом, а затем и дивизионным генералом! Наполеон же в то время — скромный капитан артиллерии… Однако на звании дивизионного генерала для Дюма-деда всё и закончилось. А теперь — внимание. Реальный Шарль д’Артаньян, прототип знаменитого гасконца из романа Дюма «Три мушкетёра» закончил свою военную карьеру в звании полевого маршала. Что соответствовало генерал-майору или дивизионному генералу.
Казачий след и царская обида
Маленького Дюма в детстве пугали страшными русскими казаками — для воспитания сына наполеоновского офицера мера более чем естественная. Вероятнее всего, он их и впрямь боялся. Но лишь до поры. А пора настала, когда Дюма исполнилось 12 лет. В 1814 г. в местечко Виллер-Котре вошли те самые «страшные казаки», победители Наполеона. И оказались совсем не такими уж зверьми, как о них рассказывали. Причём до такой степени, что спустя сорок четыре года Дюма сам станет казаком. Ну, не то чтобы настоящим — звание почётного казака присвоят Дюма во время путешествия по России с заездом на Кавказ в 1858-1859 гг. Но и то хлеб.
Примерно так же дела обстояли и с милостями русского царя. В 1839 году Дюма, падкий до наград, узнал, что его соотечественник, художник Орас Верне, совершил путешествие по России и был за свои живописные работы удостоен ордена Станислава II степени. Ясное дело, что ему тоже захотелось припасть к этому источнику. Самое интересное, что ему пошли навстречу: «Орден, пожалованный его величеством, будет куда виднее на груди Дюма, чем на груди любого другого французского писателя». Обнадёженный Дюма посылает Николаю I рукопись своей пьесы «Алхимик». Причём подписывается с толстенным намёком: «Александр Дюма, кавалер бельгийского ордена Льва, ордена Почетного легиона и ордена Изабеллы Католической». Дескать, не худо бы к этому ряду добавить ещё и русский орден. Однако резолюция Николая I была неутешительной: «Довольно будет перстня с вензелем».
Из глубины сибирских руд
Раздосадованный Дюма этого так не оставил и уже в следующем году опубликовал роман «Учитель фехтования», где рассказал историю декабриста Ивана Анненкова и последовавшей за ним в каторгу и ссылку француженки Полины Гебль, ставшей в замужестве Прасковьей Анненковой. Стрела попала в цель — русский император отлично всё понял, и роман в России был запрещён. Что пошло Дюма только на пользу — запретный плод сладок, и очень скоро роман прочитали все. А кто не прочитал, был ознакомлен с его содержанием.
Не обошла эта участь и прототипов романа. Потом, во время своего путешествия по России, Дюма в Нижнем Новгороде встретится с семейством амнистированных Анненковых, о чём и написал в самых восторженных тонах: «Эти два имени заставили меня вздрогнуть, у меня вырвался крик удивления, и я очутился в объятиях супругов…»
Может, объятия и были. Но здесь надо отдать должное вежливости супругов Анненковых — правила русского гостеприимства не позволяли ославить гостя безответственным фантазёром, а то и похуже. Потом в своих воспоминаниях Прасковья Анненкова напишет: «Я хочу прекратить толки людей, не знавших правды, которую по отношению ко мне и моей жизни часто искажали, как, например, это сделал Александр Дюма в своей книге… Вопреки уверениям Александра Дюма, который в своём романе говорит, что целая стая волков сопровождала меня всю дорогу, я видела во всё время моего пути в Сибирь только одного волка, и тот удалился, поджавши хвост, когда ямщики начали кричать и хлопать кнутами».
Ради красного словца
Однако остальные русские прощали Дюма все его неточности. Просто за то, что он — Дюма. Ну и ещё за то, что он по-настоящему любил Россию и русскую культуру. Больше прочих Дюма ценил Лермонтова, ставил его выше французских классиков и говорил, что роман «Герой нашего времени» переживёт сочинения не только Альфреда де Мюссе, но и самого Виктора Гюго.
Другое дело, что Дюма не был бы Дюма, если бы даже в своих славословиях по адресу русской культуры и любимых авторов не насажал бы невероятное количество грубейших ошибок и нелепиц. Вот его рассуждения о тернистом пути русского искусства: «Художники в России умирают молодыми; можно подумать, что древо искусства ещё не окрепло настолько, чтобы вырастить зрелые плоды. Пушкин был убит на дуэли в сорок восемь лет; Лермонтов был убит на дуэли в сорок четыре года; романист Гоголь умер в сорок семь лет. Живописец Иванов умер в сорок девять лет. Музыкант Глинка в пятьдесят…» Обратите внимание — ни одной (!) верной даты. Но написано с таким сочувствием к судьбам русской культуры, что поневоле прощаешь автора.
